Взметая искрящийся на солнце снег, бронированный автомобиль промчался мимо одноэтажных домов Северного поселка, проследовал по проспекту, обсаженному каштанами, свернул на боковую улицу, остановился у трехэтажного дома, выложенного зеленой плиткой. В нескольких метрах позади затормозил бронетранспортер с автоматчиками и зенитной установкой.
Часовой суетливо открыл ворота. Бронемашина вкатилась в четырехугольный асфальтированный двор, очищенный от снега, остановилась у боковой резной двери.
Санаторий был выстроен еще до революции предприимчивым врачом-немцем. Лечились здесь от ожирения купцы и их жены. Предприятие процветало, потому что хозяину удавалось путем изобретенной им системы быстро сгонять жир с клиентов. При Советской власти в здании, увитом плющом, разместился санаторий для сердечных больных. Сейчас в нем хозяйничали высшие чины немецкой армии.
По винтовой лестнице генерал поднялся на второй этаж. Сзади неотступно следовал адъютант. Сбросив на его руки шинель, подбитую беличьим мехом, повесив на оленьи рога фуражку, Вольферц вошел в кабинет, уселся в качалку, закрыл глаза.
Отдохнуть не дали. Вошел лысый, сухопарый адъютант с толстой папкой. Вольферц болезненно поморщился, пересел за письменный стол. Началось самое нудное из всех занятий — чтение и подписывание бумаг.
Часа через два, когда с бумагами было покончено, генерал осведомился:
— Что в городе?
— Все то же… тревожно.
— Конкретнее!
— Из строя выведена электростанция, три высоковольтные линии, из-за неисправности паровозов эшелоны оседают на перегонах. Снова появились подстрекательские листовки. За неделю сгорели два бензохранилища.
— Партизаны?
— Больше некому.
Генерал поморщился, потом спросил:
— Я приказал откомандировать в мой штаб гауптштурмфюрера Рейнхельта. Прибыл ли он?
— Несколько дней тому назад прибыл.
— Пришлите ко мне.
Адъютант поспешно вышел, и вскоре в кабинете появился тот офицер, которому цыганка гадала у базара, называла джамадуром, князем и даже златокудрым ангелочком.
Генерал ласково оглядел новенький его мундир, выбритое, надушенное лицо и невольно улыбнулся. Да, Энно Рейнхельт — его слабость. В нем он любил себя, свою молодость, годы, которые не вернешь. Рейнхельт был привязан к генералу, со свойственной юности эгоизмом эксплуатировал чувства старого отцовского друга. По-сыновьи участливо он осведомился:
— Здоровы ли вы? Вы были на передовой, участвовали в бою? Я так тревожился за вас, мой генерал.
— Хорош! — восхищенно проговорил генерал. — Надеюсь, что тебя многому научили прежние мальчишеские выходки и ты больше не заставишь краснеть меня?
Рейнхельт растроганно сказал:
— Я не знаю, как и благодарить вас, мой генерал.
Вольферц махнул пухлой рукой:
— Не надо. Это я сделал ради твоего отца. Кофе хочешь?
— С удовольствием.
На столе появились кофе, ликер и бисквиты. Блаженно предаваясь отдыху, генерал заговорил:
— Я хотел бы тебе рассказать о совещании в ставке, где я имел честь быть. — Генерал достал свои записи. — По-моему, именно сейчас полезно тебе узнать о нем подробнее. Там как раз и была предопределена участь России. «Мы хотим добиться того, чтобы на Востоке жили люди исключительно чистой немецкой крови», — говорил Гиммлер. В третий рейх включаются Прибалтика вплоть до Двины, Поволжье, Кольский полуостров, Крым и районы севернее него… Кстати, со временем фюрер намеревается поселиться в Ливадии, в бывшем царском дворце… Одессу, Бессарабию отдаем Румынии, Ленинград сравнивается с землей, а его территория отходит финнам. Все остальные районы России подвергаем оккупации. Рейхскомиссаром Москвы и области назначен Каше.
— Лакомый кусочек.
— Позавидовать есть чему… — Генерал раскрыл кожаную папку. — С программной речью выступил сам фюрер. Проблему русских он решает так: или полное уничтожение как народа, или германизация той его части, которая имеет явные признаки нордической расы… Речь, как ты понимаешь, идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели не исчерпывает полного решения проблемы. Дело заключается скорее в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их.
— И мы это делаем.
— Да, мой мальчик. Нам еще раз напомнили о неукоснительном исполнении «Генерального плана ОСТ», разработанного Розенбергом. Главная цель — биологически истребить русских. Здесь я и подхожу к тому, что имеет прямое отношение к сфере твоей новой деятельности.
