Когда с трудом взломали входную дверь, оказалось, что она была заперта на два сейфовых замка и внутреннюю задвижку, которая задвигались изнутри.
Тело хозяина квартиры обнаружили в его кабинете. Он лежал на ковре, у окна, с огнестрельной раной в левой части груди.
Следственная группа горпрокуратуры провела тщательный осмотр места преступления. Оказалось, что во всех оконных блоках, между рамами, стояли кованые решетки. Окна никогда не открывались. За исключением окна в кабинете судьи. Каждый день рано утром и поздно вечером хозяин полчаса проветривал кабинет, который служил ему спальней.
Старший следователь прокуратуры, в протоколе осмотра отметил следующее: «Следственные действия производятся при дневном свете и нормальной видимости. Труп мужчины с огнестрельным ранением в левой части грудной клетки обнаружен, лежащим на половом ковре, головой к выходу, ногами к окну. Пулевой канал начинается в левой части груди, а заканчивается в левой подмышке. Руки раскинуты в стороны под прямым углом. Расстояние между батареей отопления и ступнями покойного один метр, сорок шесть сантиметров. Шторы на окне раздвинуты полностью. Внутренние и наружны оконные створки разделены кованой решеткой. Внутренние половинки рамы раскрыты до упора. Обе наружные створки окна закрыты, стоят на своем месте и заперты на нижний шпингалет. Стекла, фрамуги и решетка видимых повреждений не имеют.
Предположительное время смерти между двадцатью и двадцатью четырьмя часами».
В начале у следствия возникло предположение самоубийства. Такая же траектория пули могла быть, если бы судья правой рукой произвел выстрел себе в грудь, под углом сорок пять градусов. Но, была существенная нестыковка. На пижаме убитого не было следов пороховой гари. И, на ковре, рядом с трупом, не было найдено оружия. Не было его ни в кабинете. ни в остальных комнатах. Так, что самоубийство почти исключалось. Но, если это было убийство, то убийца не мог исчезнуть из зарешеченной и запертой на внутренний засов, квартиры. А, выстрел с улицы исключали целые стекла на окне и закрытые на шпингалет наружные створки.
Была проверена версия о тайнике или потайной двери. Простучали каждый сантиметр пола, стен и потолка. И, все безрезультатно.
Гипотеза, что судья сам застрелился, стоя у окна, выбросил ствол на улицу, закрыл окно и упал на ковер, а оружие кто-то подобрал, тоже не нашла подтверждения. На цветочной клумбе под окном не было обнаружено свежих следов. Хотя, старые следы имели место.
Эксперты установили, что смерть судьи наступила почти мгновенно. И, после того, как пуля пробила ему сердце, он не мог пошевелить даже мизинцем.
Мысль о том, что тот, кто первым вошел в кабинет, тайно унес оружие, себя не оправдала. Съемка велась беспрерывно, и с двух ракурсов.
Дактилоскопическая и трасологическая экспертизы результатов не принесли. Отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире, принадлежали только судье и его домработнице. Свинцовая пуля, без медной оболочки, калибром 6.5, была деформирована и идентификации по пулегильзотеке не подлежала.
Поквартирный опрос свидетелей ничего не дал, а консьержка утверждала, что к судье, за время ее дежурства никто из посторонних не приходил.
Наиболее вероятной причиной убийства бывшего судьи признавалась его профессиональная деятельность, но он был на пенсии около двадцати лет и поиск, в этом направлении, пока ничего не дал.
— Следствие зашло в глухой тупик, — закончил свой рассказ Владлен Скуратовский, и белоснежным носовым платком вытер пот со лба. Было видно, что он волновался и рассказ дался ему не легко.
Движением указательного пальца рассказчик поправил сползшие на конец носа очки и добавил:
— Если, будут нужны подробности, я свяжу вас со своим адвокатом. Он бывший судья и сослуживец моего отца, Сейчас на пенсии и ведет адвокатскую практику. С отцом они поддерживали отношения не только по работе. Оба тонко разбирались и ценили живопись. Дядя Марк тоже коллекционирует фламандцев.
«Очень любопытный всплывает персонаж. Надо будет познакомиться с ним поближе», — подумал Герман и поинтересовался:
— Что заставило вас прибегнуть к услугам адвоката?
Скуратовский глубоко и облегченно вздохнул полной грудью. Было очевидно, что он давно, и с напряжением, ожидал подобного вопроса.
