А что, разве нет? Разве я не…
— Тётя Лиса, я ку-у-ушать хочу! — вырывает меня из раздумий жалостливый голосок.
Я распахиваю глаза и обнаруживаю себя лежащей на диване. Рядом Тоська в пижаме догрызает свой-мой Чупа-чупс, из соседней комнаты весело тарахтит мульт, а в окно уже во всю шпарит солнце.
— Ого-го, тётя Лиса дала храпака! — растирая лицо, вскакиваю я. — Давай, кудряха, командуй, где тут у вас что и кого будем кушать?
— Блинчики хочу!
Пока замешиваю тесто, параллельно включаю свой телефон. Тут же сыплются оповещения о пропущенных от мужа. Морщусь и просто добавляю его номер в чёрный список. Сразу надо было! Однако, не проходит и пары минут, как звонят с неизвестного.
Догадываюсь что это муж, сбрасываю, в последний момент словив дикую мысль о том, что, а вдруг это Дмит… Так, стоп! Даю себе мысленную оплеуху и снова сбрасываю навязчивый незнакомый номер.
И тут вдруг ка-а-а-ак нахлобучит!
А что, если это из полиции? Ну а что, к клубу я в ту ночь подошла без маски, камеры наружки меня записали, и, хотя я и была уже пандой, но для системы распознавания лиц это ерунда.
Смотрю на снова и снова названивающий номер и понимаю, что уже и сама хочу, чтобы это оказался муж.
— Тось, — захожу в комнату, — возьми трубку и просто скажи алло. А если спросят Желткову Алису Юрьевну или просто Алису, скажи, что не туда попали, и тут таких вообще нету, ладно?
Кудряха послушно прижимает трубку к уху:
— Аллё? — И тут же начинает кивать: — Да… Хорошо… Да…
Я обмираю, а она вдруг тянет трубку мне:
— Мама сказала тебе отдать!
— Ирка, блин, ну ты… — сходу начинаю я, но она прерывает мою тираду протяжным всхлипом: — У меня… У м…меня… — Слышу, что она там безутешно рыдает, и внутри всё обрывается. А Иринка наконец выдавливает: — У меня магазин сгорел!
Свой блин Тоська получает из ларька по дороге на рынок, потому что по Иркиному голосу очевидно — не до сковородок сейчас! Надо срочно ехать на подмогу!
И вот, мы с кудряхой уже забегаем в ряды. Вокруг только ленивый не обсуждает произошедшее, и эти обрывки информации рисуют мне жуткую картину полного апокалипсиса… Но на деле нас ждёт едва ли не чудо: Иркин магазинчик, пластиковый павильончик в ряду точно таких же, оказывается крайним среди погоревших. Настолько крайним, что кроме сильно оплавившейся внешней обшивки и дочерна закопчённых окон, практически не пострадал. В отличие от соседних четырёх, на месте которых остались только обугленные каркасы.
Врываюсь в павильон и тут же попадаю в атмосферу жуткой корвалолово-пластиково-угарной вони. Всюду копоть, вода по щиколотки, и в ней плавают башмаки. Много-много разных башмаков! В углу шаткая гора раскисших обувных коробок, видимо, всё, что уцелело, если такое вообще возможно. И посреди всего этого — решительно орудующая тряпкой Ирка.
Просто молча обнимаю её. Тут же понимаю, откуда так несёт корвалолом — подруга, кажется, накачана им под завязку.
— Хорошо, что ты пришла! — неожиданно бодро заявляет вдруг она и всучает мне ведро. — Вдвоём быстрее управимся!
Оглядываю безнадёжно испорченный павильон: сквозную проплавленную дыру в стене под потолком, лопнувшее стекло, отодранные панели, клочья тщательно залитого водой и пеной утеплителя. Покорёженные пластиковые полки и похожий на мультяшную медузу цветной моток спёкшихся шнурков… Приобнимаю подругу, мягко подталкиваю к двери.
— Ир, давай выйдем?
Пытаюсь забрать у неё бесполезную тряпку, но Ирка неожиданно агрессивно упирается. Молча боремся, пока я не получаю этой самой тряпкой по лицу. И что удивительно — словила я, а очнулась от этого Ирка. Уронив руки, надрывно всхлипнула:
— Тут всё, Лис. Всё, на что мы с Тоськой жили, плюс товар под реализацию. У меня теперь остались только кредит и ипотека, которые больше не с чего выплачивать…
— Не переживай, что-нибудь придумаем, — обещаю я, а у самой уже голова кругом от безысходности и вони горелого пластика. Всё-таки вывожу подругу на воздух. — Как вышло-то это всё?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Конечно, это уже не имеет особого значения, но Иринка отвлекается, рассказывая. Просто жмёт к груди дочку и, утирая периодически накатывающие слёзы, дотошно, едва ли не поминутно, вспоминает хронологию.
