Разве не скучно, когда барышня, танцуя с вами кадриль, ввертывает поминутно такие фразы: – "Oui, monsieur, je dirais avec Voltaire:–la vie est un songe..."[25][26] или: "Aimez vous la philosophie?..."[27]
Разве барышне не скучно с господином, который танцуя с нею мазурку, пыхтит, мучится и страшно потеет, стараясь занять ее глубокомысленными размышлениями и философскими истинами?
Вообще говоря, к разряду унылых с ученостью принадлежат без исключения все лица, которые, во-первых:
Танцуя кадриль, гуляя с дамами, или сидя в обществе, корчат глубокомысленных и страстно любят проводить такого рода мысли: – "страшно всегда как-то смотреть на череп; вот, думаешь: тут кипели некогда мысли, здесь зарождались поэмы, а теперь?... теперь?..." или : – "Душа содрогается при мысли, что стоит произнести два слова: треф и бубен, – и человек богатый вдруг превращается в нищего!..." или: "Жизнь! что такое жизнь: внешние удовольствия и роскошь; в душе: – горькие сомнения и беспокойства!!..." или: – "Человек, это целый мир... Это существо, которое... которое..." Затем следует обыкновенно грустно задумчивая улыбка; философ наклоняет голову и как бы погружается в самого себя.
Во-вторых: все те, которые чему-нибудь учились, но постоянно терзаются мыслью, что вы сомневаетесь в том, что они что-нибудь знают; преследуемые постоянно такой мыслью, они спешат скреплять каждое ваше слово анекдотом из древней истории, приводят часто ни к селу, ни к городу ученые цитаты и страшно злоупотребляют словами: Цицерон, анахронизм, Буцефал, Муций Сцевола, Абботсфордское аббатство, псевдоним, Гораций Коклес, и проч., и проч.
В-третьих: люди, действительно знающие что-нибудь, но совершенно лишенные находчивости и памяти. – "Позвольте... позвольте... говорят они, прерывая вас неожиданно, – и вдруг умолкают, высказывая унылое беспокойство; после того, спешат они домой, роются в книгах, отыскивают забытое место, и на другой день, в ту минуту, как вы меньше всего ждете, выстреливают в вас ученой тирадой. К тому же классу причисляется каждый, кто, прочитав дома статью, диссертацию, ученое открытие, является к вам, затрагивает только что прочитанный им вопрос, обнаруживает глупую радость при вашем незнании и передает вам прочитанное как бы в собственное ваше назидание.
В-четвертых: все мальчики от двенадцати до восемнадцати лет включительно, одаренные каким-нибудь талантом: пишущие стихи, сочиняющие повести, рисующие, и считающие себя почему-то непонятыми. Таких юношей является год от году больше и больше; они распложаются как кролики. Дай только Бог, чтобы скука, которую наводят они в юношеских летах, вознаградилась чем-нибудь в зрелом возрасте!
Фразеры. – Под этим названием разумеют особь двоякого разбора: Фиоритуристы и Тупицы.
Фиоритуристы все те, которые никак не могут убедиться, что чем проще и яснее выражается человек, тем лучше. Фразерство, о котором мы говорим, проистекает по большей части из желания прослыть любезным, желания, соединенного с созданием своей неспособности к любезности, преимущественно в женском обществе. Вы прогуливаетесь в лодке; рулем правит барышня и правит криво и косо: "Сударыня, скажет фиоритурист, вам опасно вверить кормило правления!..." или: "Я не поручил бы вам Балтийского флота, сударыня! Лавируя таким образом, вы умчали бы нас в самый центр эскадры враждебного флота..." Провинция особенно богата фиоритуристами; там слышал я между прочим такую фразу: "Вы едете, сударыня?.. Довольно было впрочем вашего короткого пребывания в местах наших, чтобы построить в сердцах любящих вас людей храм вечных воспоминаний!..." и т. д.
Тупицы – лица, окончательно обиженные природой, отчаянно глупые, повторяющие общие места и говорящие то, что все уже давно знают: "Сегодня пятнадцатое число, через две недели будет первое!" – "Петр Великий гений!" – "Я люблю то, что хорошо!" – "Мужчины не женщины!" – "Железная дорога отличное изобретение!" – "В Петербурге можно все достать за деньги..." – "вообще говоря: болезнь скверная вещь!" – "Кто же не имеет недостатков?" – "Зимою всегда холодно!" – "Сегодня пятница, завтра суббота!" и т. д. Тупица любит иногда пофилософствовать; он ввертывает тогда подобного рода размышления: "Люди как рыбы, большие поедают маленьких..." Иногда тупица пускается в остроумие и любезность. Он собирает каламбуры, остроты, анекдоты, водевильные куплеты; водевили Александрийского театра доставляют ему большую часть его материала; он повторяет на каждом шагу выражения: – "Как сказал один д-р-р-р-ревний воин!" – "Я ехал на лодке Невой... Не вой, братец, не вой!" или каждое слово скрепляет словами: – "Ну и кончено! ну конечно!" или задает вам вопрос: – "Что лучше стакана пунша?" и сам спешит ответить: – "Два стакана пунша!" и тому подобное.