— Все дело в том, что я являюсь законным наследником имущества моего отца. И, я единственный человек, который получает выгоду от этой смерти. Поэтому, хотя бы и косвенно, подпадаю под подозрение. Я дал подписку о невыезде. И, не могу заявить свои права на наследство, пока не закончено следствие. А, ему не видно конца.
Герман сделал несколько пометок в блокноте, и спросил:
— Где вы были в тот вечер, когда был убит ваш отчим?
— За неделю до смерти, отец позвонил мне в Лион и попросил приехать к нему в Москву. Голос был встревоженный, и он сказал, что все объяснит при встрече. Я летел через Питер и на сутки задержался у знакомых. В ту ночь, когда его не стало, я ехал в поезде Санкт-Петербург — Москва.
Герман посмотрел на часы и поднялся из-за стола, давая понять, что беседа идет к концу.
— Мне будет необходимо осмотреть квартиру, где произошла трагедия. И, оставьте, будьте добры, визитную карточку вашего адвоката и предупредите о моем звонке и визите. Я позвоню, как только осмотрю место преступления и поговорю с прислугой. Квартиру желательно осмотреть в ближайшее время. Если зайду к вам завтра в полдень, я вас не сильно побеспокою?
— Ни в коей мере, — ответил гость, — буду ждать вас к двенадцати. И, предупрежу консьержку и домработницу.
Герман проводил клиента до входной двери.
— И, еще, ответе на последний, на сегодняшний день, вопрос. Какова общая сумма предполагаемого наследства?
— С, учетом стоимости квартиры и коллекции картин, где-то около двух миллионов евро, — ответил предполагаемый наследник. — А, во сколько мне обойдутся ваши услуги?
Герман ответил, не задумываясь.
— Как только я дойду до истины, вы дадите мне ровно половину от той суммы, которую готовы дать сейчас.
— Вы ставите меня перед очень сложной задачей. Деньги любят счет, — промямлил Скуратовский.
— Все очень просто. Мысленно определяете сумму, с которой готовы расстаться на сегодняшний день, делите её пополам и фиксируете цифру у себя в памяти. А, дальше вопрос этики. Но, я знаю с кем имею дело.
Без одной минуты двенадцать, Герман нажал кнопку звонка. Тихо прозвучала тягучая мелодия и дверь приоткрылась. На пороге появилась неопределенного возраста, сухопарая, но еще вполне дееспособная особа, с внимательным, недовольным взглядом потревоженной гадюки.
Из-за безжизненного бледного, пергаментного лица, ее, в лучшем случае, можно было принять за учительницу старших классов, а в худшем, за надзирательницу в женской колонии. А, в самом худшем, за древнеегипетскую мумию.
Домработница холодно, недовольно и вопросительно посмотрела на пришельца.
— Доктор Герман, — с легким поклоном представился гость, — доложите, будьте добры, мадам, о моем приходе.
— Нового хозяина пока нет дома. Но, он просил извинения и предупредил о вашем приходе, — протяжно проскрипела начальница колонии. И, тут же, язвительно поинтересовалась. — А, вы, прошу прощенья, по какой части доктором будете?
— Я, уважаемая, доктор человеческих душ, занимающийся частным сыском, — медленно, с достоинством, ответил Герман, осматриваясь в прихожей. — А, то, что хозяин отсутствует, так это и лучше. Покажите мне квартиру, если вас это не затруднит. Кабинет в последнюю очередь. За одно и поговорим.
Квартира, была хаотично заставлена дорогой довоенной, а, отчасти, и дореволюционной. полированной и резной мебелью, разных стилей.
Зачехленные картины, толстые пыльные, заглушающие шаги, ковры, высокие лепные потолки, хрустальные люстры, в которых горело по только одной слабой лампочке, нагоняли тоску. Плотные, темные шторы не пропускали даже намека на солнечный луч и, создавалось впечатление, что это не человеческое жилище, а дорогой фамильный склеп.
Исключение составляло, стоявшее в центре залы, белое старинное фортепиано. Блестящими откидными бронзовыми подсвечниками, вмонтированными у изящной подставки для нот, и резной, золотой надписью производителя, с ятями. Старинный музыкальный инструмент жизнеутверждающе бросал вызов окружавшему его безмолвию. И, ни одной нотой не вписывался в эту запыленную, пожелтевшую, тоскливую партитуру.
Герман поправил воск в оплывших свечах и приоткрыл крышку фортепиано. Желтая слоновая кость кое-где потрескалась и слегка потемнела от времени, но клавиши от этого стали еще элегантнее.
— Судья играл на фортепиано? — поинтересовался гость у домоправительницы.