— А ещё, пожарный сказал, будет следствие о причинах возгорания, и если это вина администрации рынка, то, по идее, должны будут возместить ущерб. Только само следствие может затянуться на месяцы. А то и заглохнуть. Ну, понимаешь, проще замять, чем такие убытки нести.
Я понимаю. Ещё бы!
— Не страховала? — знаю, что наверняка нет, просто спрашиваю на всякий случай.
Ирка отрицательно мотает головой, протяжно вздыхает… и поднимается вдруг:
— Так, ладно. Хватит ныть! План будет такой…
В итоге мы до самого вечера сортируем товар на безнадёжно испорченный и теоретически подлежащий восстановлению. А потом берём такси и, основательно загрузив его мешками и раскисшими коробками с обувью, везём всё это добро домой. По дороге встреваем в глухую пробку, и таксист решает объехать её по «знаю один секретный путь»
Но секретный путь, как оказывается, знает не только он, поэтому мы просто перманентно мотыляемся по разным веткам одной огромной пробки и практически не движемся вперёд. Психанув, водила выруливает через двойную сплошную и едет вообще в противоположном направлении, решив объехать затор глобально. Так мы и оказываемся в центре, в аккурат перед элитной высоткой в пятьдесят этажей.
Сердце, кажется, останавливается, но я всё же нахожу в себе силы выглянуть в окно, пытаясь увидеть стеклянный балкон на последнем этаже. Голова кружится. В груди целая буря эмоций — от стыда до непонятной тоски. Даже щёки вспыхнули.
— Высоко-о-о! — восхищённо тянет Тоська. — Мамочка, а там тоже живут люди?
— Судя по ценнику за квадратный метр, скорее небожители, — ядовито усмехается таксист. — Во всяком случае, они себя таковыми считают, буржуи проклятые.
Ирка усмехается ему в тон — оно и понятно, для неё сейчас начинается особо острый период межклассовой неприязни. Тоська ничего не понимает, но заворожённо шепчет:
— Ничего себе!
А я просто молча сворачиваю шею, до последнего вглядываясь в место своего первого и единственного настоящего полё… падения.
Настроение окончательно и безнадёжно портится. До полуночи мы с Иркой снова сортируем и отмываем весь этот копчёный хлам, который подруга почему-то упорно называет товаром.
— Ир, ну хватит! — наконец бросаю я босоножку. — Ну это же бесполезно! Кто это купит? Их и в принципе-то кто покупал, эту голую клеёнку и низкосортную резину? Что тут спасать вообще? Они и до этого копейки стоили, а по распродаже вообще в минус пойдут в перерасчёте на время и силы!
— Ну извините, — обиженно поджимает губы подруга. — У нас тут Арманиев и остальных всяких там Гучиев нема, мы как-то больше к клеёнке и резине привыкли. Зато у нас, в отличие от некоторых небожителей, есть где переночевать и даже, хотя и не брендовая, но своя собственная сменка имеется!
Буравим друг друга взглядами, кипя внутренним гневом и усталостью.
— Ладно, извини, — первая уступаю я. А что тут ещё скажешь, если я действительно сижу в её доме и в её одежде. — Я не права, да. Товар твой нормальный, просто очень… бюджетный. И, наверное, его даже по распродаже возьмут. Просто я не в курсе.
— А у нас, между прочим, почти вся страна в таком ходит! — победно заявляет Ирка, и вдруг отбрасывает закопчённую мокрую туфлю. — Ну надо же что-то делать, Лис, ну хотя бы попытаться!
Я ухожу в коридор и возвращаюсь с кошельком.
— Вот, — достаю карту, — здесь тысяч пятнадцать. А здесь, — достаю другую, — около пяти должно остаться. На этом пока всё, я сильно потратилась на днях. — Вздыхаю. — Вот тоже, дура, блин. Знала бы, что так всё получится, лучше бы вместо эротического белья квартиру сняла.
— Стесняюсь спросить, и почём же нынче буржуйские портки? — хмыкает Ирка.
