Прогулка
В центре города ко мне подбежал серый шпиц с грязным хвостом и, затрусив рядом со мной, спросил:
— Вы Клагеса[14] не читали?
— Нет, — ответил я.
— Очень интересно, — сказал шпиц. — Только немного заумно и к тому же по-немецки. Вам непременно понравится.
Некоторое время мы молча шагали рядом. Внезапно меня осенило, что говорящие собаки попадаются нечасто. — Ты умеешь разговаривать? — спросил я.
— Да, — кивнул он. — Я граф Лестер — перевоплощенный, конечно. Жил с тысяча пятьсот тридцать восьмого по тысяча пятьсот восемьдесят восьмой год. Замок имел, в Дирене. Тоже ужасное было время.
— Тоже? — спросил я.
— Да, как и теперь. Вот ведь гнусность — заставить человека перевоплотиться в собаку. Сплошные интриги и произвол. Мой последний повар стал кассовым аппаратом в одном лондонском кафе и втихомолку прикарманивает — достаточно, чтобы каждый вечер ходить куда-нибудь развлекаться. А мне только и остается углы обнюхивать.
— Все в руце божией, — заметил я афористически. — А что, кассовые аппараты действительно развлекаются?
— О, Лондон велик! — беспечно сказал он.
Мы все брели, брели. Стал накрапывать дождь.
— А с какой стати ты, собственно, вспомнил Клагеса? — спросил я.
Он залаял, обнажив зубы.
— Пардон, — сказал я, — но ведь ты только что разговаривал.
— Спятил ты, что ли! — возразил он. — Собаки не умеют говорить.
— Не обижайся, — сказал я. — Похоже, тут какое-то недоразумение.
Я приподнял шляпу, свернул в переулок и по рассеянности налетел на полицейского. Извинившись, я пошел дальше, но он разочарованно воскликнул:
— В нем ничего нет!
— Где? — спросил я, обернувшись.
— В вашем бумажнике, — сказал он. — Я его только что подобрал, но он совершенно пустой.
Он действительно с обескураженным видом протянул мне бумажник.
— Не обижайтесь, — сказал я скромно. — Я зарабатываю очень мало. Все сразу спускаю.
Он сделал равнодушный жест, и мы вместе пошли дальше.
— Вы часто воруете? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Только в свободное от службы время, — ответил он — Раньше я еще убивал, но теперь уже годы не те.
— Wer jetzt kein Haus hat, baut sich keines mehr,[15] - процитировал я.
— Вы немец? — деловито осведомился он.
— Нет, — объяснил я. — Это из Рильке. Есть такой поэт.
— А при чем же тут строительство? — спросил он.
— Забудьте об этом, — сказал я. — Дети у вас есть? Вы их бьете?
Он вдруг остановился.
— Рильке! — воскликнул он. — Ну конечно! Это был мой отец. Вам знаком его рифмованный справочник столичных адресов? Штука любопытная и абсолютно бесполезная.
Он сорвал с меня шляпу и вскочил на подножку трамвая. Странный тип.
Я вошел в кафе, чтоб на досуге поразмыслить о случившемся. Кельнер был голый.
— Кофе или ничего? — спросил он.
— Ничего, — сказал я.
— Вон! — рявкнул кельнер. — Мы тут в игрушки не играем.
Это был веский аргумент: люди вроде него святым духом питаться не могут. Я опять вышел на улицу. Дождь не прекращался. Было хмуро и слякотно.
В подворотне стояли два старика. В ту самую минуту, когда я проходил мимо, тот, что повыше, двинул другого в ухо.
— Вам больно? — спросил я пострадавшего.
— Нисколько, — бодро ответил он. — Мы спорим о жизни, а у моего друга воинственная натура.
— Вот вам и философский камень, господа, — учтиво сказал я.
— Не бросайтесь камнями! — испуганно закричали оба и побежали прочь. Несмотря на свой преклонный возраст, они не поняли, что я выразился фигурально и имел в виду просто-напросто начало всех зол. Этот неудачный опыт убедил меня в бесполезности жизни. Я вынул из уха затычку и исчез.
Удивительный случай
В субботу вечером, когда я один сидел у себя в кабинете и читал Эдгара Аллана По, кто-то резко нажал кнопку звонка. Я отворил дверь и увидел щуплого человечка в унылой кепке.
— Добрый вечер, — сказал он. — Менеер Лауверс дома?
— Нет, — ответил я.
— А когда я смогу его застать? — спросила кепка.
— Никогда, — ответил я. — Такой здесь не живет.
Человек ухватил себя за подбородок. Отступив назад, он осветил карманным фонарем номер дома.
