Так что в результате этой бескорыстной и одновременно деловой дружбы все 6132 монтажника РСУ-61, пять месяцев денно и ночно шпаклевавшие стены и красившие масляной краской трубопроводы в радиоактивных секторах Чудаковской АЭС, вместо зарплаты получили вексель на три миллиарда двести тысяч рублей, выпущенный Южно-Сибирской ж.д. Поскольку ценную бумагу не разрежешь на шесть тысяч сто тридцать два кусочка и не купишь на эти кусочки даже чапчаховской ливерной колбаски, РСУ-61 предъявило вексель к оплате Южно-Сибирской ж.д., справедливо требуя с нее три миллиарда двести миллионов рублей — ведь цикл хозяйственной деятельности был, наконец, успешно завершен, танковые полуфабрикаты привезены в Туапсинский порт, облученные же при косметическом ремонте Чудаковских атомных реакторов монтажники собрались идти за молочком в продуктовый магазин, а в карманах у них как не было, так и не прибавилось ни копья…
Между тем за время этого длительного и многоярусного вексельного обращения произошло множество интересных событий. В Туапсинском порту груз бронированных недоделок (уже после успешного прохождения таможни) вдруг был опознан пограничниками почему-то уже в качестве новейших танков Т-90 и арестован. Оказалось, что эти танки были оформлены в качестве полуфабрикатных исключительно потому, что хотя и прошли обкатку в Челябинском Танковом институте, но их орудия не были окончательно пристреляны на Верхнемогильской танковой директриссе.
Тем не менее в конце той же недели, в ночь с пятницы на субботу, совершенно не понятно каким образом (поскольку все портовые краны как были, так и остались опечатанными) все шестнадцать полуфабрикатных танков Т-90 пропали с таможенного склада и были ошибочно погружены на сухогруз “Товарищ Хо-Ши-Мин”, пришвартованный рядом с теплоходом “Игарка”. Под утро, едва покинув территориальные туапсинские воды, капитан “Хо-Ши-Мина” вероломно сжег неудобные северо-корейские опознавательные знаки вместе с российским коносаментом, и на мачте сухогруза сам собою взвился флаг Свободной Либерии. Но напрасно юго-восточная военщина, эти порожденные маккартизмом макаки, жадно потирая желтые ладошки, поджидали под грустную мелодию вальса “На сопках Маньчжурии” танковый металлолом и с тоской все смотрели в синие просторы рейда города Шанхая. Единственное, что досталось этим макакам — кроме свежего бриза и кругов на воде — это слабый слушок, что перед тем, как войти своей таинственной гибелью в Ллойдовский аварийный список судов мирового торгового флота, сухогруз “Товарищ Хо-Ши-Мин” все же побывал в одном из Бангладешских портов на Индийском океане — или, что гораздо более вероятно, в пакистанском закрытом городе Ормаре — и пополнил там запасы пресной воды и вяленой трески. Но этой смутной информации было отнюдь не достаточно для китайских банкиров, чтобы раскрыть кредитное письмо (LC), выставленное в качестве финансовой гарантии полуфабрикатной бронетанковой сделки в московском “Престиж-банке”.
Слепое действие океанских стихий привело к тому, что господин Мутрук, пробившись с векселем в зубах на прием к начальнику Южно-Сибирской ж.д., был поднят там на смех. Ему весело сообщили, что на чутком российском рынке ценных бумаг векселя Южно-Сибирской ж.д. в результате успешной экспортной политики настолько упали в цене, что стоят теперь уже не три миллиарда, а три пинка.
Тогда в полном отчаянии, но все ж таки надеясь изыскать средства на прокорм атомных ремонтников, г-н Мутрук опять обратился к своему лучшему другу по парилке Андрею Яковлевичу, который, с присущим ему энтузиазмом, тут же запустил обесцененный вексель в еще один цикл хозяйственной деятельности. Ведь, что ни говори, Андрей Яковлевич, как никто другой, умел вовремя вовлечь в новый вексельный цикл владельцев такого товара, который можно продать за живые деньги, так необходимые голодным атомным монтажникам для хотя бы одноразового посещения химкинского магазина “Продукты”.
А кто лучше знает, что это за товар и где он лежит?
Правильно — это знают Оленька Ланчикова с Венедиктом Васильевичем, которые тогда очень вовремя подвернулись господину Детскому.
Но — не знают, а — знали. Поскольку и этот второй вексельный цикл тоже очень успешно завершился месяцев восемь тому назад. Прискакав в родную Новокострому, Оленька всучила обесцененный вексель фирме “Горби и Горби”, расположенной на задворках бывшего Архиерейского дома. Эта фирма, бессовестно эксплуатируя чужой нобелевский международный имидж, в тот предзимний период осуществляла магистральные поставки мазута (так называемый “Северный завоз”) в Мурашинский район Архангельской области и как раз изыскивала средства для оплаты тарифа по Южно-Сибирской ж.д. А что может быть лучшей проплатой за провоз по железной дороге, чем ее же собственный и подлинный вексель? Так и подумал Клавдий Ульянович Горбич, владелец фирмы “Горби и Горби”, и, в полном восторге от удачного совпадения деловых интересов, едва получив вексель, немедленно выдал пять процентов комиссионных черным налом Оленьке, — ей и выцарапывать эти деньги у него не пришлось.
