Возможно, Ник вдруг неожиданно осознал значение безопасности и решил, спокойно и рационально, что было бы замечательно, если бы все ездили на таком замечательном автомобиле как Mercedes. Мы, однако, не думаем, что это так. Его поведение: и то, что он потратил такие деньги на роскошную машину, и то, что он подбивал своих друзей поступить так же, было настолько нехарактерно для него, что мы подозреваем его в стремлении ослабить диссонанс, который он испытывал, совершив импульсивную покупку и потратив большую часть своих сбережений на то, что он раньше называл «просто машиной». Кроме того, он это сделал как раз тогда, когда его дети собирались поступать в университет, что должно было существенно уменьшить его банковский счет. Итак, Ник начал искать аргументы в пользу своего решения: «Mercedes — замечательный автомобиль, я усердно работал всю свою жизнь и заслужил его, кроме того, он такой безопасный». И, если бы ему удалось убедить своих прижимистых друзей также купить дорогой автомобиль, — он бы стал считать свое решение вдвойне оправданным. И вот, как и последователи миссис Кич, он начал «проповедовать».
Потребность Ника уменьшить диссонанс (как и у Ингрид) была усилена необратимостью его решения: он не мог от него отказаться, не теряя деньги. Научные доказательства значения необратимости решений были получены в остроумном исследовании интеллектуальных маневров игроков на скачках. Ипподром — это идеальное место для исследования фактора необратимости, поскольку после того, как вы сделали ставку, вы уже не можете вернуться и сказать милому человеку в окошке, где принимают ставки, что вы передумали. Исследователи просто подходили к людям, стоявшим в очереди, чтобы поставить свои два доллара, а также к тем, кто только что сделал ставку. Они всех их спрашивали, насколько уверены эти люди в том, что лошади, на которых они поставили, выиграют. Те, кто уже сделал ставку, были более уверены в выигрыше лошади, на которую они поставили, чем люди, еще стоявшие в очереди [24]. Но, конечно, единственным отличием в данной ситуации было то, что одни игроки уже успели сделать ставку, а другие — нет. Люди обретали большую уверенность в своем решении, если его уже нельзя было изменить.
Вы уже можете оценить одно из полезных следствий знания механизма диссонанса: не слушайте Ника. Чем выше цена решения, связанная с потраченным временем, деньгами, усилиями или перенесенными неудобствами, чем необратимее его последствия, тем выше потребность ослабить диссонанс, подчеркивая позитивные аспекты сделанного выбора. Таким образом, когда вы собираетесь сделать большую покупку или принять важное решение — какой автомобиль или компьютер купить или воспользоваться ли услугами пластической хирургии, или участвовать в платной программе психологического самоусовершенствования — не спрашивайте совет у тех, кто сам только что принял подобное решение. У такого человека будет сильная мотивация убеждать вас в том, что ваше решение будет правильным. Спросите людей, потративших двенадцать лет и 50 000 долларов на услуги психоаналитика или психотерапевта, о том, помогло ли им это, и большинство из них ответит: «Доктор Велшмерц — просто замечательный! Я бы никогда не встретила свою настоящую любовь [нашла новую работу/сбросила вес], если бы не он!». Учитывая все потраченное время и деньги, вряд ли они скажут вам: «Я ходил на сеансы доктора Велшмерца двенадцать лет, но все это было напрасно». Если вам нужен совет о том, какой продукт купить, спросите человека, который все еще собирает информацию и поэтому может высказать непредвзятое мнение. А, если вы хотите узнать, поможет ли вам какая-либо терапевтическая программа — не следует полагаться на свидетельства тех, кто ее прошел: найдите надежные экспериментальные данные.
Самооправдания — достаточно сложный феномен, если они следуют за нашими сознательными выборами, но в этих случаях мы, по крайней мере, знаем, что можем их ожидать. Однако они возможны и после наших поступков, совершенных по каким-то о неосознанным причинам, когда мы сами не понимаем, почему придерживаемся какого-то мнения или обычая, но слишком горды, чтобы признать это. Например, во введении мы описали обычай суданских племен Динка и Нуэр, удалявших несколько постоянных передних зубов у своих детей — это очень болезненная процедура, для которой используется не скальпель и щипцы, а простой крюк. Антропологи предположили, что эта традиция появилась во время эпидемии столбняка, когда возникает спазм жевательных мышц, не позволяющий разомкнуть челюсти: удаление зубов позволяло кормить больных. Но, если именно это было причиной, почему же люди из этих племен продолжали придерживаться этой традиции, когда опасность уже миновала?
