На пороге стоял Толик Филь-Баранов, художник и старинный друг Нестора Николаевича. Во всколоченных волосах Толяна застряли сухие травинки, взгляд мутно-красных глаз был неподвижен.
– Мы с тобой договаривались встретиться вечером, а я пришел утром. Хорошо, Нестор, что застал тебя дома. Больше мне не с кем поговорить. Ты же знаешь, что душа художника, как душа младенца, нежная и легкоранимая. И когда в нее лезут грязными лапами, обросшими волосами и с когтями, душа начинает корчиться и стонать от боли!
– Заходи, Толик, – пригласил Нестор Николаевич и глубоко вздохнул.
А вздохнул Нестор Николаевич потому, что приход Толика означал выпивку, переходящую в пьянку. И чем глубже была ранена душа Анатолия, тем больше водки требовалось для рубцевания. Приход Толика означал также, что денег у того нет, потому что накануне он просадил всё до копейки, и душа жаждет опохмела.
Толик снял туфли и бросил на них куртку. Несмотря на сухую погоду, туфли были в грязи, значит, вчера он изрядно выпил и забрел на какую-то помойку.
– Надень тапочки, Толик, – предложил Нестор Николаевич.
– Ничего, невелика я птица, и в носках похожу. Представляешь, Нестор, эта столичная певичка, которая заказала мне свой портрет метр на восемьдесят, не смогла за него заплатить. Мол, все деньги ушли на клип по первому каналу телевидения. Но портрет все-таки забрала, а заплатит якобы после чеса по Дальнему Востоку. Она даже на бензин у меня одолжила пятьсот рублей. А небритый хмырь, что с ней приехал, сожрал все, что было в холодильнике. Тайка опомниться не успела, как все съестное исчезло в его ненасытной утробе, как в пропасти. И Таисия сказала, чтобы я впредь кормился у собутыльников, так же как они у меня – до сего дня. Талантливейших людей, гордость Зимнегорска, назвала собутыльниками! Ты, например, уже не историк – надежда России, а собутыльник. И эта женщина, которую я подобрал на панели, извлек из, так сказать, грязи, посмела назвать меня мазилой. Она забыла, какие люди заказывали мне портреты! Депутат Быковского сельсовета Михаил Шутик сказал, что мои полотна сравнимы с картинами Босха! Приюти меня у себя, друг, ибо мне некуда больше идти. Я одинок, нищ, брошен и никому не нужен! Даже на бутылку пива денег нет. Не найдется ли у тебя глотка утолить жажду души и забыться? – Филь-Баранов уныло опустил массивный подбородок на узкую грудь.
– Толик, я работаю над монографией, и мне не до выпивок. Кроме того, Машенька опять ушла к Ловцову. Больше я ее к себе не пущу, раз сменила ученого на безграмотного шоферюгу, матерщинника и крамольника. Вечером позвоню Валентине, выпрошу прощение, приползу на коленях и проведу с ней остаток своих дней. Я посвящу себя науке, буду жить простой жизнью. Чай, щи, гречневая каша, и больше ничего. По праздникам – молоко с булочкой, но без изюма.
– А ты не хочешь почитать другу выдержки из монографии? Ведь я не раз давал тебе дельные советы! – Анатолий Ильич дыхнул перегаром. – Кстати, ты не только талантливый историк, но и замечательный винокур. Я угостил твоим самогоном московского хмыря, так он чуть не обалдел! Где, говорит, вы достали такой прекрасный шотландский виски? Налей мне, Нестор, своего напитка, ибо он сделан талантливым человеком. А талантливый человек талантлив во всем, за что бы ни брался. Ты цены себе не знаешь!
Нестор Николаевич вздохнул и пошел на кухню. Там в нише, где проходят водопроводные и фановые трубы, в дубовом бочонке набирал силу самогон. Самогонный аппарат остался у него с конца восьмидесятых годов, когда водку продавали по талонам и ее катастрофически не хватало. Он подставил глиняный кувшин и отвернул кран. В кувшин, журча, полилась жидкость, пахнущая спиртом и сивухой.
Толик сидел за столом и с притворным интересом читал бумаги, исписанные Нестором Николаевичем.
– Глубоко ты, Нестор, проник в тему, глубоко. Не понимаю только, почему не набираешь текст на компьютере. Так же намного проще. Не надо ни черкать, ни переписывать. Можно просто менять текст.
Слова друга задели Нестора Николаевича за живое.
– Ты не прав, Толик. Все великие историки писали пером или ручкой. И исправлять слова надо, перечеркивая их, а не заменяя. Перечеркнутые слова можно опять прочитать и, если нужно, вернуть в текст.
– Тебе видней. Ты пишешь слова, а я картины. Но мы оба пишем, и оба талантливы.
– Я принес тебе домашней водки, – Нестор поставил перед Толиком кувшин.
– Мне? А почему не нам? Не хочешь выпить со своим другом? Или считаешь, что пить со мной западло?
– Толик, ты же знаешь, я в глухой завязке. Стоит развязаться, и я опять потеряю месяц-другой впустую, начну выпивать даже с этим ничтожеством – соседом Ловцовым под закуску, которую будет готовить Машенька. Мое сердце больше такого не выдержит!
