— Рад видеть вас, господин Штубер, — довольно небрежно отдал честь фон Вартенбург.
— Мне сказали, что вы из Берлина, господин Вартенбург. — Штубер решил забыть о его «фон», точно так же, как никогда, ни при каких обстоятельствах, не напоминал о своем собственном дворянском происхождении, при котором полагалась такая же приставка. — И, если мне не послышалось, с какой-то специальной миссией. Правда, понятия не имею, какой.
Говоря это, Штубер не сводил глаз с Крамарчука, которого, подчиняясь едва уловимому жесту его руки, конвоир-полицай, тот самый, что принес сержанту сапоги, остановил у крыльца и развернул лицом к нему.
— О миссии позвольте доложить чуть позже. Кто этот русский?
— Перед вами труп сержанта Красной армии и бывшего партизанского разведчика Крамарчука, — холодно процедил Штубер.
— Насколько я понял, на моих глазах уже происходит вынос тела?
— Мы чтим ритуалы.
— А несколько минут назад здесь происходила гражданская панихида, — охотно воспринял его мрачный юмор Вартенбург.
— Предание земле намечено на рассвете.
— Надеюсь, это мы прощаемся не с лейтенантом Беркутом?
— Вам известно даже о существовании Беркута? — искренне удивился гауптштурмфюрер.
— Как и его двойника. Вы действительно уверены, что этот пленный — не Беркут?
— Абсолютно уверен. Вы из ведомства Скорцени, я правильно понял? — оживился Штубер. Напоминание о Беркуте, а тем более, о его двойнике, прозвучало для него, как своеобразный пароль.
— Если вы помните, в свое время штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени приезжал в ваш родовой замок фон Штуберов.
— Это был незабываемый для рода баронов фон Штуберов визит, — с легкой иронией подтвердил гауптштурмфюрер. — Он навечно останется в наших родовых сагах.
— Я так и решил, что вряд ли в этих сагах найдется место для неизвестного оберштурмфюрера, прибывшего в поместье баронов Штуберов в одной машине со Скорцени, но в роли шофера и телохранителя.
— Так, значит, тот сопровождавший Скорцени офицер — это были вы?!
— После этого мы еще виделись с вами в замке Фриденталь, куда Скорцени прибыл с инспекционной проверкой.
— Это в корне меняет дело, — только теперь Штубер пристально всмотрелся в лицо гостя.
Нет, он так и не признал в нем офицера, прибывшего тогда со Скорцени. Да Вилли как-то и не обращал на него внимания. А зря. Это будет ему уроком: случайных людей рядом со Скорцени не бывает. Даже если какое-то время они выступают в роли привратников.
— Не думал, что нам придется встретиться в Украине.
— Фронтовые встречи предвидеть невозможно. В камеру его, лейтенант, в камеру, — кивнул он в сторону Крамарчука. — До особого распоряжения.
— И я говорю, что аккурат в камеру, — пробормотал полицай-конвоир.
— Без моего приказа ни в чьи руки не передавать, — добавил тем временем Штубер.
— И на том спасибо, эсэс, — негромко произнес Крамарчук, и барону хотелось верить, что произнес он это искренне.
— Да, это меняет дело, оберштурмфюрер, — подтвердил Штубер, приглашая Вартенбурга в свою машину. — Сожалею, что и в замке Фриденталь нам не представилась возможность познакомиться более основательно.
Штубер был уверен, что после приезда в замок Фриденталь, где размещалась возглавляемая Отто Скорцени особая разведывательно-диверсионная школа (известная под ничего не говорящим названием «Специальные курсы особого назначения Ораниенбург» и слушатели которой ходили в основном в штатском), — оберштурмфюрера он больше не встречал.
Впрочем, тогда он и не проявлял к нему особого интереса, считая его обычным телохранителем «героя нации»; по этой же причине не поинтересовался и его фамилией. Тем более что интересоваться чьими бы то ни было фамилиями и кличками в замке Фриденталь как-то не принято.
— Кстати, сразу же после нашей прогулки в имение генерала Штубера у меня появилось одно небольшое заданьице, связанное с участием Скорцени в известной вам операции «Дуб»…
— «Известной»! — хмыкнул Штубер. — И не только мне. Еще бы: похищение Муссолини! Теперь это уже диверсионная классика, — с еще большим интересом взглянул Штубер на берлинца. — Однако в самой операции, насколько мне помнится…
— Увы, в самой операции участия принимать не пришлось, о чем сожалеть буду до конца дней своих.
— Вам действительно очень не повезло, — сочувственно молвил Штубер, приказав водителю двигаться к крепости, где проходила сейчас тренировка солдат его группы «рыцарей рейха».
