— Я не собираюсь обсуждать с вами свою работу в таком тоне. Мы вернемся к этому диалогу только после того, как вы придете в себя. — я направляюсь к двери, как на весь этаж раздается пронзительное:
— Стоять! Стоять, я сказала. — я непоколебимо медленно разворачиваюсь лицом.
— Ты ничего не перепутала? Ты забыла благодаря кому ты вообще здесь работаешь, и кто тебя сюда устроил? — мое терпение кончилось.
— Я не вмешиваюсь в чужую личную жизнь.
— Еще раз?
— Я сказала, я не вмешиваюсь в чужую личную жизнь, но полагаю я стою здесь, потому что вас трахает генеральный директор, иначе ни вас, ни тем более меня, здесь бы не было. — скажите спасибо, что я не написала об этом в первом же заголовке, хотя это было бы трудно назвать новостью для всех.
— Ты совсем страх потеряла?! Как ты смеешь мне это говорить?
— Всего доброго. — я снова направляюсь к выходу.
— Встань на место, твою же мать! И закрой эту грёбаную дверь.
— Ты кажется, не понимаешь, где твое место, я постараюсь тебе напомнить. Ты здесь только благодаря тому, что я устроила тебя на должность, для которой ты, как я вижу, совершенно не подходишь. Благодаря мне у тебя есть заработок и место в одном из самом крупном предприятии страны! И ты должна делать то, что я тебе говорю, а не умничать с видом надменной идиотки, вставляя глупые размышления о большой жизни — не доросла ещё. А я — правая рука человека, который стоит во главе всего этого, чувствуешь разницу?
— Чувствую только, что дерьмом воняет.
— Что ты сказала?
— Я говорю, дерьмом воняет, закройте окно, дышать невозможно.
— Ты думаешь, я тут шуточки шучу? Ты попала в большой бизнес, научись уже держать свой язык при себе. То, что ты принесла мне на стол — не годится даже для подтирания в туалете. Читаю: «Почему, чем больше завод — тем меньше зарплата?». Тогда у меня вопрос «Почему, чем больше башка — тем меньше мозгов?». — да, у меня объёмные волосы с рождения. — Как это вообще понимать? Твоя задача — делать то, что тебе говорят, а не строить из себя никчемного правдоруба. Скажи спасибо директору, который вообще платит тебе бабки. У него одни только ботинки стоят больше, чем ты вообще можешь представить.
— Да пусть он ходит хоть в хрустальных башмачках, мне это неинтересно. Я думаю, это он должен сказать мне спасибо, хотя бы за то, что я даю людям почувствовать значимость их труда и пишу о том, что имеет реальный смысл, иначе эту газету не читала бы даже я.
— Вы можете спросить мнение незаинтересованного лица, — и еще пусть скажет спасибо, что за эти копейки я вообще прихожу на эту работу.
— Да что ты говоришь! Я так и сделала, представляешь! Екатерина подтвердила мои слова, поэтому твоя статья в помойке. — сучка. У меня больше нет подруги.
— В таком случае пусть Екатерина и напишет лучше, а я не хочу больше здесь работать. Я считаю то, что я сделала — это работа, которая стоит больше любых ботинок. Люди — главная ценность компании, и речь идёт не про одного человека. Раз вы не видите этого — я закончу этот бессмысленный диалог. — на этот раз я выхожу из кабинета, и вижу, как пол офиса стоит у двери. Они подслушивали, и не ожидали такого резкого поворота событий. Я пробегаю мимо и не реагирую ни на чьи слова. Мне не нужна ничья поддержка.
— Че встали? Пошли все работать быстро, у вас есть ровно три секунды! — доносится до меня голос Неждановой, пока я спускаюсь по лестнице на свой этаж. Я забегаю в туалет и закрываю защелку. И в эту же секунду слезы льются рекой из моих шокированных орбит. Мне очень обидно, и я чувствую себя униженной. Она не имела никакого права так со мной обращаться. Я держу слезы до последнего, и не показываю их людям. Но настолько опухшие глаза скрыть было уже невозможно, прошло где-то минут пятнадцать.
Я возвращаюсь в свой кабинет и собираю все вещи.
— Агата, я… не хотела, чтобы..
— Закрой дверь.
— Послушай, я..
— Кать, ты дура? Что я сказала непонятного? — на работе не бывает дружбы. Всех интересует только собственный зад.
Через три минуты я выхожу из кабинета, и очень надеюсь не встретить никого на своём пути. Не удалось. Несколько моих коллег уже обсуждают произошедшее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Агата! Ну это фурор! Вот это ты дала жару этой овце, так и надо. Она умеет только хорошо работать тазом, а ты умеешь хорошенько поработать головой.
