Над идеей ещё не созданного «базисного русского» смеяться грешно. Он, конечно, не удовлетворит русских, но покажет основу основ их взаимопонимания как народа – носителя одного языка. Родной язык вводится гулением и словами агу, мама, пить. С них начинается становление и освоение в семье и школе, а затем в жизни, по мере надобности и желания, всех богатств языка. Со скованного, первоначально малокровного и бесцветного общения начинают обучать (никогда им не заканчивая) не только родному языку, но и второму, иностранному. Просто на старте всегда лучше меньше, но лучше – правильнее и основательнее.
Искомый правильный язык в ходе своей обработки, регулировки обязан полно и гибко отразить потребности общества в данный момент его исторического существования. В соответствии с разно– и многообразием нужд он может быть таксономичным, но необязательно вариативным (см. раздел 6). Понимание сути коммуникативно и эстетически образуемого постоянно, на данный момент образованного языка не может не основываться на замысле его создателей и меняющихся потребностей людей, им пользующихся.
Говорить о правильности как заданной навечно вещи в себе наивно. Норма сама по себе – иллюзия, нечто привносимое, но, конечно, совершенно необходимое для успешной и единой организации общения людей, живущих в одном государстве в данный период. Но как трудно отбросить недоказуемый стереотип, что полученный с материнским молоком родной язык самый – даже единственно – лучший и правильный!
Возможный поиск искомой правильности конкретного родного языка по мере усложнения и глобализации жизни обозначен в работах Б.Н. Головина и других языковедов Поволжья в виде теории хорошей речи. О.Б. Сиротинина, не отбрасывая наработок принятого понимания норм единого литературного языка, удачно сообразует реальную иерархию его функционирования с его объёмом и характером здесь и сейчас, однако на базе освящённого традицией в звучании, в грамматической флексии, основном словарном фонде, без чего язык просто не существует (см. труды последних лет, особенно новейшую книгу «Русский язык: система, узус и создаваемые ими риски» (Саратов, 2013)).
Теория хорошей речи позволяет не горевать по будто бы гибнущей книге, по якобы торжеству клипового мышления и другим бедам от побеждающей звуко-визуальности в информационно-коммуникативном пространстве, не ограниченном более звуковым контактом и письмом, печатью.
В жизни образованный язык в разных своих частях различно, но всегда зависит от социально, профессионально, педагогически преследуемой цели. Его объём и характер не могут не меняться исторически в целом, а в каждый данный период расчленяться функционально. Они различны, например, для школьного обучения, для преподавания иностранцам, для массового общения или группового, ограниченного возрастом, интересами, полом, для общения домашнего, трудового, научного, делового, официального и т. д.
Дальнейшее рассмотрение того, как общий язык приводится в желаемый правильный вид, то есть как протекали, протекают и могут протекать в будущем его регуляция, обработка и нормализация, требует договориться о сущностях и терминах.
2. Термины и сущности
Нелегко найти достойное наименование, которое отвечало бы качествам и свойствам искомого всеобщего правильного языка. Выловленный из безбрежного и бездонного океана как разговорного, так и книжного языка, он обособлен обработкой, шлифовкой, особым авторитетом, зафиксирован письмом и никак не может считаться просто одним, пусть и самым важным, из диалектов общенародного языка.
Ускользая от строгости термина, слово «правильный» не передаёт сущностей искомого явления и влечёт за собой оценочные уточнения. Верное, умное, прекрасное бывает выражено неправильным языком, и наоборот. Ещё В.Г. Белинский заметил, что иной семинарист говорит и пишет как олицетворённая грамматика, а его ни слушать, ни читать невозможно. Хотя напрашиваются вкусовые уточнения прекрасно, красиво, хорошо, понятно, ясно, образно, кратко или плохо, неточно, коряво, отвратительно, неправильно, старые отечественные языковеды успешно обходились именно этим термином. Всё же это человечнее, чем заковывать правильность в кандалы единой нормы, сингулярного стандарта. При нынешнем культурном императиве это, видимо, неизбежно, но в дальнейшем, вероятнее всего, его состояние изменится, ибо будущее всегда видоизменённо повторяет какие-то прошедшие исторические этапы развития.
