Но Банников так и не назвал имя Ольги Ивинской — женщины, которой Пастернак тогда был увлечен и которой посвятил замечательные переводы.
Ивинская считала, что запрет на ее книгу в СССР спас ее от судебного преследования со стороны органов и писательской верхушки. Она неоднократно получала анонимные угрозы за правду, опубликованную в книге. Но в 1992-м, когда книга «Годы с Борисом Пастернаком» получила широкий резонанс в России, «друзья, родные — милый хлам» всполошились и развернули кампанию по дискредитации Ольги Ивинской.
Как говорил Вадим Козовой, дирижировала всем «группа захвата», которая увидела угрозу возврата архива, отнятого у Ольги Всеволодовны при аресте. Уже действовало решение Верховного суда РФ, принятое осенью 1988 года, о полной реабилитации Ивинской и ее дочери как незаконно арестованных и осужденных. Суд постановил также вернуть все изъятые при аресте Ивинской материалы.
Конечно, «группа захвата» из ЦГАЛИ и не думала возвращать что-либо. Ольга Всеволодовна очень переживала и волновалась за сохранность архива:
— Право, я не знаю, что там, в ЦГАЛИ, из автографов Бори осталось. Мне сообщили, что уже нет листа с дарственной надписью Бори «Ларе от Юры», которую он сделал, когда дарил мне вторую часть рукописи «Доктора Живаго». Волкова[42] как-то предлагала мне получить копии материалов, но я должна иметь спасенные от уничтожения подлинники. Копии я сама смогу передать во многие литературные архивы. А в 1991 году Митя рассказал, что на встрече с итальянским профессором видел купленные этим итальянцем подлинные архивные документы с грифом «Секретно» из дела Пастернака. В них содержались доносы писателей и органов, а также карательные решения на меня и Бориса Леонидовича. Эта история с продажей закрытых архивных документов меня очень удивила и взволновала[43].
Вадим Козовой отмечал:
— Скрывая делишки семейства Пастернак и свои тайные дела, «группа захвата» организовывала нападки на любую публикацию, где звучало хоть одно доброе слово в адрес Ивинской. Под их огонь попала скульптор и литератор Зоя Масленикова, опубликовавшая в журнале «Нева», в 9-м номере за 1988 год, дневниковые записи своих бесед с Борисом Пастернаком. Она привела криминальные для советских властей и родственников слова Пастернака, сказанные им в дни нобелевской травли. 31 октября 1958 года Пастернак сказал Зое: «Ольга — это мое счастье». И еще: «Если придется уехать из России, то я все завещаю Ольге».
Комментируя клевету из статьи Дардыкиной и наговоры Евгения Борисовича в адрес Ивинской, опубликованные в его книге «Биография Пастернака» в 1997 году, как раз в разгар суда по делу об архиве, Вадим сказал:
— Об этом явлении говорил Борис Пастернак еще в «Охранной грамоте»: замечательно перерождаются понятия, когда к наветам и лжи привыкают. Эта ложь и клевета на Ольгу Всеволодовну, последнюю любовь поэта, стала с 60-х годов атрибутом хорошего литературного тона, открывающего двери в советские архивы различным лояльным к ЦГАЛИ пастернаковедам.
Вадим также рассказывал:
— После публикаций Зои Маслениковой о Пастернаке в 1988 году официальный разоблачитель от Союза писателей Лев Озеров написал гневное письмо в ее адрес, которое опубликовано в номере 12 журнала «Горизонт» от 1988 года. В письме категорически утверждается: «Масленикова исказила и утрировала образ Пастернака и его жены. <…> Она не понимала, о чем рассказывал ей Б. Пастернак. Она случайный человек, глубоко чуждый поэту».
Масленикова достойно ответила на обвинение:
Авторы письма утверждают, что написание мемуаров проходило у них на глазах. Это их главный аргумент. <…> За восемь лет, что я была в доме Пастернака, четверых из шести подписавших письмо я почти никогда там не видела и практически с ними не знакома. Л. А. Озеров при мне стал бывать в доме, когда работа над воспоминаниями Зинаиды Николаевны была уже закончена. <…> Опорочиваются записи моих разговоров с Пастернаком. Копия их, подаренная мной, находится у родных Пастернака. Они пользуются ею как источником в своей работе, всегда хвалили за точность, цитировали в статье о «Докторе Живаго» в «Новом мире». <…> Весной 1987 г. я предложила воспоминания Зинаиды Николаевны в журнал «Дружба народов». Они получили высокую оценку критика Н. Б. Ивановой[44], назвавшей их сенсацией. Редакция приняла их к печати, прислала гарантийное письмо и анонсировала публикацию на 1989 год. Но тут вмешались родственники Пастернака. Они предложили представить более полный вариант нашей с З. Н. работы и вообще не ставить нигде моего имени. Редакция не пожелала ссориться с источником будущих публикаций о Пастернаке и, понимая незаконность этих притязаний, с сожалением предпочла вовсе отказаться от публикации. <…> На деле все это сводится к притязаниям родственников Пастернака на монопольное владение материалами, связанными с его творчеством и жизнью.