— Нет, я умею и то и другое. — придурки. Проваливали бы лучше работать. Уверена, что ей в лицо они скажут совсем иные вещи… Никому нельзя доверять. Дерзко не поддерживаю беседу и выхожу из здания, после чего проверяю в телефоне расписание автобусов. У меня есть 20 минут. Иду, не спеша на остановку, и думаю, как все могло так на меня разом свалиться. Оборачиваюсь на здание с прозрачными панорамными окнами, и один вид почти вызывает у меня рвотный рефлекс. Я уверена, что сегодняшняя сенсация — горячий пирожок для всех в этом офисе, в таких местах такое любят перетирать до дыр: в туалете, в зоне для курения, у кофемашины, на стойке у секретаря, по телефону, в постели..
Пошел дождь, но я даже не тороплюсь добежать до остановки. Я не думаю даже о том, что моя тушь превратилась в черные подтеки под глазами, то ли от дождя, то ли от слез. Это состояние стало для меня чем-то вроде нормы, я забыла, когда последний раз была просто спокойна. Эти две недели были моим выживанием. Нет ничего хуже разбитого сердца — это самая опасная болезнь. Если вовремя не оправиться, то вся жизнь может пойти под откос. Я до последнего не верила, что наша история может так закончиться, и совершенно наивно полагала, что мы со всем справимся, что он со всем справиться.
Внутри начинает жечь, когда подъезжает мой автобус. На улице так темно от туч, у меня создаётся впечатление, что сейчас не меньше девяти часов вечера, либо это просто мое обостренное восприятие. Я зашла в автобус, оплатила проезд и заметила, как буквально каждый человек смотрит на меня. Они, наверное, думают «У нее произошло что-то ужасное».
Сажусь на кожаное коричневое сиденье и смотрю в окно. Я выучила уже каждый дом, каждый закоулок этого маленького города. Пытаюсь вспомнить, видела ли вообще в этом заброшенном частном секторе людей, в миг дома показались мне безлюдно одинокими. Как бы я хотела сейчас увидеть его. Как он бежит по тротуару, чтобы обнять и сказать «я рядом, все хорошо, они получат по заслугам!». Рассматриваю лица прохожих, но его среди них нет. И не будет. Из моих глаз снова потекли слезы.
Расставание — это всегда потеря. Я потеряла не только человека, которого безмерно любила, не только надежду на наше определенное совместное будущее, не только возможность существования в пределах одной реальности под названием «отношения», я потеряла гораздо больше — себя. Мне казалось, что моё имя не идет отдельно от его имени. Мой консервативный склад ума не мог смириться с тем, что не вся любовь — это навсегда. Я всегда хотела, чтобы в моей жизни был один мужчина, с которым я буду строить свою семью, с которым у нас появятся дети, и на улице возле нашего дома будут расти розы. Как же все это оказалось глупо!
«Агата, я хотел бы передать тебе это письмо прямо в руки, но смотреть тебе в глаза я не смогу. Всё, что есть в моей жизни — все благодаря тебе. Я жалею за все свои действия, но… по-другому я не смог. В самые трудные моменты я готов быть рядом и подставить плечо во всем. Я не буду говорить тебе те три слова, чтобы дальше тебя обижать. Ты — лучшее сокровище, которое я отыскивал, прости меня.»
Эти слова были прочитаны несчётное количеством раз, что каждое слово я помню наизусть. Я анализировала каждую букву, каждую запятую этого письма, пыталась распознать, что означала дрогнувшая рука на месте «те три слова», но из раза в раз я только захлебывалась в собственных страданиях. Как. Он. Мог. Так. Поступить.
Сложно сказать конкретно, из-за чего мне было так плохо, но я и не пыталась этого сделать. Я не смогла какое-то время выходить на работу, вместо этого, я лежала и почти не двигалась, только одеяло на месте грудной клетки едва заметно поднималось вверх и вниз. Ночи превратились в самое жуткое испытание. Окружающая меня тишина с небывалой силой давила мне на перепонки, и стоило мне только закрыть глаза — я видела сон, в котором он снова рядом. Все, на что мне хватало сил — это изредка подойти к окну, желая увидеть, как он идет ко мне с большим букетом цветов, или проверить экран телефона, чтобы То-Самое-Имя прислало сообщение «выйди, я тебя жду, прости меня за все». Но этого не происходило. Он часто так делал раньше, но видимо его терпение закончилось, либо больше не видит в этом смысла. Минуты казались часами, а дни неделями.
