«Наденька, родная моя!» — Аня незаметно подошла и крепко обняла девочку. А потом заговорила с ней, стала рассказывать о малышах в яслях:
«У некоторых отцы убиты на фронте. Малютки остались сиротами. Сколько горя принесла война, непоправимого горя! А ты, Надюша, не печалься. У тебя всё будет хорошо. Давай я тебя уложу сегодня!»
И слепая девушка по-матерински укутала ее одеялом.
Лежа в постели, Надя думала о мужестве своей подруги, и ей самой захотелось походить на Аню, научиться так же стойко переносить все трудности.
Утром Надя проснулась рано. Ее спокойное настроение подействовало и на ребят. Из-за ненастных осенних дней они сидели дома и скучали. Чтоб занять их, вечером Надя пошла в избу-читальню за книгами. Там сидело несколько колхозниц. Заведующая читала им вслух газету.
Надя выбрала книги, а уходить ей не хотелось. За это время, занятая домашними работами, она мало читала. О событиях на фронте знала только по рассказам. И вот теперь ее потянуло больше узнать о войне, самой прочитать газету…
Она сговорилась с девушкой-избачом. Та обещала после закрытия читальни давать ей газету на ночь.
«Только не изорвите, не потеряйте!»
«Разве можно! — даже обиделась Надя, пряча газету под пальто.
До́ма она позвала Аню:
«Я газету принесла и книги. Если хочешь — приходи!»
Аня обрадовалась. Когда все расселись, Надя прочитала вслух газету и вытащила книгу.
«Я старалась взять такую, чтоб была всем понятна. И, мне кажется, «Чук и Гек» Гайдара заинтересуют всех».
И книга действительно захватила их. Несколько раз Надя порывалась закрыть ее, уложить ребят, но это было невозможно. Аня тихо брала ее за руку и умоляюще говорила: «Читай дальше!».
И только окрик тети Саши: «Анна, из-за тебя я просплю завтра!» — заставил девушку оторваться от книги. Надя и не знала, какую большую радость доставила она слепой!
Теперь все вечера она читала вслух, и сменяла одну книгу на другую.
Аня тоже старалась облегчить жизнь подруги. Но не любила, когда ее благодарили. Сердито говорила:
«Разве ты не так бы поступала? У всех у нас общее горе. Я прежде неверно думала… какой-то лишней себя считала, сторонилась от жизни. Уверяла себя: без глаз ничего нельзя сделать. А теперь я словно переродилась. Нашла свое место. Работаю целый день, и всё мне кажется мало. И слепота уже не так мучает…»
Надя, как и все в колхозе, готовилась к великому празднику Октябрьской революции. Она всё прибрала в своей комнате и начала мыть пол у Ани. В это время пришла тетя Саша.
«Вот умница! — похвалила она девочку. — Анна ребят купает, запоздает сегодня. А я вот забежала на минутку, порадовать тебя хочу, Надюша! Марья Кузьминична вернулась из города: рассказывает, что заходила в больницу, матери твоей гостинцев колхозных свезла и с доктором поговорила».
Бросив мокрую тряпку, Надя подбежала к хозяйке:
«Как мамочка чувствует себя? Только правду скажите, тетя Саша!»
«Да лучше, лучше твоей маме! Через недельку, говорят, вернется к вам».
Надя вспыхнула от радости. По-ребячьи подпрыгнув, она обняла тетю Сашу и осыпала ее поцелуями.
«Пусти, пусти, озорная! Меня доярки ждут», — улыбаясь, говорила тетя Саша. Она и сама радовалась не меньше, чем Надя.
Седьмого ноября выдался ясный, морозный день. Ребята с утра убежали кататься с горы. Вместо санок сделали из досок ледянки. С грохотом носились с высокого пригорка, политого водой. Мороз им был нипочем! Раскрасневшиеся, со смехом взбирались на гору. Когда мчались вниз — дух захватывало! Красное солнце едва показалось и опять спряталось в холодной мгле.
Надя с Аней суетились у печки. Они готовили праздничный, обед. Осторожно вынули картофельные пирожки с грибами.
«Да они все рассыпались! — огорченно сказала Надя. — Я говорила, что без яйца не выйдет!»
«Ничего, — утешала Аня, — так тоже вкусно!»
Она смеялась, и Наде опять стало весело.
Засыпанные снегом, в избу ввалились Валя с Геней. Скоро от неудавшихся пирогов ничего не осталось.
Пообедав, ребята снова собрались на горку.
«Валя, зайди к почтальону! Вдруг от папы письмо есть… Сегодня — самый большой праздник в нашей стране. Отец наверняка послал нам поздравление!»
Дети всё время ждали известий от отца. Прошло уже больше трех месяцев, как Платоновы послали ему свой новый адрес. От него письма не было.
