«Не видеть бы мне и не слышать…»
Не видеть бы мне и не слышать,и бедное сердцесовсем исключить из биения нынешней жизни,и не вымучивать больше ни взгляд, ни кивок, ни коленцо,просто в глаза посмотреть уходящей отчизне,просто в молчании с ней, дорогой, попрощаться,чтоб не винить, не коритьи не клясть напоследок,и, проводив её в путь, сиротою остатьсяв доме, где жить начинал мой исчезнувший предок.
В доме, который Земля,а не племя, не город,в доме, где каждый за каждого угол стола занимает,где на любом языке одинаковы жажда и голоди одинакова боль,и жизнь одинаково тает.
Ночью над крышей висит одинокое небо.Тощие мысли мои, о чем говорить одиноким?Поговори, отвечают, о том, что когда-то ты не был,ныне же братом идешь по небесной дороге…
1981
«Дождь стоянкой стал над миром…»
Дождь стоянкой стал над миром,травы брызжут под ногой,пахнет дном и перегнойчавкает протухшим сыром,
и весь ливень и весь лесполны предчувствием знакомым,распознанием чудес,каждый раз иным и новым,
предощущением минутблаженных, не минут, – событий,вот они, уже идут,и очумелый от открытий,
теряешь плоть, теряешь духтеряешь путь к жене и сыну,и вот ты монстр наполовинуи лишь стихи бормочешь вслух.
Комарове1981
Ленинградский пейзаж
Иду, глотая ветер на Фонтанке,и вижу кровь на Инженерном замкеи площадь старую, где был на небо вход,и всё теперь совсем наоборот,и дом доходный, что напротив сада,и сад… Бот порыжевшая оградаи белый, – в ночь июньскую, – асфальти двор-колодец, и поющий альтна кухне, за стеной, в девичьих пальцах,проклятый альт взамен иглы и пяльцев,тоскующий, танцующий, зовущийзабыть о ветре, пролитой крови,о площади, где вместо храма – яма,о коммуналке в пятом этаже,где старый друг ебал мою любовь,и об ограде выцветшего сада,в котором я играл когда-то в мяч,и об асфальте… – Ибо все страданья,все муки, поражения и всеуходы начинались почему-тона белом, пыльном и сухом асфальтеи во дворах-колодцах… – И, увы,я снова здесь… – И тихо плачет альттам снова из окна под самой крышей,и снова белый, в трещинах асфальт,и сада вечно ржавая ограда,и этот страшный дом напротив сада,и место, где метро теперь и вход,который никуда не приведёт…
1981
Монолог соседа, старого большевика товарища Каца, во дворе дома по 4-й Советской улице
(В СКОБКАХ – ПРОИЗНЕСЕННОЕ ШЁПОТОМ)«Я подошел вплотную наконец,совсем вплотную, даже без зазора,к тому, что называется конец
(и чуждо нам как тема разговора).Но Бы тут рядом, да, – и потому,пока ещё я голосом владею,я в трех словах… как сыну…
(почемуя третью ночь от мыслей холодею…)
От мыслей, не от страха, – в этом соль.Какой там страх, когда на вдох – все силы.И не живот,
(а душу гложет боль, —что я найду, что встречу за могилой?)
Пора ложиться, чувствую, – пора.И сердце в яму ухает с размаха.А во дворе играет детвора,не ведая ни горечи, ни страха,
(а во дворе опять чертополохвцепился корнем в тощие газоны…)
А что за городом! Б канавах лезет мох,брусничные одолевая склоны!
Но вот внизу, – кто знает, кто поймёт,что подо мхом, что под чертополохом?
(Земля и черви, – или узкий входна небеса, устроенные Богом?)
Я Вам скажу, – мне в общем все равно,что пеплом стать, что вырасти травою,
(но вот что жить совсем не суждено,я понимаю только головою…)
А сердце хочет, —
(друг ты мой, пойми,как сердце хочет вечного спасенья!Что если души, бывшие людьми,на землю сходят в праздник Воскресенья?)
Но я не верю. Не могу. (Хоть плачь.)
Не в том ли смысл труда освобожденья,что никогда Божественный трубачнам не подаст сигнала к пробужденью?
(Как страшно превращаться в перегной,как тяжело не верить в Бога, Боже!)
А птицы над моею головой…(уже давно на ангелов похожи…)»
1981
Посещение любимых родителей
Щека сухая, неживая, на прощанье.Четыре яблока, клюква в упаковке,два лимона, уксус… – Надо же, откуда?Глаза, в которых ожиданье чудапослеинфарктного.Жизнь всё ещё подобна заготовке.Жизнь всё ещё сплошное обещанье.Но жизнь уже сплошное об — нищанье.Четыре яблока протягивает матьдля сына сына.Где ей душу взять?Чем залатать прорехув мужестве и чести?Чем заменитьотказ от крови?О втрое скрученная нитьиз вашей нелюбови!А на потеху, —как по ржавой жестикрыш крадется полуночный вор, —пройтись по кухне дребезжащей,по осколкам детства,где взрослых страшное наследство,замученных детишек сор,невыметенный до сих пор,во всех углах лежащий…
1981
«Покорная овца…»
Покорная овца,пасущаяся плоть,ты тоже дочь Творца,но молчалив Господь.
Не спишь, жуёшь всю ночьпротухший кислород,отвергнутая дочь,гниющий Богов плод.
А утром щель в лицедуша найдет тайкоми воспарит в Отцебесплотным мотыльком.
И ты – молекул рядмеж пламенем свечей,отправишься на склад,всеобщий и ничей.
Но вечно будет дух,твой ключик заводной,искать единство двух,летая над страной.
1981
«На окраине Бога…»
На окраине Бога,в глуши галактической, сонной,пролегает дорога,обочины, пни, мураши.Звёзд зелёные вшив голове копошатся огромнойи Земля лепестком притулиласьу пятки Его сапога.Но и этот лоскут,эта тьмутараканская жизньнам с тобой дорога.Пусть наше время погибло,но скудельный сосуд,кровеносный, родной, мясокостный,красногубый и головоострый,вновь наполнив собой, понесутхитроглазые дети.В сквозняковой щели мирозданьяснова души на свет прорастути пойдут по забытому краю,по обочине мира пойдут,по окраине Бога,где народ позабытый живет,где ни ада, ни рая, —просто жизнь от рожденья идётда мерцает дорога…
1981
Окраина
Вторая книга стихотворений
1981–1983
Авиационная
утром потоп начался у подножия домавздулся фундаментчрева лоджий провисливвалился живот этажейкрыша обмяклатанцующий червь дымоходав сером просвете взвилсяв муть водянистого неба
встали глаза без зрачковскомканный лобоперенье сутанысмертника длинный нарядрвущийся в клочья
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
На Желябова, на Перовской – имеются в виду улица Желябова и улица Перовской в Ленинграде.
2
В 1980-е гг. милицейские газики в Ленинграде были цвета украинского флага, – желтые с синей каймой посредине, на которой белыми буквами было написано «милиция».
3
Vaideliotas (лит.) – жрец в языческие времена у балтских племен.
