Следующим судья допросил ассистента Хана, проработавшего с ним вместе не один год. Судья начал с вопроса:
— Что вы можете сказать о Хане?
— По-моему, Хан — порядочный человек: в азартные игры не играет, женщинами не увлекается, не пьет. С прошлого года он вроде бы стал проявлять интерес к христианству. По крайней мере, в свободное время всегда почитывает сборники проповедей и другие их книжки.
— А какого вы мнения о покойной?
— Она тоже была порядочным человеком. Вам, наверно, известно, бродячие актеры — народ неразборчивый. Могут, например, соблазнить чужую жену и сбежать с ней. Случается. Жена Хана была хорошенькой, миловидной женщиной, ее тоже пытались сбить с толку, но ничего не вышло. Хан и его жена были добрые и приветливые люди, умели владеть собой и никогда ни с кем не ссорились. Но... — здесь китаец запнулся и, немного поразмыслив, добавил: — Может быть, я наврежу Хану, если расскажу о том, что друг к другу они относились с какой-то необъяснимой жестокостью.
— Отчего же?
— Не могу понять.
— И всегда так было?
— Нет, это началось года два назад, когда госпожа Хан родила. Роды были преждевременными, и ребенок на третий же день скончался. Тогда-то у них и начался разлад. Все уже знали, что они не ладят. Из-за любого пустяка начиналась ссора. Хан в эти минуты был бледен как полотно и все же не поднимал руку на жену. Наверно, это запрещается его верой. Но в глазах кипела дикая злоба. Однажды я спросил у него; «Чем так жить, не лучше ли разойтись?» Он ответил, что если у жены и есть причины для развода, то у него их нет. Хан всегда поступал по-своему. Он как-то мне признался: «Я разлюбил жену. Она это почувствовала и тоже охладела ко мне. Ничего не поделаешь». Думаю, он начал читать Библию и все эти сборники проповедей, чтобы как-то смягчить сердце и избавиться от ненависти к жене, которую не за что было ненавидеть. Она скорее достойна была жалости. Три года они бродяжничали вместе по белу свету. На родину ей возвращаться не было смысла. Старший брат, беспутный человек, промотал все имущество семьи. Решись она расстаться с Ханом и вернуться к себе, на новый брак ей рассчитывать было нечего, раз три года она скиталась с бродячими актерами. Наверно, потому она и не оставляла Хана и терпела все эти муки.
— А что вы думаете о случившемся?
— Вы хотите спросить, считаю я это несчастным случаем или убийством?
— Именно.
— Я и сам много раздумывал над этим, но чем больше думал, тем меньше понимал, что же произошло на самом деле.
— Почему же так?
— Не знаю, но это факт. Наверно, и остальные не смогут вам ответить. Я спрашивал у конферансье. Он тоже ничего не может понять.
— А какая мысль вам пришла в голову в тот самый момент, когда это случилось?
— Я подумал: он убил ее!
— Вот видите!
— Но конферансье в ту же минуту подумал: промахнулся!
— Да, но это первое, что может прийти в голову, если не знаешь об их отношениях.
— Видимо, так. Но ведь и я подумал об убийстве не потому ли, что знал об их отношениях?
— Ну, а как вел себя Хан, когда это случилось?
— В тот момент он вскрикнул, и я увидел, что у нее из горла хлещет кровь. Несколько секунд она еще держалась на ногах, потом колени ее подогнулись, тело качнулось вперед, нож выпал, и она, как подкошенная, рухнула на пол. Мы замерли от ужаса, но ничем не могли помочь. Словно окаменевшие, уставились на нее. Поэтому я и не могу сказать точно, что делал в эти минуты Хан. Нам было не до него. Наверно, он испытывал то же, что и все мы. Правда, спустя некоторое время у меня появилась мысль: «Все-таки он убил ее!» Но в эту минуту Хан стоял с закрытыми глазами и был очень бледен. Когда опустили занавес, мы подошли к ней. Она была мертва. «Как же я промахнулся!» — вполголоса промолвил Хан и, став на колени, начал молча молиться. Вид у него был потерянный.
— Благодарю. Если возникнут вопросы, я вас вызову.
Судья отпустил ассистента. После него ввели Хана. Это был человек с умным, очень бледным и напряженным лицом. Судье достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, какое сильное нервное потрясение ему пришлось пережить.
— Я уже допросил директора театра и вашего ассистента, — начал судья, как только Хан сел. — Теперь разрешите задать несколько вопросов вам.
Хан кивнул.
— Скажите, вы совсем не любили свою жену?
— Это не так. Со дня нашей женитьбы и до рождения ребенка я любил ее всей душой.
— Ну, а что же случилось потом?
— Я понял, что ребенок не мой.
— И знали чей?
— Догадывался. Ее двоюродного брата.