— Слушаю, мой генерал.
— Фюрер прозорливо заметил, что партизанская война, начатая русскими, дает возможность истреблять всех, кто идет против нас, более того: всех, кто неугоден нам. — Генерал воодушевился. — Фюрер сказал, что мы не допустим существования каких-либо вооруженных сил до Урала. Безопасность рейха будет обеспечена лишь тогда, когда здесь не останется чужеземной, кроме нашей, военной силы. Охрану этого района от всех возможных угроз берет на себя Германия. Железный принцип на веки веков: никто, кроме немца, не должен носить оружие.
— Гений Фридриха говорит устами нашего фюрера! — восторженно воскликнул Рейнхельт.
— Фюрер подчеркивает, что этот принцип для нас особенно важен. На первый взгляд кажется, проще привлечь к военной помощи какие-либо другие подчиненные нам народы. Но это ошибка. Рано или поздно их оружие обратится против нас самих. Только немец может носить оружие — не русский, не чех, не казак, не украинец… Так мы станем неограниченными властителями континентальной Европы.
— Какие слова!.. Об этом мечтали наши предки.
— Легкой победы я не предсказываю, мой мальчик. Если не мы — они нам гребет сломают. Середины тут нет… И предвижу огромные испытания. — Генерал нервно перебирал бумаги. — Да, где же эта… ах вот она! Ознакомься.
Рейнхельт взял циркуляр. Пока генерал мелкими глотками допивал кофе, он пытался вникнуть в сущность важного документа. В нем предписывалось любыми средствами ослабить русский народ до такой степени, чтобы он не помешал установить немецкое господство в Европе вплоть до Урала.
Душа Рейнхельта ликовала. В отличие от Вольферца, он никому не завидовал, не гнался ни за чинами, ни за орденами. У него была своя страсть: в молодости так пожить, чтобы в старости было о чем вспомнить. Поход на Восток открывал для этого неограниченные возможности. И не только потому, что предоставлял власть над людьми, еще и потому, что он знал, чего добивается. Вот закроет глаза и как наяву видит: до самого горизонта колосятся нивы, в ковыльных степях выгуливаются бессчетные овечьи отары, табуны златогривых коней. На берегу теплого моря к заоблачным высотам взметнулись каменные башни замка. И нивы, и отары, и табуны, и замок, и вся округа, пока видит глаз, принадлежат ему, Энно Рейнхельту. Перед ним снимают шапки, ему кланяются в ноги. И что он сказал — закон!
Вольферц прервал его грезы. Тяжелой походкой измеряя кабинет, генерал говорил о том, в чем убедила недавняя поездка на фронт.
— Уже сейчас мне видно, — откровенничал он, — что молниеносной войны не получилось. Значит, надо менять тактику. Без крепкого тыла русских не одолеть. И вот что я предвижу: потребуется не только кнут, но и пряник. Мы пришли в непонятную нам страну, с ее особым укладом жизни, с необычными нравами, наконец с чуждыми нам идеями. Если мы хотим здесь властвовать веками, то об этом надо сейчас позаботиться. Что касается меня, то я бы из всех русских отобрал элиту, обласкал, подкупил бы ее жизненными благами, сделал бы верными слугами…
Генерал говорил долго и нудно. Рейнхельт потерял всякий интерес к его речи. Но Вольферц этого не замечал, ему хотелось высказаться, и он целиком был поглощен своими мыслями.
— С партизанами и подпольщиками пора кончать. Теперь этим делом займешься ты, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты стал, как говорят русские, моим оком в этом беспокойном городе.
Рейнхельт расцвел от столь неожиданного предложения.
ПЕРВЫЕ ОШИБКИ
С того времени, как над городом нависла угроза немецкого нашествия, Лукич — отец Юрия Маслова — стал сам не свой. Вернувшись с завода, отказывался от чая, спешил во двор. Опершись о забор, с тревогой следил за тем, что происходит на улице.
А мимо, по Атаманскому шляху, ползли тракторы, комбайны, арбы с тентами, откуда выглядывали испуганные женщины, дети. По обочинам мальчишки гнали стада коров, отары овец, косяки лошадей.
Шли и ехали. Днем и ночью. С запада на восток.
Через полмесяца по тому же шляху из глубины смердящей гарью степи, поддерживая друг друга, потянулись раненые солдаты, командиры. Усталые и злые, они торопливо проглатывали молоко, яйца, мясо — все, что выносили им женщины. В благодарность кивали головами и сливались с клубами желто-серой пыли, окутывавшей горизонт.
