– …Не понимаю только, зачем вам этот старичок сдался. Дед как дед, торгует раками рядом со скобяной лавкой. Всего стоящего у него – это борода и очки. – Шкипидаров поднял глаза и смотрел теперь на плоскую стену, по которой кривой походкой гуляла ярко-красная надпись: «Водитель, помни! Каждая капля сэкономленного бензина приближает наше светлое будущее!»
– Какие раки?! Не было никаких раков! И бороды никакой не было! – остановил я Шкипидарова нервно. – Были эти… лампочки для ручной штопки, курочка-ряба была… спички… – Я запнулся; про коробок говорить не стоило.
– Нет, борода была, – уверенно произнес Щелчков. – Раков не было, а борода была.
– Как же не было раков, когда я сам этих раков трогал. – Шкипидаров замотал головой и заёрзал на резиновой шине. – По пятачку штука, красные такие, усатые. Смотрят из ведра и пищат.
Лёшка, ученик сторожа, до этого равнодушно прислушивавшийся, заинтересованно заглянул к нам в кузов.
– Я не понял, – сказал он, скалясь, – как это «красные и пищат»?
– Красные, потому что вареные, а пищат, потому что больно, – ответил на вопрос Шкипидаров.
– А-а! – Лёшка кивнул и, задумавшись, отошел от машины.
– Шкипидаров, ты перепутал. Это был не тот старичок. У нашего – бороды не было, – настойчиво повторил я.
– Была, – возразил Щелчков. – Очков не было, это точно, а борода была. И палка была, и кепка.
– Но я же помню, я его как живого перед собой вижу. Желтые такие усы, прокуренные… Нос. – Я показал, какой был у старичка нос. – Голова лысая, кепки не было, точно, не было никакой кепки. Палка… палки не помню, кажется, тоже не было.
– Я не понял, при чем тут я? Вам этот старик нужен, вы его и ищите. А то один говорит, что лысый, другой говорит, что в кепке. Один говорит, с усами, другой говорит, что с носом. Нет, ребята, ходите на рынок сами. – Шкипидаров привстал над кузовом и сделал вид, что собирается уходить.
– Послушайте. – В кузов снова заглянул Лёшка. – Красные, ну это понятно. Вареные, потому и красные. Но раз вареные, почему им больно?
Тут неслышно из-за левого борта показалась дяди Колина голова.
– Что, мазурики, испугались? – Дядя Коля вытащил из-под мышки веник и повесил его сушиться. От машины к сарайчику у ближней стены была протянута веревка с прищепками. – Духовито, – втянул он носом сладковатый веничный дух. – Про что спорите, пионерия? Про двойки или про тройки?
– Я думал, вы в бане паритесь, – сказал младший ученик сторожа, – а вы – вот он, как Сивка-бурка. Как же это вы, дядя Коля, сюда так незаметно проникли? Ворота-то заперты на запор. И Вовка храпит, как радио.
– Хе-хе, – сказал дядя Коля, – это у меня, Лёшка, секрет. Может, я это специально сюда так незаметно проник, чтобы проверить, Алексей, твою служебную бдительность. – Дядя Коля пригрозил пальцем. – Автобаза ж, она – объект! – Дядя Коля сдвинул крупные брови. – Это ж понимать надо!
– А я знаю, – сказал Щелчков, – там, под машиной, люк. Вы через него и пролезли. Я слышал, как крышка грохнула.
– Срезал. – Дядя Коля кивнул и весело посмотрел на Щелчкова. – Один ноль в твою пользу, хлопец. А скажи мне, раз ты такой умный, в Африке комары водятся?
– В Африке комары не водятся, – уверенно ответил Щелчков, – в Африке – там москиты.
– Да-а… – задумчиво сказал дядя Коля. – А я думал, комар везде. Он же легонький, дунь в него, он и пырк. – Дядя Коля потеребил веник. – Интересно, а ерши в Африке есть?
– Нет, – ввязался в разговор Лёшка, – ерш – рыба наша, русская. Ерш и еще пескарь.
Я сразу вспомнил лысого рыболова с набережной и потерявшийся коробок. Воспоминание о наклейке с ракетой опустило меня с москитных африканских небес на землю. Надо было, не надеясь на Шкипидарова, завтра идти на рынок и искать того старичка самому. Вдруг коробок с ракетой у старичка не один. Чем рыночный черт не шутит?
Сторожевая собака Вовка, услышав дяди Колин басок, бодро завиляла хвостом и, улыбаясь, подбежала к хозяину. Дядя Коля потрепал ее за загривок и вытащил из кармана сушку.
– Что, Вовик, проголодавши? – Раскрутив сушку на пальце, он подбросил ее высоко вверх. Вовка терпеливо ждала, когда маленькое колесико с маком приземлится на собачий язык. Вдруг она крупно вздрогнула и, мгновенно забыв про сушку, повернула морду к забору. Шерсть на ее загривке вздыбилась. Вовка заворчала тревожно и метнулась стрелой к воротам. Сушка отскочила от камня и укатилась под штабной грузовик.
