— Узнаем, какой у них был приказ, — заверил его Беркут. — Возьмем «языка» и вежливо поинтересуемся. Не первый день на передовой.
Только когда, виртуозно объехав пустующий, с выбитыми окнами и полуразрушенной крышей, дом, водитель вырулил на небольшую, более-менее чистую площадку, перед машиной наконец появилось двое бойцов в телогрейках, с автоматами в руках и засунутыми за ремни немецкими штыками.
— Ищук, геройская твоя голова, как же ты пробился сюда?! — вспрыгнул на подножку смуглолицый, скуластый младший сержант, не обращая внимания на сидящего рядом с водителем капитана. — Мы уж думали все: так, без тушенки, и отвоюем свое.
— Дурное тебе снилось, Мальчевский. Со «вторым фронтом» — и к своим не пробиться? Да после этого сам в пекло попросился бы.
— Братцы, навались! — сразу же вцепился в борт другой боец. — Все равно врагу достанется.
— Отставить! — вмешался Беркут, хлопнув водителя по плечу, чтобы остановился. — Сколько вас здесь? Где рота?
Бойцы удивленно посмотрели на рослого, еще достаточно молодого крепыша-капитана, на лице которого все — и по-ястребиному изогнутый нос, и пронизывающий взгляд, и выбивающаяся из-под фуражки смолистая, едва-едва подернутая сединой прядь волос, и завершающий резкие скулы прямой упрямый подбородок, — выдавали человека решительного, привыкшего к тому, что все вокруг понимают его с полуслова. И так же, с полуслова, подчиняются.
— Здесь — только четверо, и все, — сразу же соскочил с подножки младший сержант. — А что за целую дивизию воюем — так это, уж извините, ради немцев стараемся. Только ради них. Чтобы не грустили.
— Представьтесь, боец.
— Да что уж тут представляться? Младший сержант Мальчевский, командир несуществующего отделения погибшей роты. Со мной еще трое бойцов. Нам бы, понятное дело, давно следовало драпануть отсюда вместе со всеми отступающими. Но героический старший лейтенант Корун приказал младсержу Мальческому оставаться здесь, чтобы держать заслон, — не доложил, а скорее вежливо объяснил пехотинец.
— С твоими гренадерами все ясно. А где сейчас остальные бойцы?
— Остальные где-то там, у болота, с немцем перестреливаются. Еще четверо — в конце косы, за руинами рыбацкой хаткой, на «маяке», как мы говорим, сбивают плот. Да только черта два на нем пробьешься. На том берегу тоже фрицы.
— Плот сбивают? Божественно! Коса-то хоть большая?
— Шагов пятьдесят в длину, и шагов двадцать в ширину, к тому же изогнутая. А венчают ее руины какой-то башни, которые, собственно, и предстают в виде разрушенного «маяка».
— Бери своих гренадеров, младсерж, и завалите камнями этот проезд у дома. Дорогу до и после него тоже усыпьте камнями. Здесь будет наш первый и основной пост, на котором фрицы должны пропуска свои, кровью окрашенные, пропускать.
— Какой пост, какой, козе под хвост, пост?! — вмешался рядовой, подбежавший к машине вместе с Мальчевским. — Ты же все видел, младсерж Мальчевский! Уходить надо! Плоты сбивать и уходить, пока еще можно уйти!
— Считаете, что немцы заняли этот берег до конца тысячелетнего рейха? Или паниковать вздумали? Младший сержант, выполняйте приказ. Как только все здесь завалите, отзовите красноармейца Звонаря.
— Звонаря? — переспросил младсерж. — Кто такой, почему о таковом лично мне доложено не было?!
— Он остался у въезда в эту каменную пустыню.
— Один, что ли, остался, легионер короля Мафусаила?
— Предпочитает, знаете ли, одиночество.
— Тогда это наш хлопец.
— Командира! Любого командира! — донесся до них крик солдата, появившегося у второго дома, со снесенной крышей. — На связи командир дивизии.
— Все еще действует связь? — удивленно спросил Беркут подбегающего к машине лейтенанта. И лишь когда тот развел руками, вспомнил, что Глодов прибыл сюда вместе с ним. — Арзамасцев, Ищук! Груз — в каменоломню. Машину тоже укройте, — отдавал приказания, уже подбегая к дому, на обгоревшем, разрушенном крыльце которого стоял высокий, по-старчески сутулый телефонист.
8
Часть крыши дома упала так, что подступиться к входной двери можно было лишь пригнувшись и пройдя под свисающими бревнами. Но в самом доме, особенно в просторной кухне, с окнами, забитыми подушками и завешанными шинелями, было довольно тепло и даже по-своему, по-фронтовому, уютно. Чувствовалось, что еще недавно здесь топили печь. Причем огонь в ней разводили, несмотря на то, что верхняя часть дымохода была снесена.