— Вы с ним знакомы?
— Да, он был моим другом. Он и уговорил меня жениться на ней.
— Вы предполагаете, что их связь началась еще до вашего брака?
— Да. Ребенок родился через восемь месяцев после женитьбы.
— Но ваш ассистент сказал, что роды были преждевременными.
— Я сам это придумал.
— Но ребенок вскоре умер.
— Да.
— Что же с ним случилось?
— Она придавила его грудью, когда кормила.
— Она сделала это умышленно?
— Нет, говорила, что случайно.
Судья пристально взглянул на Хана. Тот приподнял голову в ожидании следующего вопроса, но глаза его были опущены.
— Жена не призналась вам в этой связи? — продолжал судья.
— Нет. Я и не спрашивал. Смерть ребенка, казалось мне, искупила ее вину. Мне хотелось быть великодушным.
— Но вам это не удавалось?
— Не удавалось. Меня не оставляла мысль, что смерть ребенка все же недостаточное возмездие. Когда ее не было рядом, я готов был все простить, но стоило мне увидеть ее, как неприязнь к ней снова вспыхивала.
— А вы не думали о разводе?
— Думал, и не раз, но не говорил ей об этом.
— Почему же?
— Духу не хватало. Она говорила, если я ее брошу, она покончит с собой.
— Значит, она вас любила?
— Нисколько.
— Почему же она так говорила?
— Просто ей нужно было как-то существовать. Она знала, что ни один порядочный человек не возьмет к себе бывшую жену бродячего актера. На родных ей рассчитывать было нечего: ее старший брат разорил их. Ну, а для того чтобы работать, у нее были слишком маленькие ножки.
— В каких вы находились отношениях? Ее влекло к вам?
— Думаю, что нет. Близость со мной была ей видимо, в тягость. Но она выносила это с таким терпением и стойкостью, которым мог позавидовать любой мужчина. Она с холодной жестокостью взирала на то, как рушится моя жизнь. И когда я в муках взывал о помощи, мечтая как-то наладить нашу жизнь, она хладнокровно и даже с каким-то злорадством наблюдала за мной со стороны.
— Почему же вы терпели?
— Разные были причины.
— Что вы имеете в виду?
— Мне хотелось подавить в себе гордость, но ничего не получалось.
— А у вас не возникала мысль убить ее?
Хан молчал. Судья повторил вопрос. Хан и на этот раз ответил не сразу:
— Я думал не раз: лучше бы она умерла.
— Значит, если бы это не каралось законом, вы бы могли убить жену?
— Я не потому не делал этого, что боялся закона. Просто духу не хватало. У слабых людей сильна тяга к жизни.
— И в последнее время у вас появлялась мысль об убийстве?
— У меня не хватало решимости, но думать об этом я думал.
— Незадолго перед этим?
— Да, накануне, в последний вечер или даже на рассвете.
— Вы были в ссоре?
—Да.
— Из-за чего?
— Из-за какой-то ерунды. И говорить не о чем.
— Все-таки расскажите.
— В тот вечер она замешкалась с ужином, а я, когда голоден, бываю очень раздражителен. Ну вот я и разозлился.
— Сильнее обычного?
— Нет. Но на сей раз долго не мог успокоиться. В последнее время я сильно страдал от того, что не налаживаются наши отношения. Я лег в постель, но заснуть не мог. Мой воспаленный мозг обуревали разные мысли. Я вдруг отчетливо понял, что все напрасно, что все мои старания ни к чему не приведут, мои надежды не сбудутся и мне никогда не избавиться от того, что стало для меня невыносимым. Причиной была жена. Я понял, что и в будущем нет просвета. Когда-то я мечтал о светлой жизни, но эта мечта угасала. Вернее, огонек надежды не погас совсем, но был при последнем издыхании и страшно чадил. Сомнения и страдания отравляли меня. И когда они окончательно меня доконают, я буду мертв. Вроде бы живой и все же мертвый. Я понял, что нет надежды, и все-таки хотелось что-нибудь придумать. Тогда и пришла мне в голову эта отвратительная мысль: «Хоть бы она умерла!» Почему я все-таки не убил ее? Последствия убийства меня не пугали. Наверно, тюремная жизнь была бы не хуже моего горестного существования. Но я понимал, что ничего не изменится, чему быть, того не миновать. Все пойдет прахом. У меня больше не было сил противиться судьбе, и я покорился ей. Я и забыл, что рядом со мною лежала жена. Я смертельно устал. Но это была не та усталость, после которой приходит крепкий сон. И по мере того как я терял силы, блекла идея убийства. Я ощутил полную опустошенность, которая наступает после кошмарного сна. Мною овладела тоска, я впал в бесчувствие. А когда стало светать, заметил, что и жена не спит.
