Милли. Зачем? Ведь я только что с ними рассталась, и только что воспользовалась уборной… А как ты себя чувствуешь?
Марвин. Не так хорошо, как бы хотелось… Я подумал, быть может ты захочешь принять душ, а я бы часок подремал. У нас еще много времени, А быть может, и чемодан объявится.
Милли. О, я надеюсь. Давай подремлем вместе.
Марвин. Как! Вместе?
Милли. Чему ты удивляешься? Мы же всегда спим вместе.
Марвин. Да, мы спим вместе, но дремлем раздельно.
Милли (направляясь к кровати). Никогда не слышала от тебя подобной чепухи… Подвинься. Я хочу лечь.
Марвин. (быстро вскакивает). Нет! Нет. Я прошу, чтобы ты минуточку посидела. Милли, я хочу тебе что-то сказать.
Милли. Разве ты не можешь сказать мне об этом лёжа?
Марвин. Вот именно это ты должна услышать от меня сидя.
Милли. (пожав плечами). Ты хочешь, чтобы я села — я сяду. (Садится в кресло, сбрасывает туфли).
Марвин. Милли, ты значишь для меня гораздо больше, чем ты думаешь. Но мы иногда оступаемся. Совершаем маленькие глупости, которые помимо нашей воли могут как-то задеть или обидеть другого человека.
Милли. Не думаю, чтобы ты когда-нибудь сознательно меня задел или обидел.
Марвин. Сознательно — конечно нет. Но быть может, какое-то небрежное слово, или оскорбительный жест…
Милли. Все это мелочи, Марвин. Ну, были какие-то размолвки, но ничего серьезного.
Марвин. Я рад это услышать. А что бы ты сочла серьезным?
Милли. Серьезным?.. Не знаю… Не могу представить себе, чтобы ты мог совершить что-то серьезное… По мелочам — да, но ничего серьезного.
Марвин. Ну а если бы… Если бы я вдруг временно утратил бы свою личность… Если бы какая-то болезнь заставила меня совершить ряд глупых поступков, то какой бы из них мог обидеть тебя больше всего, чтобы ты сочла это серьезным?
Милли. Мне трудно сказать… Думаю, грубое обращение с детьми — это очень серьезно.
Марвин (ухватившись за эту идею). Да, это оскорбление номер один. Самое худшее, что может причинить муж жене в их семейной жизни. Грубое обращение с детьми — непростительно!.. А все остальное можно простить. (Бросает взгляд в сторону постели).
Милли. А если бы я застала тебя с другой женщиной — это было бы самым серьезным!
Марвин. Давай не будем так быстро уходить от детей! Ведь дети — это отражение любви двух людей… Дети — это воплощение духа любви…
Милли. У меня разболелась спина от этого перелета. Мне нужно полежать хотя бы несколько минут. (Поднимается с кресла, направляется к кровати).
МАРВИН вскакивает, преграждает ей путь.
Марвин. Почему бы нам не заняться любовью в гостиной?
Милли. Что?
Марвин. Почему, говорю, нам не заняться любовью в гостиной на диване, как тогда, во Флориде, во время нашего медового месяца.
Милли. То был наш медовый месяц.
Марвин. А что если прямо здесь на ковре? Я закажу шампанского. Столько уже лет прошло с тех пор, как мы с тобой на ковре…
Милли. Во-первых, это не ковер, а ковролин. А во-вторых, сама идея для меня неприемлема.
Марвин. Ну не ломайся, Милли. (Ложится на пол). Ведь мы же поехали с тобой отдыхать. А не то скоро превратимся в ленивых пожилых людей.
Милли. Но тогда почему же не в кровати? В кровати ведь тоже было неплохо?
Марвин. Я стараюсь придумать что-то оригинальное, чтобы разнообразить монотонность постели.
Милли (обидевшись). Никогда не считала наш интим таким уж монотонным.
Уходит в спальню. МАРВИН следом за ней.
Марвин. Ну разумеется! Наш интим восхитителен. Но само место действия — кровать — вносит элемент монотонной повторяемости. (Хватается за живот). Кажется у меня начинается новый приступ.
Милли (вспыхнув). А кто заставлял тебя есть это итало-мексиканское месиво? Не думай, что только у тебя одного болит живот… В самолете у меня тоже начались боли в животе… женское нездоровье… Такая досада! Ведь это же наш первый совместный отдых за последние два года… Поэтому не говори мне о своем животе! (Всхлипывает, кидается на кровать, плачет в подушку рядом с посторонней женщиной, скрытой покрывалом).