Эта практика, представляющаяся бессмысленной, оказывается понятной, если рассмотреть ее с точки зрения теории диссонанса. Во время эпидемии взрослые удаляли передние зубы у всех своих детей, чтобы, если дети заболеют столбняком, их можно было бы кормить. Но это очень болезненная операция для детей, тем более что болели не все дети. Чтобы оправдать свои действия и в своих собственных глазах, и в глазах детей, суданцы пытались обосновать свое решение, придумывая дополнительные положительные следствия болезненной процедуры. Например, они могли убедить себя, будто удаление зубов обладает эстетической ценностью, например, что деформированный подбородок выглядит очень привлекательно, они могли даже превратить это хирургическое испытание в ритуал перехода к взрослости (обряд инициации). Это и произошло на самом деле. «Без зубов люди выглядят красиво, — говорят эти суданцы, — те, у кого есть все зубы, выглядят уродливо: они похожи на каннибалов, которые едят людей. С полным набором зубов мужчина становится похож на осла». У беззубости есть и другие эстетические преимущества: «Нам нравится шипящий призвук, который получается, когда мы говорим». А взрослые успокаивают пугающихся детей, объясняя им, что: «Этот ритуал — признак зрелости» [25]. О первоначальной медицинской причине этой традиции все уже давно забыли, но остались психологические самооправдания.
Люди хотят верить в то, что они как умные и рациональные индивиды, знают, почему они делают выбор, поэтому их не всегда радует, когда вы объясняете им истинную причину их действий. Эллиот убедился в этом сам после эксперимента по «отбору» в дискуссионную группу.
«После того, как все участники эксперимента его закончили, — вспоминает он, — я подробно объяснил им и сам эксперимент, и лежащую в его основе теорию. Хотя все, кто прошел трудную процедуру „отбора“, сказали, что считают гипотезу интересной и понимают, почему на большинство людей трудная процедура повлияет так, как я предсказывал, они очень старались мне доказать, что на их личное позитивное мнение о дискуссионной группе трудность испытаний никак не повлияла. Все они утверждали, что группа им понравилась по-настоящему. В реальности почти всем из них группа нравилась больше, чем тем, кто проходил умеренные по трудности испытания».
Никто не обладает иммунитетом: все испытывают потребность уменьшить диссонанс, даже те, кто отлично знает его теорию. Эллиот рассказывает свою историю: «Когда я был молодым профессором в Миннесотском университете, мы с женой устали от съёмных квартир. Итак, в декабре мы решили купить наш первый дом. Мы смогли найти только два подходящих дома по приемлемой для нас цене. Один был старым, очаровательным и находился на пешеходном расстоянии от университета. Он мне очень нравился, потому что я мог в него приглашать студентов, чтобы заниматься вместе с ними исследованиями, угощать их пивом и играть роль классного профессора. Но этот дом находился в промышленном районе, где трудно было найти место для прогулок с нашими детьми. Другим вариантом был типовой дом — новый, но абсолютно без индивидуальности. Он находился в пригороде в тридцати минутах езды от университетского кампуса, зато всего в одной миле от озера. Продумав несколько недель, мы решили покупать дом в пригороде.
«Вскоре после переезда, я заметил в газете объявление о том, что продается подержанное каноэ, и немедленно купил его, чтобы сделать сюрприз моей жене и детям. Когда я приехал домой в холодный и хмурый январский день с каноэ, прикрученном на крыше моей машины, моя жена взглянула на каноэ и разразилась смехом. „Что тебя так рассмешило?“ — спросил я. Она ответила: „Спроси Леона Фестингера!“. Конечно! Я испытывал такой сильный диссонанс после покупки дома в пригороде, что мне немедленно потребовалось что-то сделать, чтобы оправдать мою покупку. Я каким-то образом умудрился забыть, что была середина зимы, и в Миннесоте пройдет несколько месяцев, пока на озере растает лед, и можно будет плавать на каноэ. Но, в определенном смысле, не понимая этого, я все же использовал каноэ. Всю зиму, несмотря на то, что каноэ хранилось в гараже, его присутствие помогало мне лучше относиться к нашему решению».