Некоторые русские языковеды разумно и остроумно предлагали заменить выражение правильный язык выражением образованный язык – по двум значениям глагола образовать: 1) создать, учредить и 2) обучить, дать знание. Это звучит неплохо и подчёркивает суть нашего объекта: «рукотворно обработанный, искусственно и искусно сделанный» и «приличествующий просвещённой части населения». Далее и мы будем говорить образованный язык, имея в виду единый, признанно правильный язык этноса, обрабатываемый всепригодно и эстетически в интересах общенационального общения.
Так уж повелось, что шире используется термин литературный язык. Принятый по немецкому образцу (правда, немцы чаще говорят не Literatursprache, a Bühnensprache, то есть «сценический», «театральный»), он оправдан особой ролью именно писателей, а отчасти и театра в жизни России и в становлении русского языка. Великая русская классика затмила историю, философию, даже богословие, не говоря уже о точных и естественных науках. В самом деле, русские писатели, в отличие от писателей других стран, играли главную роль, образуя язык разумным, богатым, красивым, звучным.
Понимая под литературой прежде всего художественную, россияне брали за общепринятое, правильное именно словоупотребление русских классиков. Конечно, сочинительство, поэзия создают своеобычный, образный, отнюдь не общий язык, отчего похвально говорят о языке А.С. Пушкина и М. Горького, отчего не все принимают язык Н.С. Лескова и М.М. Зощенко. Однако именно писатели позаботились о богатстве, выразительности, этической и эстетической силе языка, его музыкальной звучности.
Умники, вспомнив, что под литературой надо понимать ещё и научную, деловую, учебную и прочую, подчёркивают всеобщую пригодность языка, а не ограниченность рамками художественных произведений и употребляют термин нормативно-литературный или литературно-нормативный язык. Заметим мимоходом, но с явным сожалением, что сегодня его обработка переходит от поэтов и писателей к тем, кто создаёт влиятельные, но отнюдь не всеми одобряемые и не во всём достойные печатные и звучащие тексты массмедиа, а то ещё оказывается в руках рекламщиков, часто небесталанных, но увлечённых только денежной выгодой.
Правильный язык призван обслуживать всю жизнедеятельность общества, быть основой, задавать общую правильность всех печатных и звучащих текстов. Его качества (признан общим, обособлен, обработан, неспециализирован и неиндивидуализирован, увязан с книжностью, да и с разговорностью) напрашиваются на обобщённое определение сущности искомого объекта. Ключевыми словами могут быть, кроме правильный, такие: рациональный, всепригодный, полезный, искусственно и искусно обработанный, здравый (разумный по составу и возможностям) и здоровый (обладающий здоровьем, выражающий здоровье, не больной), нормальный (как в сочетании нормальная температура). Он выращивается, кристаллизуется, согласно этим представлениям, в бесконечном процессе бессознательной и сознательной нормализации – действию по глаголу нормализовать «обрабатывать, приводя в состояние, признаваемое нормальным» (с таким же успехом можно было бы сказать стандартизации по глаголу стандартизировать). Конечный, уже неизменный результат этого постоянно длящегося действия обозначается словами норматировать, нормативный, норматив.
Применительно к узакониванию чего-то в языке было бы лучше в этом смысле обратиться к словам кодифицировать, кодифицированный, кодификация, имеющим оттенок обязательности и внедрённости, что недостижимо, по крайней мере пока. Мы просто обречены пользоваться часто сбивающим с толку понятием норма. Воспользуемся же наличием производных, чтобы различать разные сущности, для начала – нормализацию (процесс) и нормативность (её результат). Полученный в ходе нормализации язык не только нормализованный, но и исторически постоянно нормализуемый или не навечно образованный, а вечно образуемый, по счастью, почти не ощутимо для общающихся в течение данного отрезка истории, так сказать, сокровенно, вне их наблюдения. Он образуется так, чтобы обслуживать меняющиеся потребности общества, чтобы быть много и даже всефункциональным.
