На одной из встреч в Литературном музее Москвы в Трубниковском, куда я пришел с Аленой Акатовой, поэтессой из Германии, любящей и знающей творчество Пастернака, сотрудник музея говорил: «Я знаю наверняка, что Ивинскую арестовали в 1949 году за махинации в журнале „Огонек“. Об этом много раз писали Евгений Борисович и Лидия Чуковская». На мой вопрос, читал ли он материалы КГБ из дела Ивинской 1949 года, опубликованные в «Литературной газете» в № 11 за 1994 год, господин литератор ответил, что «не помнит такого». А в этой статье приведены следующие сведения:
• текст постановления об аресте Ольги Ивинской «за проявление антисоветских настроений и настроений террористического характера»;
• протоколы допросов Ивинской следователем МГБ Семеновым, на которых ежедневно задавались вопросы о «проанглийских настроениях и изменнических намерениях Пастернака»;
• 29 июля 1950 года Ивинская была осуждена «тройкой» по статье 58–10 части 1 «За антисоветскую деятельность и связь с лицами, подозреваемыми в шпионаже»[59].
Взрыв негодования вызвало у Мити интервью, которое дал Евгений Пастернак американской газете «Панорама» в августе 2000 года перед решающим заседанием Савеловского суда по делу архива Ивинской. В нем Евгений Борисович утверждал, что «папочка никогда бы не поддерживал отношений с Ивинской, если бы ее не закатали в тюрьму». Другая сентенция Евгения Борисовича гласила, что в книге Ивинской «нельзя отличить правду от вранья»[60].
Митя назвал это интервью развязным и хамским и добавил:
— Как прав был Борис Леонидович, когда назвал Евгения жалким подобием и просил маму никогда не иметь с ним отношений!
Возмущенный содержанием интервью, Митя написал в адрес Евгения Пастернака резкое письмо, сказав мне, что в гневе использовал в письме ряд нелитературных выражений. Я не стану повторять Митины «нелитературные выражения» в своей книге, считаю, что их должен озвучить сам Евгений Борисович.
Я говорил с Митей в химкинском госпитале за два месяца до его кончины — он умер 6 июля 2004 года и похоронен на переделкинском кладбище рядом с мамой. Митя просил меня написать подробно, ни на кого не оглядываясь, о наших беседах с ним и мамой.
Я дал ему слово написать о том, что узнал за многие годы встреч с Ольгой Ивинской, из бесед с ним, с Вадимом, Ириной, Люсей Поповой, Израилем Борисовичем Гутчиным и Соней Богатыревой. Тогда же спросил у Мити, надо ли мне показать рукописи Ирине. Митя решительно заявил:
— Ни в коем случае. Ира такой же миротворец, как и мама. Та все жалела Евгения, оправдывая его предательство по отношению к отцу тем, что делать эти подлости его принуждали власти. Но Ариадна, говоря о семействе Пастернак, приводила маме известную русскую пословицу: таким не делай добра — не получишь зла.
Митя вспомнил, что Ирина уговорила его подписать сомнительное письмо в журнал «Большой Вашингтон», где печаталась моя статья с рассказом Ивинской о завещании Пастернака. Ирина сообщала, что раз завещание не нашли, то и писать об этом не надо. Однако адвокат Косачевский, защищавший Ольгу Ивинскую в 1960-м, написал о том скоротечном заседании суда еще в 1989 году:
Прокурор перебил Ивинскую: у Пастернака оставалось двое сыновей, какая же она наследница? Ответ Ивинской на суде был четким:
— С конца апреля 1960 года Борис Леонидович выслал издателю Фельтринелли распоряжение: «Все следуемые мне гонорары за издания „Доктора Живаго“ и других произведений за рубежом завещаю О. В. Ивинской».
В ходатайстве защиты о вызове в суд и допросе Фельтринелли было отказано[61].
Карло Фельтринелли в своей книге ясно пишет, что завещание Пастернака похитили советские органы. Прочитав эту книгу, Митя с досадой отметил:
— Письмо о том, что раз завещание не нашли, значит, о нем не следует писать, Ирина в адрес Карло Фельтринелли посылать не стала[62].