— Зато знаю, что, разрабатывая эту операцию, гауптштурмфюрер СС Скорцени своевременно вспомнил о вас.
— Завидуете…
— Благодарите его адъютанта Родля. Это он вовремя напомнил Скорцени о прозябающем где-то на Восточном фронте бароне фон Штубере. Хотя с Восточного фронта людей старались не отзывать. Даже для таких важных операций.
— Отсюда вообще стараются не отзывать, — мрачновато ухмыльнулся Штубер. — Никуда. Разве что на небеса.
Вартенбург был спортивного вида, плечистым, уверенным в себе крепышом. Однако мертвенно-бледное лицо, с синими мешочками под глазами свидетельствовало, что человек этот уже давно ведет далеко не спортивный образ жизни. К тому же появился какой-то «червь», который постепенно, неумолимо подтачивал его тело.
— Это точно: группа состояла в основном из слушателей «особых курсов».
— Да еще из парашютистов корпуса генерала Штудента, — предавался приятным воспоминаниям гауптштурмфюрер.
— Странно, что после штурма горы Абруццо вас вновь вернули в Украину. Люди, прошедшие испытание итальянским «дубом», стали получать одно задание безумнее другого.
— Характер моих заданий соответствует характеру того периода войны, в который мы вступили, — популярно объяснил приезжему наглецу Штубер. — Вот почему кое-кому приходится сражаться здесь, чтобы чуть ли не каждый день участвовать в операциях, которые не сулят ни славы, ни чинов.
Вартенбург понял, что это прошлись по нему, но благоразумно промолчал.
— Так даже интереснее, — проговорил он через несколько мгновений. — Победы расхолаживают. А та ситуация, в которой оказалась сейчас наша армия, требует от народа собранности, воли, проявления истинно арийского духа.
Штубер поморщился. В последнее время берлинское радио он слушал только в часы, когда передавали последние новости. Красноречие Геббельса и его подопечных гауптштурмфюрера уже не интересовало, оно вызывало разве что чувство неловкости. Гауптштурмфюрер понимал, что Вартенбург далек от пропагандистского питомника Геббельса. Просто он мыслил, как все «истинные арийцы». Тем не менее Штубер желал бы поговорить с оберштурмфюрером о чем-нибудь предметном.
— Я не терплю разглагольствований, — продолжал тем временем сподвижник Скорцени, — о том, что все потеряно, что мы на грани краха. Германия не может потерпеть крах.
— Да что вы говорите?! — не удержался Штубер.
— Даже если мы проиграем войну, каждый, кто останется в живых, должен продолжать борьбу всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
— После того как войну Германия все же проиграет? Звучит, как наставление для «Фольксштурма».
— Вы не поняли меня, господин гауптштурмфюрер, — жестко заметил Вартенбург. — Столь пространно я заговорил на эту тему только для того, чтобы вы знали: я — из тех, кто будет сражаться за фюрера и Германию до конца.
— Такая возможность — «до конца» — здесь представляется каждый день. Однако в Украину вас прислали, очевидно, не за этим. Впрочем… — Штубер выразительно посмотрел в сторону сидевшего за рулем штурмманна[4].
— Это мой водитель, — вполголоса обронил Вартенбург, давая понять, что всецело доверяет этому человеку. — Кстати, из курсантов Фриденталя.
— Тогда, очевидно, у него другой чин. И водитель — не основная его должность, — развил эту информацию Штубер. Они восседали на заднем сиденье, и в данном случае могли вообще не обращать внимания на этого человека.
— Так оно и есть.
Штубер снисходительно улыбнулся, прощая Вартенбургу подобное подражание Скорцени.
— Надеюсь, он не старше вас по чину?
— Равный.
— Кто бы мог предположить такое?!
Водитель несомненно слышал их разговор, однако продолжал вести машину с совершенно непроницаемым лицом, оправдывая исконную нордичность своего характера.
— И что же привело вас в Подольск?
— Желание ознакомиться с деятельностью вашей группы.
— Так это что, инспекция?! — изумленно уставился на него Штубер.
— Скорцени и сам приходит в ярость, когда в его присутствии произносят слово «инспекция». Но мне приказано срочно сформировать еще одну такую ж группу. В основном из славян, чтобы затем наиболее талантливых из них, после основательной проверки в деле, можно было бы командировать на «особые курсы». Из остальных — подготовить диверсионную группу, способную действовать в ближних тылах русских, где всегда остается немало людей, которым не хотелось бы иметь дела ни с русской контрразведкой, ни с русской службой безопасности. Со временем такая группа могла бы стать костяком национального сопротивления.
