— Что Сан-Франциско, Димуля? Как мама?
Они выходят из отеля под руку. Димка во всем белом. На плече его «сумка-педерастка», его название. Между средним и указательным, украшенным громадным изумрудом — «остатки шанхайской роскоши!» — неизменная сигарета с золотым ободком у фильтра, «Санкт Мориц».
— Верок, мы пойдем в бар соседнего отеля, там вид на закат лучше, романтичней. Да и коктейли там больше. Я возьму желто-красный, к твоему наряду, а ты… ну, шалунья, ты для Димки-мудилкиного костюма — кокосовый!
Файв о’клок в полном разгаре. Официанты снуют, разнося «вазы» с напитками. На небольшом помосте две гавайские девушки танцуют под аккомпанемент гавайских — но в основном они, видимо, откуда-нибудь из Иллинойз — музыкантов… Они в третий раз меняют столик, выбрав наконец место, где океан и полосу горизонта не заслоняют ни лысины, ни шляпы. Коктейли надо придерживать двумя руками.
— Ну, что Сан-Франциско… Я весь в какой-то замотке после поездки в Москву, ябусь с карточками, чтобы все получили в срок. То народ дома, то сам куда-то пру. Бардак и пивная лавочка. Мама в жутком склерозе. Про какие-то акции прошлого века вспомнила!
Мать Димы, маленькая, хрупкая женщина, до сих пор, видимо, не понимала, что же такое произошло с ее сыном. В Шанхае она была женой богатейшего человека, и ее сын в восемнадцать лет разъезжал по городу на белоснежном «бугатти» с шофером. «Бугатти» был единственным в городе. Они убежали в Америку, в Сан-Франциско, и жили с продажи ценностей, привезенных из Шанхая. После смерти Диминого отца мать его совсем превратилась в старушку… Верка вдруг думает, что и Дима тоже чем-то похож на старушку. На бабушку Диму, как он сам себя именует иногда. Разговаривает он тоже как старые русские бабушки, употребляя уменьшительно-ласкательные прилагательные «милый и славный».
«Димочка!» — слышат они за спинами и, оборачиваясь, видят сашу с компанией. Дима радостно откликается и, пойдя навстречу, обнимает сашу. Виктор дергает углом рта. Дусик глядит с любопытством. «Они дикари! — думает Вера Стоят и будто ждут, что сейчас Дима снимет штаны и покажет им задницу! Или предложит пососать!» Дима предлагает им сесть, поздоровавшись с Дусиком за руку. Виктор держит обе руки за спиной. Вот он уже сидит, глядит в сторону, но, чувствуя на себе Веркин злой взгляд, покусывает губы.
— Вы знаете, что гавайские танцы как поэмы. Каждый жест означает что-то, какое-то слово, фразу… Вот видите, как она ручками. Что бы это значило?
— Пойдем поебемся! — хохочет саша.
Верке не нравится, что они пришли и начали портить вечер. Но Дима относится к саше как-то нежно, считая того «чувствительным молодым человеком». «Санечка — чудный, но, как говорится, его среда заела. Ты тоже — чудная по-своему… Сумасшедше чудная Верка! Вам бы порознь теперь лучше. Надо уметь вовремя остановиться. Ох, это искусство!» — сказал он полгода назад.
— Ну что, вы поели?.. Дима, это персонажи из басни Крылова!
— Ну, это распиздяйство, известное дело! — И Дима приблизился к соломинке в коктейле саши. — Можно?
Витька отвернулся, сделав «плачущее лицо». Дусик улыбается. А Верка целует Диму назло Витьке.
— Где этот знаменитый список ресторанов? Там есть один с красивым названием… «Черный веер»?
— О, сумасшедшие! Это, ёб его мать, столько денег. Шикарно, конечно! Но безобразно дорого!
— Все! Димочка, я тебя приглашаю. Идем в «Черный веер»! — саша обнимает Диму за плечо, успев обернуться и подмигнуть Виктору, будто давая понять тому, что он провоцирует, подыгрывает.
— Братцы, но там шикарно. Надо сменить костюмы. Пиджак — обязательно!
Верка радостно думает, что, может, у Виктора нет пиджака, нет галстука, что он не сможет пойти, но… Через час лимузин — такси не берет пятерых подвозит их к «Черному вееру».
Их обслуживают четыре официанта, не считая метрдотеля и батлера. Все они в смокингах с эмблемами на нагрудных кармашках — черные с золотом веера. Компания за круглым столом, в креслах-улитках. Высокие спинки закругляются со всех сторон, и, чтобы взглянуть на сидящего рядом, надо высовываться из «домика» или постоянно быть склоненным над тарелкой.
— Димочка, ну что Москва? — Саша подмигивает Виктору, давая понять, что сейчас будет самое интересное и щекотливое.