— Командир дивизии — в звании генерала? — спросил Беркут связиста, отыскивая при свете керосинки лежавший в углу, на каком-то ящике, полевой телефон.
— Генерал-майор Мезенцев, — полушепотом ответил связист, очевидно, побаиваясь, как бы на том конце провода генерал не услышал свое имя, всуе произнесенное безымянным ефрейтором.
— Здесь капитан Громов.
— Капитан… кто? — переспросили охрипшим, совсем некомандирским голосом на том конце провода.
— Громов, товарищ генерал! — решил Андрей назвать свою настоящую фамилию, понимая, что генерал начнет выяснять, кто он таков и откуда взялся.
— Слушай, капитан, что там у тебя происходит?!
— Воюем, товарищ генерал.
— Понятно, что воюете, но ты давай открытым текстом, черт с ними, если прослушивают. Что происходит? Вы все еще держитесь?
— Держимся, конечно.
— Какими силами? Вы — единственные, кто еще цепляется за тот берег. Сколько у тебя людей?
— Думаю, человек сорок насчитаем. — Андрей вопросительно взглянул на связиста, но тот растерянно пожал согбенными плечиками.
— Может, и наберется, — проговорил вполголоса.
— Противник пока еще только прощупывает нас. Он все еще в азарте наступления, а потому ринулся к броду, к переправе…
— Он не к переправе. Он уже за этот берег зацепился и теснит нас, — прохрипел-пророкотал в трубку генерал. — Так сколько вас, говоришь?
— Я только что прибыл, товарищ генерал. Мне нужно еще минут двадцать, чтобы выяснить…
— Постой-постой! Откуда это ты прибыл? Из какого полка? Что-то я тебя, Громов, не припомню.
— Я не из вашей дивизии, — Беркут оглянулся на вошедшего лейтенанта и жестом попросил его присесть — он мог понадобиться.
— Так все-таки откуда? — теперь голос генерала звучал настороженнее и требовательнее. — Из соседней дивизии, что ли?
— Дело в том, что на косу я попал случайно. Мы прорвались на грузовике, который подвозил сюда боеприпасы и продукты. Сам я из-за линии фронта. Командовал диверсионно-партизанской группой. В Украинском штабе партизанского движения меня знают, как «лейтенанта Беркута». Внеочередное звание, «капитан», присвоили всего лишь несколько дней назад. Это я на тот случай, если вдруг начнете выяснять!
— Ни черта не пойму, — откровенно проворчал генерал, однако теперь голос его стал мягче.
— Я — тоже не многое понимаю, — успокоил его Беркут, считая, что вникать в подробности комдиву не обязательно. Главное, чтобы сгоряча не принял его за диверсанта.
— Но все-таки чуть подробнее.
— Наш самолет, то есть тот самолет, на котором меня как командира разведывательно-диверсионной группы должны были доставить из-за линии фронта в штаб армии, был подбит и сел на вашем берегу, в трех-четырех километрах от реки, справа от дороги, ведущей к переправе. Там осталось несколько бойцов, однако немцы могут захватить самолет, — поспешно чеканил Андрей, опустившись на краешек стула, на котором еще стояла миска с солдатской похлебкой.
Он опасался, что объяснение может затянуться, потому что объяснить генералу, кто он такой, откуда прибыл и как оказался здесь, значит, по существу, пересказать половину своей фронтовой биографии.
— Самолет, говоришь? Это же где-то в расположении вашего полка… — вполголоса проговорил генерал, явно обращаясь к кому-то из стоящих рядом с ним. — Тогда почему не доложили? Не знали? Быстро разведчиков… Обеспечить охрану самолета.
— Его нужно отбуксировать в безопасное место, — вклинился в их разговор Беркут. — Экипаж остался у машины. Вместе с ним — прибывший со мной майор-летчик, сбитый немцами над партизанскими лесами, и один из моих бойцов.
— Понял, капитан, понял, — занервничал теперь уже генерал. Он тоже почувствовал, что время уходит. Драгоценное время.
— И еще просьба, — властно перебил его Андрей. — Найдите, пожалуйста, способ связаться с Москвой, с Украинским штабом партизанского движения, и сообщить, что капитан Громов, он же капитан Беркут, — «капитан Громов, он же Беркут» сразу же диктовал телефонисту генерал, — из-за линии фронта прибыл. Но задерживается по теперь уже известным вам обстоятельствам.
— …Только что прибыл, — лихорадочно диктовал генерал, на которого магически подействовало сообщения о том, что капитана Беркута доставляют из-за линии фронта. — Самолет подбит и совершил вынужденную посадку….В Украинский штаб партизанского движения. Майор, позаботьтесь. Все у тебя, капитан?
