— Мразь, — негромко, но отчётливо сказал Рыков.
— Что? — не понял Барзеев. — А, ты в этом смысле… Не нравлюсь я тебе, да? А почему, интересно? Что ты имеешь против меня лично? Я что, у тебя жену увёл? Или коз на твой огород запустил? — Барзеев смотрел прямо в глаза. — Я обычный предприниматель. Там наверху у меня культурное заведение. А год назад, между прочим, столовая-тошниловка располагалась, в которой гастрит от одного запаха получить можно было. А теперь всё на высшем уровне. Люди отдыхают и веселятся. Что ж плохого? Может ты мне завидуешь, Рыков? Я, такой сякой, моложе тебя, а уже получил от жизни столько, сколько тебе и в радужных снах не снилось. Выгляжу хорошо, женщины меня любят. Завидуешь, а? Есть немного?
— Ты мразь, — повторил Рыков.
— Ага, — сказал насмешливо Барзеев. — Я — мразь, а ты — Белоснежка. Я — плохой, ты — хороший. Что ж, давай поиграем в эту игру, — он закурил вторую сигарету. — Порассуждаем о Добре и Зле… Ведь если ты мне не завидуешь, если ты не зарабатываешь очередную звёздочку, денег вам там никогда не платили, значит, остаётся только это. Добро и Зло. Ты — Добро, а я — Зло.
Барзеев выдержал театральную паузу.
— А в чём разница? — спросил он. — Где граница? Ты милиционер, а я бандит? Ерунда! Посмотри, везде одни и те же люди. Это как две футбольные команды. «Спартак»-«Динамо». Ты «Динамо», я «Спартак».. Завтра мне заплатили, и я в «Динамо», послезавтра опять в «Спартаке». Одни и те же лица, одни и те же разговоры. «Динамо» лучше? Может быть… А многим нравится «Спартак».
Что ещё? Мы плохие, жестокие, людей убиваем. А вы? Ты зачем тогда кладовщика избил? Он-то как раз меньше всех виноват был. Да и кому судить, виноват не виноват… Нет, Рыков, на философию ты меня не возьмёшь. Если вот это всё, — он показал глазами наверх, туда, где ухала музыка, — если вот это всё так здорово выглядит, так вкусно пахнет и так мне нравится, так почему бы мне и не назвать это Добром, моим персональным Добром. А, Рыков? Что скажешь?
Рыков молчал.
— Скажи что-нибудь! Сдохнешь ведь сейчас! — прошипел Барзеев. Глаза его вдруг остекленели. На скулах заходили желваки.
Рыков молчал.
Барзеев бросил окурок на пол, размазал его ногой. Он закрыл глаза, выдохнул, затем вновь открыл глаза и улыбнулся холодной вампирской улыбкой.
— Прощай, Рыков. Прости, коли что не так.
Капитан ответил ругательством, коротким и дерзким, как гудок уходящего под воду, подбитого, но не сдавшегося эсминца.
Через какое-то время в комнату бесшумно вошёл лысый Карл. В полусогнутой руке он держал наполненный шприц с висящей на игле сверкающей каплей. Карл смотрел на Рыкова рыбьими глазами и морщился, как от боли в животе.
Рыков почувствовал слабый укол в плечо, потом лёгкое онемение. Карл вводил жидкость медленно. Когда шприц опустел, он аккуратно вытащил иглу, отступил на два шага и стал наблюдать.
Стены комнаты вздрогнули и тронулись с места, словно кто-то запустил карусель. Всё вокруг озарилось ослепительно белым светом. Мебель, стены, лысый Карл растворились в нём без остатка. Раскручиваясь всё быстрее, сияние сузилось до одной обжигающе яркой точки. Раздался звук лопнувшей струны и точка погасла.
Рыков открыл глаза и увидел у себя над головой чёрное небо, усеянное звёздами. Небо было очень близким, казалось, стоит немного приподняться и можно было дотронуться до Большой Медведицы или провести рукой по Млечному Пути. Пахло жаренными семечками.
Рыков с удивлением обнаружил, что сидит на жестком деревянном кресле. Он посмотрел по сторонам и увидел ряды таких же кресел с поднятыми сидениями. Ряды спускались пологим амфитеатром вниз, где горела спрятанная лампочка, скупо освещавшая низкую кафедру. Рыкову показалось, что он уже был здесь однажды. И не один раз. Всё это было знакомо ему. Знакомо, как вкус жаренных семечек, как вид разбитой коленки, наспех смазанной зелёнкой… десять копеек, зажатые в потной ладони, синенький билетик…
«Планетарий!» — мелькнула в голове оглушительная догадка. Старый Планетарий в городе Колюжном, переделанный из старой церкви. Десятилетним пацаном Рыков часто ходил сюда по выходным. Конечно же! Это ненастоящее небо, сжавшееся до размеров церковного свода, эта кафедра, изрезанные хулиганами кресла. И дверь! В стене была еле заметная дверь. Перед сеансом она открывалась и появлялся маленький сморщенный старик, с грушеобразным носом и всклокоченной седой шевелюрой. Даже в самую страшную жару он был одет в толстую вязанную кофту и шерстяные брюки, перехваченные ремешком под самой грудью. Это был лектор, его звали Самуил Михайлович Вайнштейн. От него всегда пахло чесноком, да так, что это чувствовалось в первых трёх рядах. Рассказывал Вайнштейн интересно. Он с лёгкостью запускал по небу большие и малые светила, устраивал затмения, парады планет, вспышки сверхновых звёзд, которые будили спящих и смущали целующуюся в темноте молодежь. Закончив лекцию, он опять таинственно исчезал за еле заметной дверью в стене. Десятилетнему Рыкову очень хотелось знать, что находится за этой дверью. Он специально садился поближе, выжидал момент когда она откроется, вытягивал шею, пытаясь заглянуть вовнутрь, но всё напрасно. Тщедушному старику достаточно было небольшой щели, он быстро проскальзывал в неё и сразу же закрывал дверь.
«Но как? Откуда? Почему?» — пронёсшийся в сознании вихрь вопросов разметал детские воспоминания.
Затылок уже не болел, голова гудела, как при лёгком похмелье. Рыков сидел в деревянном кресле под превращённым в наглядное пособие звёздным потолком. Он лихорадочно пытался восстановить в памяти события, предшевствовавшие его попаданию в колюжновский Планетарий. Он помнил лицо Карлуши, помнил чувство онемения в плече, потом всё поплыло перед глазами. «Я умер!» — подумал Рыков. — «Это смерть! Но при чём здесь Планетарий!?»
Вдруг внизу раздался шорох. В стене слева от кафедры, там где располагалась загадочная дверь, образовалась светящаяся щель, в неё резво проскользнула маленькая фигурка. Щель исчезла, а над кафедрой выросла седая всклокоченная голова. Рыков узнал Вайнштейна.
— Молодой человек! — раздался высокий стариковский фальцет.
Рыков ещё раз торопливо оглядел зал. Он был единственным посетителем.
— Вы! Вы! — сказал Вайнштейн. — Подойдите, пожалуйста, сюда!
Первое, что пришло в голову Рыкову после этих слов: «Бежать! Пробиваться к выходу! Отбиваться, кусаться, пинаться! Избавиться от этой чертовщины во что бы то ни стало!», но он понял, что не сможет ничего этого сделать. Ноги и руки стали мягкими, словно сделанными из ваты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
