Сама она как рванула в Москву сразу после института, благо с распределениями после перестройки было покончено, так и сгинула. Снимала квартиры, работала в каких-то непонятных конторах. Даже замужем, кажется, побывала. Раз в год-полтора она возникала на пороге Аниного домика как легкое розовое облачко, в немыслимых нарядах, увешанная пакетами с подарками, игрушками для Наташки. Вся легкая, брызжущая энергией и словами, которые хотя и были связаны в предложения, все же редко выражали законченную мысль.
— Я прямо из Кельна, там один придурок решил открыть контору по найму русских гувернанток. Ха! Что это у тебя? Ну-ка пройдись… Где купила? Сама сшила? Во-первых, врешь, а во-вторых, это уже года три никто не носит! Тут недавно презентация была, я обыскалась найти что-нибудь этакое! Предлагают мне манто из стриженой норки. Белой! Бред! Я ее так приложила — ха! — ей мало не показалось! Да мне, в общем, все равно, платить не мне, только потом надо было ехать в аэропорт встречать какого-то австралийца. Умора! Австралиец, а сам в тирольской шляпе, в клетчатых штанах по щиколотку. А где ты оправу Наташке покупала? У, лапочка… Здесь? Не может быть! Как у тебя уютно, спокойно.
Тут же без всякого перерыва и подготовки она начинала плакать и жаловаться на то, что настоящие мужики все перевелись, а честные и подавно. Один, может, только Юрий и остался. И как же она, Анна, все-таки была права, когда выходила за него замуж. Что ее, Ларису, наивную дурочку, обманывают все кому не лень, а она все верит и надеется. Но какая вилла у этого немецкого придурка, который запал на русских гувернанток! Двери дубовые, над ними оленьи головы, он еще и охотник, блин.
Анна послушно ахала, когда подруга, понизив от восторга голос, называла стоимость чьих-то мехов, бриллиантов, особняков и машин. Утешала ее, когда та снова принималась плакать от горя, что это все принадлежит не ей, Ларисе.
— Ты сама не понимаешь, какая ты все-таки счастливая. — в конце концов восклицала Богемская и снова утыкалась мокрым носом со следами размазанной туши ей в грудь.
«Да, я счастливая, — говорила себе тогда Анна и тут же суеверно спохватывалась: — Нет, Господи, нет! Я не то хотела сказать! Я хотела сказать, что мне ничего не надо, лишь бы все оставалось как есть».
«Может быть, за эти мысли, за самонадеянность я и наказана? А Юрий, выходит, за меня? А Наташка, Наташка-то за что?!!»
Аня почувствовала, как слезы подступили к горлу, к глазам. Предвидя облегчение, она не стала сопротивляться. От уголков глаз вниз по щекам тихо наметились два соленых ручейка. Слезы текли себе и текли, скатываясь на анкеты. Она плакала и думала: «А почему в анкетах нет таких вопросов: „Хороший человек или нет? Ненужное зачеркнуть“». Или: «Бывал ли счастлив? И если „да“, то где и когда?»
Подмоченные анкеты посыпались на пол с ее коленей, но Анна этого не почувствовала. Она думала, что бодрствует, что еще размышляет над своей жизнью, над глупыми анкетами, хотя на самом деле уставшая женщина уже спала. И Бог послал ей крепкий сон, без сновидений, только с ощущением чего-то светлого и нежного.
Хотя, возможно, это проникал сквозь влажные веки мягкий зеленый свет непогашенного торшера.
Глава 3
— Володя? — удивленно и радостно воскликнула Анна. — Тебя выписали? Господи, какой шрам…
Поддавшись внезапному порыву, она бросила сумки, прижала его голову к груди. Володя осторожно высвободился, пожал ей руку.
— Ничего особенного. Скоро, говорят, будет не так заметно. А где Наташка?
Он подхватил сумки, прошел в калитку.
— Дома, книжки читает. — Анна заспешила следом. — Просто беда, в сад ей нельзя, подружек тоже нет никаких. Сам знаешь, я всегда была ей единственной подружкой. Сейчас, слава богу, хоть отпускает одну из дома.
Они вошли в дом.
— Как вы тут?
— Справляемся потихоньку. Доброе утро, солнышко!
Приветствие было обращено уже к девочке, молча повисшей на маминой шее.
— Соскучилась? Когда я уходила, она спала, — пояснила Анна Володе. — Да ведь меня и не было только пару часов! Накрывай на стол, видишь, у нас гости!
На его протестующий жест она ответила сдержанной улыбкой:
— Причем гости голодные. Сколько ты домашней пищи не ел?
Хлопоча, Анна рассказывала ему свои нехитрые новости. Все они касались работы.
Около недели она проработала надомницей — упаковывала видеокассеты в коробки и заклеивала их в целлофановую пленку. Все это ей домой привозили на маленьком грузовичке и по готовности увозили. Занимались этим несколько молодых ребят, некогда учившихся у нее в школе. Но как раз накануне Аниной первой зарплаты «фирму» разогнали: прошла очередная волна борьбы с «видеопиратством». Ребята, впрочем, унывать не стали — перебросились на изготовление лазерных дисков. Но у Анны уже отпала всякая охота участвовать в этом: в ее положении не хватает только конфликта с законом! Да и не так уж были нужны ее услуги — просто помнили бывшие школьники ее уроки, ее отношение, хотели помочь.
Потом ей все-таки немного повезло. В редакции местной газеты работал человек, знавший ее мать. Он и придумал для Ани работу, устраивавшую всех. Раз в неделю она получала в редакции материалы зарубежной прессы, скачанные каким-то редакционным специалистом из Интернета. Естественно, на английском языке. Аня просматривала их и делала выборку для раздела «Новости из-за рубежа». Самым большим успехом пользовались сообщения типа: «На конкурсе „Бюст мира“ победу одержала 18-летняя Долорес Фиджи из Мексики. Она же получила специальную премию за умение достать языком кончик носа. Этого проделать не смог никто из претенденток…»
Анна процитировала заметку со смехом, в котором только очень безразличный человек не уловил бы нотку горечи.
Но ей выбирать не приходилось. Платили регулярно, хотя немного. К сожалению, лекарства дешевые из аптек исчезли. А Наташе выписали курс на два месяца.
Слушая ее, Володя незаметно оглядывался и подмечал изменения, произошедшие в доме. Было пусто блюдо для фруктов в центре стола, всегда заполненное яблоками и апельсинами. Уменьшилось количество посуды на сушилке. Раньше она всегда бывала забита до отказа, а сейчас там сиротливо теснились всего четыре тарелки — две глубокие и две мелкие. Чтобы поставить прибор Володе, Анне пришлось доставать его из кухонного шкафа с дверцей без ручки — Володя помнил, что она была.
В серванте стало меньше посуды, на полках — книг. Неужели Анне приходится продавать что-то из дома? Но сейчас это бессмысленно, даже комиссионные все позакрывались. Володя вздрогнул, представив ряд черных старушек у входа в городской рынок, перед которыми на газетах лежало всякое старье — одежда, книги, старая обувь. Аню среди них представить он не мог. Он хотел спросить, но не смог придумать, как это сделать потактичней. Достаточно и того, что он видел.