— Как всегда, чудно принимали. Клавдия Ивановна, правда, умерла. Не застал ее. Но видел Нани. Да, Райкина.
Неудивительно, что он друг этих советских звезд. Во-первых, он пригласил в Америку дочь Вертинского, реликвии эмиграции, и открыл этим приглашением так называемый «культурный обмен» между США и СССР. Потом были Зыкина, Шульженко… Ну а русские, они всегда отличались каким-то специальным подобострастием и любовью к иностранцам… Даже к русским иностранцам. Как только разговор зашел о Москве, Виктор будто подобрел и частично простил Диме его «особенность».
— А вы там из варьете никого не знаете?
— Дима знает только звезд! Твоя знакомая, если не ошибаюсь, в кордебалете… — ехидничает Верка.
Мать Виктора была директором костюмерного цеха, обслуживающего заслуженных, народных и в том числе Зыкину. Так что Виктор был посетителем всех театров. Ну и кулис. После очередного выигрыша в преферанс он мог подъехать к служебному входу, и лучшая девочка кордебалета выпрыгивала к нему в накинутой на горячее еще, после канкана, тело шубке. Если провести параллель и назвать эмиграцию кордебалетом, Верка тоже, как одна из лучших представительниц его, выскакивала к нему. Из дома, ресторана, из постели мужа.
— А своего Никиту, Димочка, видел? — Сашина физиономия будто затаилась перед самым главным.
— А как же! Никита… Лучше не говорить. Пытаюсь пригласить его сюда, заканчивает Дима, не дав им возможности позлорадствовать и поехидничать.
Саша тем временем сигналит метрдотелю и просит его позвать музыкантов. Вот они подходят, окружая музыкой, льющейся из-под подбородков. Их четверо скрипачей и один с бандонеоном. Виктор уже лезет в карман — платить.
— Да подожди же! Пусть сыграют что-нибудь. Деньги сразу, деньги… — зло глядя на него и зло думая о его деньгах, единственном, что дает ему возможность чувствовать себя уверенно, кричит Верка.
— Дима, им надо заказать Сарасате. «Этот веер черный…» — Она чуть только напела, а музыканты уже подхватили и играют танго.
Ее заставляют петь: Этот веер черный! та-рам-там-там!
Веер драгоценный! та-рам-там-там!
Он сулит влюбленным…
Верность и измены… И она вспоминает учителя вокала, на чьих уроках и разучивалось это танго. Два раза в неделю. Саша недоумевал: «На хер тебе это надо?!» Вероятно, он предпочел бы, чтобы она училась красить машины, ремонтировать крылья машин… После испанского танго на русском музыканты вцепились в «Очи черные», «Полюшко» и почему-то «Эх, дороги…». Но как только Виктор дает им деньги, они сразу уходят.
В громадные их тарелки будто птички покакали, пролетая, — это «нувель кузин». Стоит каждая такая «кака» под тридцать долларов.
— Хорошо здесь япошки в сорок первом поработали. — Саша при помощи ножа изображает «Мессершмитт». Он любит так «пошутить».
— Американцы всегда устраивались и свои военные базы располагали на чужих территориях. Только в пятьдесят девятом году Гавайи стали штатом Америки… Так что ты бы, Витька, не смог сюда приехать, это ведь была заграница, а тебе нельзя…
— Ну, Верок, ты еще вспомни времена Кука. Кстати, в те времена то, что я делаю, считалось вполне нормальным, и мы бы все сейчас сидели с кольтами.
До сих пор молчавший Дусик улыбнулся Витьке. «Ну и кого бы ты первым замочил?» — стрельнул он глазами на сашу. Но Витька не «замочил» бы его. Тот ему нужен.
— Я немного по Америке ездил, но все-таки… Гавайи совсем не Америка. Кроме сервиса и отелей, дорог и всего этого… При чем здесь эти косоглазые? Дусик пытается изобразить гавайца.
— А при чем в Союзе чукчи и азиаты, и все прочие? — брезгливо говорит Виктор.
— Э, братцы! В Союзе пятнадцать республик разных национальностей. А до Союза Россия всегда была многонациональной, с образования своего. Рюрики-то кто были? — Сам Дима из рода Демидовых. Но по-американски это Дэймз Ди. Под этим именем он числится в дизайно-чертежной компании, где зарабатывает на пенсию, как сам он шутит.
Вера выходит в туалет, и к ней присоединяется Дима. Декор ресторана решен с минимальной затратой фантазии — кругом просто висят веера. Громадные, поменьше и совсем миниатюрные. В женском туалете у толстенной мадам-пипи тоже эмблема ресторана — на груди, разливающейся по столу перед блюдечком для монеток. Верка красит губы в тон электро-розового волана платья. Дима ждет ее, обмахиваясь веером — комплимент ресторана клиентам.
— Верок, я не хочу возвращаться к ним. Давай убежим! — шепчет он ей на ухо, прикрываясь веером.