Вадим Козовой пояснил мне в мае 1998 года:
— История с попыткой дискредитировать работу Зои Маслениковой чрезвычайно символическая, с далеко идущими последствиями. Зоя сразу не поняла, что в 1988 году она стала жертвой «группы захвата», которой на дух не нужна правда о любви Пастернака к Ольге Ивинской. Ведь именно Ивинской Борис Леонидович завещал оставить свои рукописи, если его вышлют из страны. Но потом, когда «неизвестные» разгромили мастерскую Маслениковой со скульптурными портретами Бориса Пастернака, Зоя поняла, с кем имеет дело. Журнал «Горизонт» опубликовал в 1988 году рядом с пасквилем на Масленикову и ее развернутый ответ, а также сдержанный комментарий редакции журнала.
Редакция журнала «Горизонт» написала: «У нас не было и нет каких-либо оснований лишать Зою Масленикову права на воспоминания о жене поэта, на собственную точку зрения, даже если кому-то она представляется неверной. Сделанное ею заслуживает и уважения, и благодарности».
— А теперь, — говорил мне Козовой, — публикуя пасквиль Дардыкиной, якобы открытый для разных мнений и дискуссий МК не только не помещает в этом номере мнение Ирины, мое или Мити, но даже спустя месяцы не публикует письмо зарубежных славистов. Эти французские литераторы[45], хорошо знавшие Пастернака и Ольгу, назвали заказную публикацию Дардыкиной ясным русским словом — «подлость».
Письмо профессоров-славистов Вадиму удалось опубликовать весной 1998 года в единственной российской газете «Известия», которая не была еще зависимой от властей. За рубежом многочисленные письма протеста против статьи Дардыкиной опубликовали все центральные газеты Европы и Америки.
В интервью американской газете «Новое русское слово» за январь 1998 года непосредственный участник событий издания романа Д’Анджело сказал: «Эта заказная статья в МК инспирирована людьми, захватившими архив Ивинской».
Карло Фельтринелли в своей книге об отце пишет: «Если Пастернака не арестовали в 1957–1959 годах, то только благодаря Ольге Ивинской. Ее умелые и отчаянные действия смогли спасти Пастернака и издать его роман „Доктор Живаго“, чего больше всего в жизни желал поэт».
С каким-то куражом рассказывала мне Ольга Ивинская о том времени, когда был издан роман «Доктор Живаго» в Италии:
В октябре 1958 года по заданию ЦК КПСС в Италию ринулся секретарь Союза писателей Сурков, ненавидевший Пастернака. Его истеричные требования к издателю отдать рукопись романа вызвали холодную и ироничную реакцию Фельтринелли. Сурков вернулся из Италии с носом, получив от Фельтринелли прозвище Гиена в Сиропе. Мы с Борей от души смеялись в Измалкове, читая остроумное письмо Фельтринелли, понимавшего сложность нашей борьбы с властями, которое пришло в ответ на грозные требования вернуть рукопись. Ответ Фельтринелли передали нам через месяц, когда попытка Суркова отнять у Фельтринелли текст романа закончилась ничем[46].
В ответ на очередную бессмысленную телеграмму с требованием вернуть рукопись Фельтринелли 10 октября 1958 года направляет в адрес Пастернака письмо с копией в Гослитиздат, в котором удивленно вопрошает:
Дорогой господин Пастернак!
Я получил Вашу телеграмму, так же, как и Ваше письмо. Я спешу выразить свое удивление.
1. Мы не видим в том тексте, который находится у нас, ничего такого, что могло бы вызвать Ваши нарекания.
2. Мы с Вами заключили соглашение, по которому Вы уступаете нам право публикации своей книги.
3. Мы охотно предоставили Вам отсрочку в публикации книги за границей. Но теперь, когда стало очевидно, что советские издательства не намерены печатать Вашу книгу, мы более не видим оснований для продления отсрочки.
4. Дабы не усугублять напряженность, которая возникла вследствие Вашей совершенно неуместной телеграммы, мы позволим себе посоветовать Вам не пытаться помешать скорому выходу книги. Эти попытки не остановят публикацию, но придадут всему событию тон политического скандала.