— Шестнадцать! — воскликнул он с облегчением. — Вот видите, я знал, что не ошибся. Лауверс живет в доме номер шестнадцать.
Я покачал головой.
— Правда-правда. Толстый такой, с белой собачкой.
Из вежливости я сделал вид, будто стараюсь припомнить. Но в конце концов сказал, что в жизни не видел ни этого господина, ни его собачонки.
Кепка начала проявлять признаки нетерпения.
— У него одутловатое лицо, у этого Лауверса. Я уже не первый раз его навещаю.
— Да нет здесь такого, менеер! Говорят вам…
В эту минуту отворилась дверь гостиной, и в коридор вышел тучный мужчина с одутловатым лицом, одетый в домашнюю куртку, с ним рядом суетилась белая собачка. Протягивая руку, он бросился прямо к кепке и воскликнул:
— Да ведь это Кеес! Наконец-то вы ко мне выбрались!
— Ну что, убедились? — сказал гость, взглянув на меня укоризненно.
Я был порядком озадачен; потом все выяснилось. Лауверс живет в нашем доме уже полтора года. Оказывается, из-за административной путаницы в жилищном управлении дом сдали не только нам, но и Лауверсу. По странному стечению обстоятельств раньше мы с ним ни разу не встретились. Когда мы были в передней комнате, он находился в задней. Если же в заднюю комнату уходил я, скажем, чтобы взять книгу, он в это время был в коридоре или на прогулке. Так мы за все время ни разу и не встретились. Только сейчас, благодаря посетителю, эта история выплыла наружу. Ну да ничего, что-нибудь придумаем.
Кстати, Лауверс неплохой парень. Только немного толстоват.
Спиритический сеанс
— Я пошел, до свиданья, дядя Хенри, — сказал я, уже в куртке войдя в кабинет, где он, как всегда, дремал над книгой, а облезлый пес Дус лежал у его ног.
— Хорошо, мой мальчик, — рассеянно ответил он и поглядел на меня с непостижимым, задумчивым дружелюбием очень старого человека, который в меланхолическом окружении изящных безделушек и целлулоидных воротничков ждет смерти так же спокойно, как ждут поезда. Картина эта стояла у меня перед глазами, когда я, слыша собственные шаги на замшелой аллее, оглянулся на уродливый старый дом, где нот уже целый месяц прерываю своим приходом сумбурные дядины разговоры с самим собой.
Беседовали мы с ним только о погоде, поэтому я с радостью принял приглашение своих старых амстердамских приятелей навестить их.
Входя в квартиру, я был готов ко всему — в карты и то сыграл бы с удовольствием. Но встреча превзошла все мои ожидания. В уставленной книгами комнате на круглой дубовом столе стояли бутылки и хрустальные рюмки, благодаря чему первоначальная неловкость быстро рассеялась. Я даже дошел до того, что согласился фамильярно называть Хенком корпулентного адвоката, большого поклонника искусств, потому только, что четверть века назад, когда мы оба были совсем иными, мы питали друг к другу симпатию, но, известно, бутылка вина, как по волшебству, развеивает дымку, туманящую прошлое.
И пошло: Хенк, Фреек, да не выпить ли нам за Анни. Суровая женщина с такими волосами, что ими впору набивать диванные подушки. Жена Хенка. И все в таком же духе.
Компания состояла из людей трезвых, деловых, однако же не столь самоуверенно-неприступных, как представители высшего света. Беседа протекала плавно, остроумно, непринужденно, иронично, как и подобает в обществе интеллектуалов-соглашателей.
Хенк рассказал случай из своей практики: некий лавочник, всеобщий любимец, кроткий гений квартала, с вечной любезной улыбкой на лице, как оказалось, совершил неслыханно изощренное преступление. Все заговорили о загадке так называемого человека с улицы. Я привел цитату из «Человека толпы» Эдгара По, с детской наивностью стремясь прослыть в этой высокоинтеллектуальной среде образованным человеком. Все это заметили, но я мужественно продолжал и в конце концов стал рассказывать о дяде Хенри.
— Вот уже несколько недель я живу в его доме, но, по сути дела, до сих пор ровным счетом ничего о нем не знаю. Меня бы не удивило, если бы оказалось, что по ночам он выкапывает в саду трупы или что он главарь бандитской шайки. Может статься, в свое время он убил мою тетку и ее призрак является ему по ночам. В таком случае его бормотанье, которое доносится до меня, когда я лежу в постели, не так уж невинно, как кажется. Я имею в виду, старик вроде него — сплошная загадка, стоит только набраться смелости и усомниться в его пресловутой порядочности.
От привидений разговор перекинулся на спиритизм. В этом кругу им занимаются, только не по убеждению, а на вечеринках, забавы ради.
