Удовлетворив мое любопытство по части опоссумов, аборигены полукругом собрались возле меня. Те, кто был ближе к моему стулу, сели на песок, скрестив ноги. Другие уселись на земле за ними, так что в конце концов мои слушатели расположились рядами, как в театре. Несколько минут они устраивались поудобнее, затем наступила пауза. Все лица повернулись в мою сторону.
Итак, суть дела была не в том, что я отведал гагаби, не в названиях деревьев и не в опоссуме; наступил момент, когда я должен был как-то вознаградить жителей деревни за проявленный ко мне интерес.
Я обвел взглядом лица людей, стараясь угадать, как мне поступить дальше, и тут заметил старика, который протискивался вперед из последнего ряда. Он решительно шагал через сидящих и сел прямо напротив меня с таким видом, точно ему предстояло увидеть что-то очень интересное. Он приоткрыл рот; его губы готовы были сложиться в улыбку, задрожать от волнения, сжаться от гнева... Это лицо было инструментом, на котором я мог играть словами.
- Я расскажу вам одну историю, - объявил я собравшимся.
- Хорошо, - сказал старик, кивнув головой. - Ты расскажешь нам историю о себе, да?
Это не входило в мои намерения, но я решил постараться и рассказать о себе, чтобы не разочаровать старика.
Я начал свой рассказ. Наконец-то я понял, каким образом можно увлечь аборигенов и овладеть их вниманием! В последующие месяцы я извлек из своего открытия все возможное. Я и прежде всегда старался чем-нибудь заинтересовать аборигенов и тем самым создать подходящую обстановку для обмена мнениями и завладеть их доверием. Я добился этого своими рассказами.
Темнокожие любят рассказы не меньше белых. Но белый может читать книги, а темнокожему приходится ждать, пока ему не встретится рассказчик.
Язык белого человека богат; белый способен представить себе какую-то сценку или пережить волнующий эпизод, если рассказчик хорошо владеет словом. Каждый нюанс, каждый оттенок значения, необходимые для того, чтобы придать повествованию максимальную силу воздействия, зависят от слов - многих тысяч слов.
Для темнокожих при ограниченном словаре и отсутствии книг важна мимика рассказчика. Когда рассказывает темнокожий, он полагается больше на жесты, мимику и интонацию, чем на слова.
Передача смысла исключительно посредством слов почти всегда приводит к известной вялости устного рассказа. Выступая перед белыми, я всегда испытывал потребность в более свободной жестикуляции. И вот, выступая перед темнокожими, я почувствовал себя освобожденным от всякого сдерживающего начала. Тут я не боялся предстать в смешном свете. Я мог бы кататься по песку, если бы это потребовалось для раскрытия содержания рассказа, и никто бы не удивился.
Итак, по ходу рассказа я кричал, хмурил брови, открывал рот от изумления, гримасничал, придавал лицу мрачное, страдальческое выражение... В результате я безмерно наслаждался собственным выступлением.
Пока я рассказывал свою историю аборигенам Баду, сидевший передо мной старик не спускал с меня глаз. Время от времени он бормотал "да, да", сопровождая эти слова кивком своей красивой головы, увенчанной, белоснежной шапкой вьющихся волос. Его интерес к моему рассказу подтверждался и глубоким вниманием, с каким он меня слушал.
Когда я заговорил о своей жене, я вынул из кармана фотографию и протянул ему. Он выхватил фотографию у меня из рук и одобрительно присвистнул.
- Красивая! - сказал он. - Твоя жена красивая женщина. Она очень похожа на мою. Моя жена тоже красивая.
Он передал фотографию тем, кто сидел сзади, и она стала переходить из рук в руки, причем мужчины присвистывали, а женщины рассматривали ее критически.
Во время рассказа за моей спиной столпились ребятишки. Они стояли, не шевелясь. Вдруг я почувствовал, как на мою руку легла маленькая, легкая, как лист, ладонь. Обернувшись, я встретился взглядом с девочкой лет пяти, которая испуганно отдернула руку.
Улыбнувшись девчушке, я продолжал рассказ. Несколько минут спустя я снова почувствовал прикосновение ее ручки, но стоило мне оглянуться, и она опять ее отняла. В третий раз я наклонился к ней и шепнул:
- Не отнимай руку!
Она сразу вложила руку мне в ладонь; ее смущенное нежное личико просияло. Она отняла руку, только когда я кончил рассказ и встал.
Старик тоже встал и подошел ко мне с улыбкой.
- Я бы хотел знать твое имя, - сказал я. - Как тебя зовут?
- Леви Мадуа, - гордо ответил он. - Я пришел другого берега Баду, из Аргана. А как зовут тебя?
Я назвал свое имя. Старик повторил его и предложил:
- Давай поговорим, а?
- Хорошо. Но сначала я должен проститься с твоими соплеменниками.
Островитяне смотрели на меня, ожидая, что будет дальше, но, увидев, что мне хочется поговорить с Мадуа, простились с нами и разошлись. Мы с Мадуа пошли по широкой тропинке к группе пальм.
5. Мадуа с острова Баду
Мадуа был уроженцем острова Баду. Он отличался живым умом. На его лице обычно играла легкая улыбка. Когда он оживлялся, голос его звучал совсем молодое;
Мы с Мадуа уселись под пальмой.
- Не расскажешь ли мне какую-нибудь старинную историю? - попросил я. Я бы ее записал.
- Историю... - задумчиво повторил он.
- Расскажи мне, как жил твой народ до прихода белых. Что рассказывала тебе мать в детстве?
Мадуа улыбнулся:
- Я знаю много-много историй. Одну из них я сейчас расскажу.
Я достал блокнот. Старик с интересом наблюдал за мной.
- Начинать? - спросил он.
- Начинай.
Внимательно посмотрев на приготовленную для записи страничку блокнота, Мадуа сказал:
- Открой для меня новую страничку, а?
Я перевернул страницу. Старик глубоко вздохнул, поднял голову и выпрямился. Он считал нашу беседу очень важной и потому принял полную достоинства позу. Рассказывая, он смотрел не на меня, а куда-то вдаль, словно всматриваясь в далекое прошлое. Когда он замолкал, чтобы дать мне время записать сказанное, он с беспокойством смотрел на мою движущуюся по бумаге руку, словно опасаясь, что она не сможет передать смысла рассказа.
- Давным-давно, - начал он, - на востоке был островок. Он назывался Туту - Восточный остров. Там жили люди. У них был вождь, военачальник, которого звали Кайгус. Кайгус хотел пойти войной на Баду. Это было очень-очень давно. Он сказал: "Я убью вождя Баду", и его люди с ним согласились. Они сели в лодки и поплыли. Их было много-много.
Время года было примерно такое, как сейчас. Они поплыли из Туту и пристали к берегу Баду. Место, где они вышли на берег, называется Мазар.
Они оставили по два человека в каждой лодке - ведь прилив сменяется отливом и лодки может унести в море. Вот они и оставили по два человека в каждой лодке.