МАРВИН перепуган.
Марвин. Нет! Нет!!
МИЛЛИ приподнимает голову, садится на постели, затем встает, с любопытством смотрит на него.
Милли. Я не думала, Марвин, что мое нездоровье расстроит тебя в такой степени. Не моя вина, что это совпало с Днем совершеннолетия твоего негодного племянника. Мне очень жаль, мне очень жаль, Марвин… Прости меня, что я капризная, раздражительная. Ты знаешь, что в эти дни я всегда нервничаю.
Марвин. Знаю.
МИЛЛИ ложится в постель.
Милли. Полежи со мной, Марвин. Нам не обязательно заниматься любовью. Ляг, обними меня и скажи, что не сердишься на мою раздражительность.
Он ложится на пол возле кровати.
Ну, Марвин, почему ты не ляжешь в постель?
МАРВИН встает с пола, отходит от кровати.
Марвин. Милли, я больше не могу этого выдержать. Боюсь, что у меня будет инфаркт. Я должен тебе что-то сказать.
Милли. А что это, Марвин? Что ты хочешь сказать, дорогой?
Марвин. Милли, никогда у меня даже в мыслях не было обидеть тебя. Но не исключаю, что через несколько минут ты будешь считать себя оскорбленной.
Милли. Что-то серьезное или так — мелочи?
Марвин. Для меня это мелочи, но ты можешь воспринять это как нечто очень серьезное.
Милли. Говори, Мартин… Это уже не может быть очень серьезным, раз ты это не пытаешься скрыть от меня.
В этот момент спящая ДЕВИЦА каким-то движением сбрасывает с себя покрывало, открывая зрителям свое тело. МИЛЛИ смотрит в другую сторону, МАРВИН перепуган, не знает, куда спрятать глаза, смотрит в потолок, МИЛЛИ следует за его взглядом.
Марвин. Милли, я должен что-то тебе показать… Но сначала я прошу тебя десять секунд помолчать… А сейчас повернись, Милли. И что бы тебе не пришло в голову, помолчи десять секунд… ради нас с тобой. А теперь можешь повернуться.
МИЛЛИ поворачивается, молчит, глядя на ДЕВУШКУ. Отсчитывает секунды, разражается смехом.
Милли. Я молюсь, Марвин. Я молю Бога, чтобы эта девушка оказалась уборщицей, что она пришла убрать комнату, что у нее закружилась голова от сверхурочной работы и ей стало дурно в твоей кровати. Я молю Бога, чтобы все уборщицы этого отеля носили пижамы как спецодежду.
Марвин. Милли, она не уборщица.
Милли. Тогда я надеюсь, что она врач… Она твой врач, Марвин, или же тебе придется обратиться к адвокату.
Марвин. Милли, это не врач… Это женщина.
Милли. Такова была моя третья догадка, можешь позвонить в «Америкэн Эйрлайнз» и сказать, чтобы они не беспокоились о моем багаже. Мне он уже больше не нужен… Но позволь мне задать тебе самый простой, глупый вопрос: почему она не шевелится?
Марвин. Сейчас объясню.
Милли. Если ты мне скажешь, что у тебя были интимные отношения с паралитиком — я этому не поверю. Не играй на моем чувстве жалости, Марвин!
Марвин. Она выдула подряд шесть коктейлей и бутылку водки, в придачу. Она будет спать мертвецким сном до завтрашнего утра… Милли, я ничего не отрицаю.
Милли. Еще бы! Потому что я тебя во всем обвиняю! (Садится в кресло, надевает туфли). Она шлюха, Марвин? Или она твоя знакомая? Если она шлюха, то я с тобой развожусь. Если она твоя знакомая, тогда я просто тебя убью.
Марвин. Я не знаю ее. И никогда не встречал. Вероятно она шлюха, но я ее об этом не спрашивал.
Милли. Какое унижение… Какое унижение, лежать в одной постели со спящей шлюхой, да еще рассказывать тебе о своем нездоровье.
Марвин. Милли, ну дай мне возможность признать свою вину… Знаю, что все остальное ты у меня отберешь. Оставь мне хотя бы мою вину!
Милли. Скажи этой шлюхе, чтобы она вернула твою пижаму. Это все, что я тебе оставляю.
Идет к телефону, он ее не пускает.