Как только Оленька в обнимку с Венедиктом Васильевичем и с набитыми наличкой кейсами скрылись в очередной раз за новокостромским горизонтом (кстати, гражданин Горбич Клавдий Ульянович до сих пор утверждает, что помимо комиссионных дал прекрасной парочке и немалую подотчетную сумму для передачи непосредственно РСУ-61, расписку же Ланчиковой у него словно корова языком слизнула, но тут уж как суд решит — надо только приговора дождаться), партнеры сразу выбросили все эти транспортно-радиоактивные глупости из головы.
Вскоре по наколке Южно-Сибирской ж.д. в Новокострому на фирму “Горби и Горби” заявились по следам Ланчиковой и Пыльцова господа Детский с Мутруком и стали требовать — от тогда еще находившегося только под подпиской о невыезде Клавдия Ульяновича Горбича — денег на прокорм облученных атомных ремонтников. Но костромские блатари под предводительством положенца Кольки Жгута к тому времени уже взяли управление ИЧП “Горби” в свои руки, вычеркнули фамилию учредителя и оставили в названии фирмы только кликуху основателя всего этого бардака. Стукнув Детского с Мутруком головами и чуть было не утопив господ посредников в цистерне с бензином, костромские “крышевики”… и т.д. и т.п.
Короче, фальшивый вексель в нашей СНГовии гораздо лучше, чем настоящий, потому что обманутых меньше.
А Оленька и по сей день, любуясь на вексельные брильянты, порой слегка усмехнется, когда вспомнит, как они сварганили с г. Детским это дельце…
5.
Громила-охранник с льняными, зачесанными назад волосами все пялился из стеклянной проходной будки на брюлики Ланчиковой, приятно щекоча ей нервы своим прицеливающимся взглядом, но как только он глаза опустил, так на него и внимание обращать перестали. А белобрысый охранник вышел из укрепзагона и мимо тузпромовских речных бурунов прошел к лифтам, чуть отодвинул расфуфыренную блондинку и внимательно рассмотрел туфли, в которые был обут Венедикт Васильевич. Обувка у деловара была не слабая, из натуральной темно-коричневой кожи — подстать андалузскому, купленному на корриде ремню. Виповский прикид на человеке, цена на который никак не меньше пятихатки гринов, — так определил громила.
— На туфли смотри, чтобы косяков не пороть! Мне нужны только те ловкачи, которые в очень дорогих туфлях шастают, — наставлял громилу законник Живчик, опять и опять повторяя: — Выдергивай на пробивку только тех, которые не в галошах!…
Парочка телефонных аферистов поднималась на лифте, а белобрысый охранник следил за зажигающимися на табло номерками. Как только высветился 18-й этаж, охранник тут же вышел из тузпромовского небоскреба на лужайку, достал мобильник и набрал номер законника:
— Это я, — представился громила.
— Ну?! — потребовал отчета Живчик.
— Крутые коммерсы пропилили на лифте к Фортепьянову.
— А они точно крутые?
— Сто пудов! Прикид высший класс, бикса с форсом, поднялись на нужный этаж, и пропуск у них выписан на Основного Диспетчера.
— Определи тачку, на которой они приехали, и дай мне знать, когда они отчалят. Я их по дороге перехвачу и расколю.
— Заметано. Жди сигнала, — громила спрятал мобильник и вернулся в укрепзагон.
6.
Эх, все мы с превеликой тоской вспоминаем, как торопливо и мимолетно, как беспечно пролетело золотое пейдаровское время! С грустью и запоздалым сожалением понимаем мы сегодня, как бездарно упустили, навсегда проворонили мы последнюю возможность разбогатеть! А теперь уж поздно, ничего не поделаешь…
В те лучезарные, искрапулеметные годы надо было хватать все подряд, окучивать, столбить, приватизировать, грабастать, не глядя, что под руку попадется! Потом бы и разобрались. А мы все волынили, все думали, гадали — выменивать ли у тети Клавы два ваучера на поношенный свитер. Кизя, ее племянник, все равно спился, плотно сел на стакан и забыл обо всем суетном и мирском. А тетя Клава изловчилась и припрятала его ваучер. Пальто у старушки износилась, ватин из подкладки выбился, и вот на свитер готова была тетя Клава эти два ваучера — свой и Кизин — поменять. Зима наступила — и холодно было старушке до булочной в пальтишке ветхом за хлебом добираться. Нет, не то чтобы жаль было свитера из настоящего индийского мохера — просто далеко в Щелково было ехать до тети Клавы и еще дольше назад на попутках возвращаться. И вот сгинуло все, и тетя Клава умерла, и племянник ее Кизя окончательно спился и пропал куда-то…