– Эй, там, за забором! Есть здесь кто живой или нет? – раздался из-за забора голос.
Вовка на подобное хамство ответила возмущенным лаем, то и дело оборачиваясь к хозяину. «Может, загрызть нахала?» – спрашивали ее преданные глаза.
Дядя Коля повертел головой; это значило, что спешить не надо. Загрызть никогда не поздно, а дядя Коля был человек не злой.
– Это еще что за полундра? – Дядя Коля взял у Лёшки свисток и важной командирской походкой направился к чугунным воротам. Лёшка с ружьем в руках залег за мусорными бачками.
– Песик, эй, тю-тю-тю! Конфетку хочешь? – В щель между воротами и землей кто-то ловко носком ботинка пропихнул обсосанный леденец.
Вовка на секунду задумалась, облизнулась, но, поборов искушение, с новой силой залаяла на обидчика. Взятка на боевом посту каралась у дяди Коли строго.
Бог и он же царь автобазы открыл смотровую дырку и голосом степенным и строгим спросил у неизвестного с улицы:
– Я извиняюсь, а кто вы такие будете, что без спросу третесь у посторонних ворот, шумите и территорию мусорите? Все прохожие как прохожие, честно гуляют мимо, а вы, значит, такие особенные? Вам, значит, наш закон не указ, что собак кормить воспрещается? – Для пущей значительности и острастки дядя Коля поддал голосу гнева и крикнул в глубину автобазы: – Алексей! Тяжелым калибром, товсь! Первый выстрел – предупредительный, по ногам.
– Есть, тяжелым калибром товсь! – отчеканил ученик Лёшка и грохнул ружьецом по бачку. Голуби на соседней крыше лениво взлетели в воздух, покружились и вернулись на место.
За воротами сначала притихли, потом вежливым дребезжащим голосом принялись объяснять:
– Сами-то мы будем приезжие, из деревни мы, из Желдобино, Новгородской области, Зюпонинского района, ищем дом шестой дробь четыре, квартиру гражданки Чёлкиной, а номер, я извиняюсь, не помним. Чёлкина нам будут родня, они моему племяннику крестная. Гостинцев вот ей везем, порадовать желаем гражданку.
– Чёлкина, говорите? Вашему племяннику крестная? – Сторож дядя Коля задумался. Потом сердито покачал головой. – Нету здесь никакой Чёлкиной. Ёжиков Николай Игнатьич, это да, такие имеются, Лёшка Шашечкин тоже есть, а Чёлкиной, извиняюсь, нету. Так что проходите, гражданин, мимо, тут объект государственного значения под охраной вооруженной ВОХРы, а не дом шесть дробь четыре. Здесь и дома-то никакого нет, разрушен прямым попаданием авиационной бомбы при героической обороне Ленинграда в сорок втором году, и не шесть он был дробь четыре, а номер имел одиннадцатый, как теперь имеет соседний, это после номера поменяли, когда город после войны отстраивался…
Я слушал разговор у ворот, а сам думал о наклейке с ракетой. Щелчков соскочил на землю и чем-то там за бортом хрустел. В кузове стало скучно. Шкипидаров ёрзал на шине и тыкал ножичком в деревянный настил; на меня он не обращал внимания. Лёшка, ученик сторожа, уже, ловко оседлавши бачок, целился из ружья в мочалку. Я перелез через борт и устроился со Щелчковым рядом. Тот сидел возле машины на корточках и посасывал дяди Колину сушку.
– Я подумал про этот люк, – сказал он и показал под кузов, – куда он еще ведет, кроме бани? Надо у дяди Коли выяснить.
– Зачем? – спросил я у него равнодушно.
– Как зачем? – удивился он. – Для незаметных перемещений по городу. Устроили на тебя, к примеру, возле дома враги засаду, а ты к ним с тылу и: «Руки вверх»!
– А если с тылу нет люка?
Тем временем дядя Коля, отделавшись от назойливого приезжего, заткнул смотровую дырку и вразвалочку направился к нам.
– Ходят тут, черти лысые, – бубнил он себе под нос. Вовка путалась у него в ногах и норовила лизнуть ботинок. – Насилу от этого ханурика отвязался. А то – Чёлкина, а то – мы приезжие, а глаза у самого так и зыркают, а нос так по забору и ходит, как у Вовки, когда она метки нюхает.
Я прислушался. Фраза про черта лысого вновь напомнила о рыболове с Фонтанки. Непонятно почему, я спросил:
– Дядя Коля, а этот, который спрашивал, он, случаем, был не лысый?
– Лысый? Почему – лысый! Волосатый, вот как она. – Дядя Коля кивнул на Вовку. – Я бы даже сказал – мохнатый, в смысле, руки у него мохом покрыты. Ну, не мохом, а волосами, только больно на мох похоже. – Он сощурился и коротко хохотнул. – И наколочка еще на руке, что-то там на пальцах наколото. Может, «ВИТЯ», а может, «СЕВА», не помню. Это, когда он шляпой от воробьев отмахивался, я заметил.