К тупицам принадлежат также люди, которые, прожив с человеком десять лет, ничего больше не в состоянии сказать о нем как: – "Да, он прекрасный человек!" или: "Да, у него неприятный характер!" Также те, которые, находясь с вами в вагоне, поясняют: – "Приехали обедать", когда приехали обедать; – "машина поехала!" когда поехала; – "машина остановилась!" когда остановилась; и т. д.
Если на похоронах подойдет к вам господин или дама и скажут с унылым видом: – "Что ж делать! все мы смертны!..." или: "как быть! никто не минует этого!..." или: – "Что ж делать! все мы там будет!!..." почти наверняка заключайте, что к вам подходили тупицы.
Перейдем теперь к меланхоликам. Меланхолик – который сознает, что он скучен и потому избегает общества, не может иметь места в этой статье, исключительно посвященной лицам, навязывающим себя и всякому жестоко надоедающим.
Здесь, следовательно, идет речь о меланхоликах другого разбора. К вам является господин очень чисто одетый, очень скромного, тихого вида; он вяло раскланивается, вяло опускается в кресло, начинает вертеть шляпу между коленями и молчит; молчит час, другой, третий, изредка разве, и то весьма лаконически, отвечая на вопросы и скрепляя слова свои грустной улыбкой. – "Что с вами, спрашиваете вы: – вы нездоровы?..." – "Нет-с, ничего... я так!..." – и снова молчание. На другой день господин снова является, снова садится в кресло и снова молчит; на третий день тоже. – "Что за черт! думаете вы: – чего же ему от меня надо?..." Ему ничего от вас не надо; но вам его представили, вы случайно с ним познакомились, и он считает своим долгом посещать вас, посидеть час-другой на вашем кресле. Быть может кресло ему понравилось, быть может, вы сами; меланхолик никому не говорит об этом. Как только меланхолик пускается в объяснения, он получает название плаксы. – "Боже мой, что с вами?!." восклицаете вы, пораженные глубоким унынием, написанным в чертах N*. – "Ничего, возражает протяжно заунывным голосом N*: – ничего... так, знаете ли... грустно как-то!..." – "Но отчего же грустно?" – "Так, знаете ли... Когда посмотришь на жизнь... подумаешь обо всем этом..." – "Ну так что ж?" – "Невольно уже тогда как-то грустно делается..." Другого объяснения не ждите. Замечательнее всего, что плаксы-меланхолики посещают всевозможные гулянья, собрания, театры; вы всегда найдете их там, где происходит веселье; какая у них цель при этом – неизвестно. Встретьте плаксу на иллюминации; заметьте ему, что лицо его кажется вам унылым, расстроенным и спросите, почему так? – "Чему же веселиться? возразит он. – Боже мой, неужто вы веселы! Подумайте только! сколько все эти шкалики[28], вся эта иллюминация стоит денег! сколько труда! суета!... и к чему все это?... К чему!... Для одного мига! для одного часа!..." В саду на Минеральных водах плакса прогуливается, как бы замышляя самоубийство: "Чему беснуется вся эта толпа? говорит он, распуская нюни: – взгляните, стеклась она сюда со всех концов Петербурга; суетится, скачет, прыгает... Что могло привлечь ее сюда? Что?..." – "Но сами-то вы зачем приехали?" – "Так, знаете ли, грустно как-то было... взял да и поехал..." Плакса не пропускает ни одной аллеи публичного сада, ни одного закоулка; он останавливается перед каждым балаганом, каждым зрелищем, каждым оркестром; но лицо его остается неизменно расстроенным и как бы всегда сказать хочет: – "Боже, что за пустота! и это называется у них весельем!!.."
Говоря о скучных людях из породы плаксивых, мы не ошибемся, кажется, если присоединим к ним мнимых больных, людей, наводящих нестерпимую скуку жалобами о своем животе, колотьях и нервическом расстройстве.
Мнимый больной тот же лгун, но только лгун с убеждением; лгун тем более несносный, что предмет его лжи уже сам по себе не имеет ничего занимательного. И наконец, какое вам дело до его убеждений? – вы их не разделяете; питаете даже в душе вашей твердую уверенность, что они ни на чем не основаны. Но жалобы мнимого больного занимают может быть последнюю роль в той скуке, которую он на вас наводит. Нет существа более пристрастного, более близорукого в отношении к самому себе, как мнимый больной; ничтожнейшему из них кажется непременно, что внимание целого мира должно быть устремлено на его печень и легкие; он возмущается, когда не падаете вы в кресло и не приходите в ужас, слушая рассказ о колотье в боку, или остаетесь равнодушны при известии, что он дурно спал вчерашнюю ночь. Вместе с тем, мнимый больной сам приходит в ужас и падает в кресло, когда делаете вы замечание о цвете его лица, прыщик на носу и тому подобное. Скучнее всего, что мнимый больной жалуется всегда почти на ту часть своего организма, которая более всего здорова.