После резкого письма Мити в адрес Евгения Борисовича деятельность последнего в отношении Ивинской приобрела еще более грубые формы, что заставило очень сдержанную Ирину вступиться за честь мамы. В феврале 2004 года она пишет письмо кинорежиссеру Эльдару Рязанову:
После просмотра Вашего фильма о Б. Л. Пастернаке «Поговорим о превратностях любви» хочу посетовать на его прискорбные неточности (Ирина пишет о грязных сплетнях, попавших в фильм Рязанова. — Б. М.). <…> Поэтому я вправе настаивать на том, чтобы Вы нашли способ опровергнуть эту дезинформацию и сняли упомянутый эпизод при повторном показе фильма. <…> Вам, замечательному мастеру в изображении нюансов человеческой психологии, должно быть понятно, насколько приятно нам с братом было услышать из уст Е. Б. Пастернака, что каждый раз, возвращаясь от Ивинской, папочка принимал горячую ванну с мылом. (курсив[63] мой. — Б. М.) Пусть это останется на его совести, говорит о его уме и вкусе. Но разве нельзя было откорректировать отснятый материал, отказаться от какой-то вопиющей пошлости? <…> Глубоко уважая Ваш талант, любовь к поэзии Пастернака, Ваш человеческий такт, надеюсь, что мое письмо не останется без ответа.
Это письмо было отправлено Эльдару Рязанову Ириной и Митей 8 февраля 2004 года[64].
Вскоре Ирина прочла очередную книгу, которую выпустили Евгений Борисович и Елена Владимировна Пастернак[65]. Не в силах сдержать возмущения, она пишет в адрес Евгения многостраничное письмо. Приведу здесь одно из важных положений этого письма.
Евгений Борисович!
Я уже не один раз пыталась написать Вам, натыкаясь в печати на разные неприятные выпады в мамин адрес. Но всегда откладывала. <…> Я купила и прочла замечательно интересную книгу, подготовленную Вами: «Письма Пастернака к родителям и сестрам». Она открыла мне много нового с неожиданных сторон — и в характере Бориса Леонидовича, и в распутывании разных ситуаций. <…> Однако когда мы приближаемся к последним годам его жизни, к тому времени, которому и я была свидетельницей, Ваши комментарии и необъективны, и недоброжелательны, и попросту неверны. Это не только мое мнение.
Почему, например, Вы позволяете себе такие подтасовки? На странице 838 книги приводится письмо Бориса Леонидовича (от 6 октября 1958 года. — Б. М.) сестре Жозефине:
«If the Nobel prize of this year (as sometimes the rumour goes) will be assigned to me, and the necessity or the possibility for me comes to go abroad (all the matter is still absolutely dark to me), I can see no means not to try and not to take with me Olga in the voyage, if the permission only is to be obtained, not to say about to probability of my own travel».
Рядом (на странице 839) приведен перевод письма на русский:
«Если в этом году мне будет присуждена Нобелевская премия (как иногда доходят слухи) и у меня появится необходимость или мне можно будет поехать за границу (все это для меня в полной тени), я не вижу возможности и не стану пытаться брать с собою в путешествие Ольгу, если только я получу разрешение, речь пойдет о возможности лишь моей собственной поездки».
Ведь даже на школьном уровне знаний английского ясно, что смысл перевода противоположен оригиналу! К чему это? И это далеко не один раз.
Право, моих знаний, учитывая 20-летний опыт переводов технических текстов с английского, хватило для понимания того, что на странице 839 Евгений Пастернак организовал примитивную подтасовку важных мыслей «папочки». Для гарантии я попросил перевести это предложение из письма Пастернака профессионального литератора-переводчика. Профессионал с 30-летним стажем С. Лузан сделал перевод этого отрывка из письма:
«Я не вижу никаких причин не постараться и не захотеть взять с собой Ольгу в эту поездку, если только разрешение на это будет получено, не говоря уже о вероятности моей собственной поездки».
Я показал ему перевод, помещенный в книге. Он улыбнулся и сказал: «Видимо, кому-то выгодна эта неправда».
В апреле 2007 года мы с женой Любой были в Чехии. В отеле рядом с нами за столиком оказался восьмилетний русский мальчик Боря, который приехал отдыхать вместе с дедом и бабушкой из Лондона. Он бодро беседовал по-английски с кем-то по телефону. И я решил с помощью второклассника Бори проверить версию Ирины, так сказать, на школьном уровне знаний английского. Привожу перевод восьмилетнего мальчика:
«Если Нобелевская премия этого года (как идет слух) будет вручена мне и будет возможность поехать за границу, я не вижу причин не пытаться и не хотеть взять Ольгу в круиз, если будет получено разрешение, не говоря о возможности моего личного путешествия».
Действительно, в сравнении с переводом Евгения Борисовича и Елены Владимировны Пастернак получились «две большие разницы». По поводу перевода из книги восьмилетний Боря сказал:
— Человек, который такое сделал, совсем не знает английского.
