В шкафу, освобожденном от полок и актов, было заключено, явно помимо своей воли, какое-то живое существо, перевязанное поясами, подтяжками и шарфом, укутанное в пальто, чрезвычайно напомнившее Дудлю пальто Стиба. Это существо, несмотря на связанные руки и заткнутый носовым платком рот, делало отчаянные, но безуспешные попытки освободиться от своих пут, и ему, видимо, удалось судорожными движениями всего тела произвести шум, заставивший Дудля открыть шкаф.
Дудль стал лихорадочно распутывать незнакомца, причем окончательно убедился, что пальто принадлежало Стибу. Это открытие утешило его в потере времени. Он чувствовал, что все это имеет какое-то отношение к поручению редактора.
Когда пояс был разрезан, пальто скинуто, подтяжки распутаны и кляп вынут изо рта человека, Дудль убедился, что перед ним стоял, фыркая, отряхиваясь, пыхтя и отдуваясь, не кто иной, как тот самый дежурный чиновник, которого Дудль с таким нетерпением разыскивал. Чиновник подбежал к двери, прислушался, потом запер ее и только тогда подошел к Дудлю и крепко пожал ему руку.
— Благодарю вас, сэр! Я не забуду вашей услуги и постараюсь быть вам полезным, какая бы цель ни привела вас сюда. Прошу вас только довершить евангельское добро, которое вы сделали, освободив меня из шкафа, как господь — пророков из чрева кита и львиной пасти. Ваше дело будет окончательно увенчано, если вы никому не проговоритесь обо всей этой поистине дьявольской истории. Стоит только какому-нибудь репортеру, этому представителю сословия отъявленных мошенников, едва терпимых в культурном государстве, пронюхать, что здесь произошло, и я стану посмешищем Нью-Йорка и провинции и лишусь уважения порядочных людей, одержимых одной лишь слабостью — чтением вздорных газетных выдумок. Мое имя — Бриггс, сэр. Я детектив и полицейский инспектор. Смею спросить, как ваше уважаемое имя?
Дудль назвал себя, но о профессии своей пока благоразумно промолчал.
— Простите, ради бога, мое вполне естественное любопытство, — прибавил он. — Но как вы попали в этот шкаф?
Чиновник густо покраснел и, словно не доверяя даже запертым дверям, воровски оглянулся и недовольно пробурчал:
— Он был арестован по пустяковому делу. Подрался с редактором, что ли. Я вам говорил уже, что не терплю репортеров. Это преступники высшей марки, почему-то пользующиеся защитой закона наравне с порядочными людьми. Он нагло потребовал немедленного освобождения. Я, конечно, отказал ему. Тогда… тогда, убедившись, что мы здесь одни, — возмутительная небрежность конвоя, решившего, что преступник не стоит внимания, — он в несколько секунд с силой доисторической обезьяны скрутил меня по рукам и ногам, вынул переборки и акты из шкафа, закутал в свое пальто и посадил меня в шкаф. Мало того, он еще украл у меня мой форменный плащ и скрылся в нем, введя, очевидно, в заблуждение наружный караул. Вам смешно? Недостойно смеяться над несчастьем ближнего, сэр! Впрочем, смейтесь! Наступит и мой час. Я поквитаюсь с ним, я разыщу его, где бы он ни был, под каким бы именем ни скрывался!
Теперь Дудлю все было ясно. Он с трудом сдерживал смех. Ему, собственно, следовало бы откланяться и направиться на поиски Стиба. Но природная сообразительность подсказала ему, что необходимо устранить чиновника с поля действий, потому что какой-нибудь другой полицейский может испортить всю игру на сенсации, арестовав Стиба в самую неподходящую минуту.
— Я от всего сердца сочувствую вам и негодую на человека, сыгравшего столь недостойную шутку с представителем закона. Но, увы, обстоятельства складываются так, что вам, пожалуй, лучше будет отказаться от вашего намерения. Мне по крайней мере кажется, что у вас остается теперь только один выход.
— Какой? — презрительно процедил Бриггс.
— Забыть о происшедшем, — спокойно и внушительно ответил Дудль. — Ни ваша безупречная репутация, ни ваше положение не спасут вас от скандала в случае огласки этого происшествия. Смиритесь, сэр, и вот вам моя рука!
Припадки бешенства приходят к сангвиникам внезапно. Бриггс снова впал в бешенство и закричал:
— На кой черт мне ваша рука? Кто вы такой, чтобы давать мне советы? Берегитесь, мне что-то не нравится ваше поведение! Вы ворвались в служебный кабинет, вы не остановились перед тем, чтобы открыть шкаф, в котором хранится секретная переписка. Прежде чем слушать вас, не мешало бы еще вас допросить!
— К вашим услугам, — уже давая волю припадку хохота, прервал его Дудль, — во избежание лишних вопросов вот моя карточка.
Он протянул Бриггсу карточку, на которой вслед за фамилией значилось — репортер. Апоплексические удары случаются не только с полными и плотоядными людьми. Во всяком случае обморокам подвержены и худощавые. И даже сыщики теряют устойчивость и беспомощно опускаются в кресло, когда их настигает неумолимый перст судьбы. Бриггс нашел в себе силы только для того, чтобы жалобно пролепетать:
— Все кончено! Вы, конечно, не откажете себе в удовольствии испортить мою карьеру, ведь это ваша слава и заработок.
Дудль пожалел сыщика. Он добродушно усмехнулся и снова протянул ему руку:
— Теперь, я надеюсь, вы не оттолкнете моей руки, если я предложу вам условие: за мое полное молчание вы обещаете не трогать вашего обидчика, тем более что я явился к вам по просьбе обиженного и все простившего редактора.
— Оставить в покое… навсегда? — простонал Бриггс. Полицейский чиновник в шкафу — тема избитая. Но изобретатель Атлантиды (а как назвать теперь Стиба иначе?) под арестом — это неплохо. Дудль сказал:
— Навсегда? Нет, зачем? Скажем, на три месяца. Или еще лучше — на четыре. Да, за четыре месяца он будет использован до конца. Тогда он к вашим услугам, я не вмешаюсь. Итак, по рукам?
Бриггс пронизал Дудля острым взглядом, молча вынул перо, написал что-то на листе бумаги и протянул Дудлю.
— Подпишите, иначе я не поверю репортеру.
И Дудль, смеясь, подписал следующее заявление:
Я, нижеподписавшийся, обязуюсь хранить навеки молчание о случае со шкафом, если детектив Бриггс арестует репортера Стиба не ранее как через четыре месяца от сего числа.
Выйдя из полицейского участка, Дудль зевнул. Зная Стиба, он не сомневался, что, вырвавшись из рук полицейского, Стиб помчался в редакцию, чтобы расправиться со своим обидчиком, и был последним немедленно направлен по адресу Визерспуна. И действительно, в то время как Дудль зевал, Стиб, все еще в плаще полицейского, трепетной рукой нажал звонок у виллы миллиардера. Это был последний из бесчисленных порогов славы, обивать которые ему приходилось в жизни, последний полустанок. Прибытие поезда славы было назначено на следующее утро.