– Нехорошо получается, Нестор, нехорошо! Тебе, значит, пить нельзя, а твоему другу можно. Кстати, с похмелья я лучше пишу. Такие образы получаются, что Босх отдыхает! Все подкорка наружу выворачивается.
– Ладно, Толик, выпью одну, но не больше, – Нестор Николаевич достал из старого буфета с выбитым стеклом две рюмки. Буфет купил по случаю у соседки снизу. Он любил покупать старые вещи как символы времени, а следовательно – истории.
– А закусить не найдется? Раз Тайка посоветовала, чтобы меня кормили собутыльники, так покорми! Ге-ге-ге!
Нестор Николаевич понял, что сегодня вряд ли напишет хоть строчку, и покорно отправился на кухню. Там он нашел в холодильнике кусок отварного мяса, оставшегося от супа, и немного квашеной капусты в литровой банке.
Нестор выпил с Анатолием рюмку и был искренне уверен, что сегодня больше пить не будет. Но вторая рюмка пошла так легко, что казалось, будто ее вовсе и не было. Между прочим. Без всяких последствий. Релаксация. – Третья рюмка прошла незаметно, как тучка на небе.
– Ты, Толик, пойми. Мне пить нельзя. Я создал новое направление в истории.
– Какое? – трезвым голосом спросил Филь-Баранов. Его самогон пока не брал.
Выпивка после длительного воздержания вызвала в Несторе Николаевиче приступ красноречия.
– Автомобильное.
– Не понял.
– Автомобиль отражает жизнь человека, как зеркало – лицо. Посмотри на автомобиль, и ты поймешь, что такое его хозяин. Эти, с позволения сказать, историки судят об эпохе по найденным черепкам, берестяным грамотам и прочей ерунде. Хотя, быть может, они в чем-то правы. Ведь в те времена не было автомобилей. А сейчас-то они есть! Понимаешь?
– Не понимаю, к чему это ты.
Нестор молча разлил самогон и одним махом выпил свою рюмку.
– У тебя есть фотоаппарат?
– Есть. У настоящего художника всегда несколько фотоаппаратов. Но при чем здесь фотоаппарат?
– Что ты делаешь со своим фотоаппаратом?
– Фотографирую. Но зачем тебе…
– Стоп! Отвечать на вопросы! Самому вопросов не задавать! Что ты фотографируешь?
– Природу. Таисию. Детей. Животных. Да мало ли что!
– Ты фотографируешь всякую ерунду, а я буду писать фотоаппаратом новейшую историю.
– Историю пишут ручкой.
– Ма-а-алчать! Я буду писать фотоаппаратом. Там, где въезд и выезд из города, мы устроим фотозасаду, нет, две фотозасады, чтобы ничего не упустить, Мы с тобой по очереди будем дежурить и фотографировать все въезжающие и выезжающие машины.
– Зачем?!
– Для определения количества въезжающих и выезжающих машин в зависимости от времени суток, месяца, дня недели и времени года. Потом высчитаем достоверные коэффициенты прибытия и отбытия, коэффициенты местных машин и машин из других регионов. Составим график посещаемости Зимнегорского района машинами из других регионов и каждого региона в отдельности, потом…
– Но зачем тебе вся эта галиматья?!
– Пойми, Толик, все дело в коэффициентах. Современная наука, статистика, политика и экономика строятся исключительно на коэффициентах. Без коэффициентов ни один уважающий себя ученый с тобой даже разговаривать не будет. Коэффициенты должны быть достоверные, истинные и реальные. Это как отпечатки пальцев, группа крови или тканевая совместимость. Для получения таких коэффициентов нам надо точно знать площадь Зимнегоского района, количество жителей и их распределение по возрастным, половым и профессиональным группам. Умножаем, например, количество жителей улицы на нужный коэффициент и получаем нужные сведения. Возможно, мы будем работать на грани государственной тайны и нас заставят пройти обследование на детекторе лжи. Возможны допросы с применением дополнительных средств, – Нестор снизил голос до шепота. – Но ради науки я готов на всё. А ты?
– Я тоже. Нестор, налей-ка нам еще по рюмке твоего прекрасного самогона. Что-то сегодня до меня плохо доходят твои аргументы.
Нестор Николаевич вновь наполнил рюмки и чокнулся с Филь-Барановым.
– Ты, Толик, слушай внимательно и попытайся понять открытое мною направление в исторической науке. В истории важно не только знать прошлое и настоящее, но и предвидеть будущее. Возьми хотя бы тех же Нострадамуса и Вангу. Они предсказывали будущее. Как они его предсказывали, промолчим. Но даже их слабые дилетантские попытки принесли славу. Работали они бессистемно, мало что понимая, но зная слабое место истории. А слабое место – это отсутствие достоверного предвидения, предсказаний и прогнозов. Почему? Из-за отсутствия надежных коэффициентов, являющихся ключами к воротам в будущее. Понимаешь? Но это пустующее место мы заполним строго научными вычислениями. Мы гармонию проверим алгеброй, как сказал…