Ребята охотно побежали к почтальону. Через несколько минут, широко распахнув дверь, они влетели в избу. В обычное время им попало бы от сестры за выпущенное тепло, но сейчас в руках у Вали она увидела конверт.
«От папы, от папы!» — перебивая друг друга, кричали ребята. Надя схватила письмо.
«Почерк отца. Значит — жив!» — мелькнуло у нее в голове. Она быстро разорвала конверт. Брат и сестра прижались к ней.
«Ну, читай же!»
В первых строках были приветствия, и каждому отдельно. Дальше отец писал, что участвовал в двух сражениях, что у него сейчас другой номер полевой почты и поэтому их письма долго не попадали к нему. Теперь он даже от бабушки получил письмо и узнал ее адрес. Она живет недалеко от Боровичей. Отец расспрашивал, как они устроились, просил чаще писать ему.
Ребята хотели ответить сейчас же, да Валя вспомнила, что всех звали на собрание.
«И нас тоже!» — заявил Геня.
Радостно возбужденные вышли Платоновы на улицу. Аня, конечно, была с ними.
Перебравшись через сугроб, они попали на дорогу. Было уже темно. Только освещенная изба-читальня виднелась издалека.
«Откуда такой свет? Здесь же нет электричества! — удивлялась Надя. — Живем с коптилками…»
«Это со скотного двора фонари принесли и свечи новые вставили», — объяснил ей Геня.
«А тебе всё уж известно! Как ты это разузнал?» — обратилась к нему Аня.
«Видел!» — важно ответил мальчик.
Ярко горели красные флаги, освещенные двумя фонарями. На чем-то высоком, ближе к свету, стоял человек в военной форме. Он читал или говорил. Кругом столпились колхозники.
Аня тихонько спросила:
«Кто это?»
«Агитатор из города. Он привез свежую газету».
Надя слушала внимательно. Она не всё понимала, но войну и фронт как-то связала с отцом. Тогда многое становилось ей яснее.
«…чтобы наши колхозники, мужчины и женщины, работали на своих полях, не покладая рук, и давали бы фронту и стране всё больше и больше хлеба, мяса, сырья для промышленности…» — читал агитатор.
Колхозники заволновались. Аня шепнула: «Это про нас написано!».
Оратор сложил газету и обратился к собравшимся:
«Поздравляю вас, товарищи, с праздником Великой Октябрьской социалистической революции. Верьте, война окончится победой Советского Союза».
— После папиного письма нас всё радовало. А когда меня вызвали в правление и сказали, что на следующий день надо ехать за мамой, — наверно, счастливее меня не было человека на свете. Но вы представить не можете, Татьяна Васильевна, что мне пришлось пережить в тот день!
Рано утром, покрикивая на лошадку, я выехала за околицу. Снег кругом. Серое небо. Ветер. Но я не чувствую холода. Мне весело мчаться по укатанной дороге, хочется кричать от счастья: «Мама поправилась! Мама опять будет с нами! Теперь всё изменится к лучшему!»
Ехавшая со мной колхозница смеялась, глядя на меня: «Я и не знала, какой ты ухарь-ямщик!»
В городе какие-то дела задержали колхозницу. Подумав, она спросила меня: «А ты запомнила дорогу? Можешь одна довезти мать?»
«Понятно; не заплутаюсь!» — с гордостью ответила я.
Мы уложили маму в сани, укрыли ее одеялами и совсем засыпали сеном. Уж очень хотелось защитить больную от холода. Она так похудела за время болезни.
«Счастливо!» — крикнула колхозница. И вот, миновав город, мы уже в поле. Пять верст отмахали, еще десять осталось.
Поднялся ветер.
«Мамочка! Тепло ли тебе?» — Ответа нет. «Уснула, наверно!» — думаю я и гоню еще сильнее.
Лошадка понимает, что домой возвращается, — бежит, что есть силы.
Надвигается вечер. Крутится снег в поле. Мне тревожно.
«Только бы метель не застала нас здесь, на открытом месте. Скорей же, Серый! — уговариваю я коня. Он стрелой летит с горы, а ветер всё крепчает. Дорогу едва видно. Я вглядываюсь в даль, вижу огоньки, — мелькнули и исчезли. Догадываюсь, что это соседняя с нашей деревня. От нее еще верст пять останется.
Дорогу окончательно замело. Лошадь сама нащупывает путь. Я бессильна что-либо сделать. Приходится целиком довериться коню, и тот бежит в снежной тьме.
«Лишь бы мама не замерзла!» — думаю я. У самой руки и ноги совсем закоченели.
И вдруг — толчок. Розвальни опрокинулись. Мы с мамой вылетели в снег.
Я так испугалась, Татьяна Васильевна, так испугалась!.. Не знаю, что делать: кругом бело, ветер свистит, наметает на маму снег. Я думаю: «Скорей уложу ее в сани!». Стараюсь повернуть их — нехватает сил. Сани словно примерзли.
