— А сколько их?
— Больше пятидесяти.
И тут произошло то, чего мы никак не ожидали: бандиты рванулись с места и сразу исчезли. Не успели мы ни о чём подумать, как услышали, что по двери стучат чем-то тяжёлым. Мы не знали, что происходит. Потом девушка просунула нам под дверь топор и сказала:
— Я не могу замок сбить, ломайте дверь.
Возница схватил топор и раз пять так стукнул по двери, что вместо неё осталась лишь груда досок.
— Бегите за мной, — сказала девушка.
Она вывела нас на лесную дорогу.
— Кто ты такая? — спросил у неё Закревский.
— Я тут служу батрачкой. Я не спала и заметила, как вас привели. Я подкралась к погребу и подслушала, о чём они говорили. Я всё поняла и сказала бандитам, что за гумном появилось около полусотни красноармейцев. Я всё это выдумала, чтобы спасти вас.
Возница глядел на девушку, и на его лице всё время блуждала радостная улыбка. Он стал совсем как дитя: срывал с кустов листья и нюхал, трогал рукой верхушки молодых сосенок…
— Бандиты будут вас ловить, — сказала девушка.
Возница вновь испугался.
— А это что? — сказал весёлым голосом Закревский, чтобы подбодрить возницу, и достал из-под пиджака револьвер, который бандиты не успели забрать.
Тут Закревский стал шарить по карманам и заволновался.
— В этой суматохе потерял где-то патроны. Теперь вся надежда на те, что остались в револьвере.
Девушка показала нам, в какой стороне ближайшая деревня. Мы с Закревским пошли в том направлении лесом, девушка с возницей шли в пятистах шагах за нами.
Нам надо было пересечь дорогу, а там, через небольшой лесок, мы вышли бы уже на открытую, людную местность. Но как раз тут мы наткнулись на двух бандитов. Мы их узнали, ведь это они вчера подошли к нашему возу. Видимо, бандиты разбрелись теперь по всему лесу в поисках нас: наверное, они уже знали, что девушка их обманула. Этих двоих мы увидели по ту сторону дороги, они выглядывали из-за дерева. Надо было пробиваться силой. Как я жалел, что у меня нет моей винтовки. Бандиты нас ещё не заметили. Закревский закрыл меня своей спиной и велел бежать следом за ним. Мне стало так стыдно перед ним, ведь он, старший, закрывает меня, младшего, и я стал просить, чтобы он дал мне свой револьвер, а сам шёл за мной.
— Слушай, что я тебе скажу, — сердито скомандовал он громким шёпотом. — Марш за мной, и чтобы я от тебя больше ни слова не слышал. Кричи вместе со мной «ура».
Я почувствовал себя тогда так, будто мне всего лет пять. Скажу тебе, незавидное это дело, когда кто-то тебя спасает, а ты не можешь даже и помочь ему, не говоря уж о том, чтобы самому себя спасти. Мы закричали и побежали прямо на бандитов: я бежал, прячась за спину Закревского. Закревский, закричав, выстрелил из револьвера. От неожиданности те двое перепугались и заметались. Наверное, они и не разглядели нас толком: один из них выстрелил в нашу сторону, и они бросились бежать. Я увидел, как Закревский вдруг стал припадать на одну ногу, но в такой суматохе сразу не догадался, что произошло. Мы перебежали через дорогу, и Закревский ещё раз выстрелил вдогонку тем двоим. Они скрылись в лесу. Очень быстро прошли мы придорожный лесок и вышли в поле. И тут Закревский застонал. Как-то сразу он обмяк, и я увидел, что у него из ноги, повыше колена, сочится кровь.
— Ранил, гад, меня, — сказал Закревский и опёрся на моё плечо. Я взял из его рук револьвер.
— Пустой, — сказал Закревский, — нечем больше стрелять. — И ещё громче застонал. Я поддерживал его под руку, и так мы добрались до деревни. Оттуда на подводе мы приехали в местечко, и Закревский тогда больше месяца пролежал в больнице. Поправившись, он стал работать на прежнем месте. Нога его после ранения хоть и не болела, но он хромал, не очень сильно, но все же заметно. Так у него и осталось навсегда. С той поры мы с ним стали близкими людьми. Он мне был как родной отец. Помогал всегда и заботился. Потом я поехал учиться, а его перевели работать в другое место. Мы писали друг другу письма, а летом я приезжал к нему в гости. У него был сын, мой одногодок, мы с ним подружились. Однажды Закревский сообщил мне страшную весть: его сын, совсем ещё молодой человек, умер, оставив сиротой маленькую девочку и вдовой жену. Сын его работал в деревне учителем. Прошло ещё какое-то время, и как-то так случилось, что мы не встречались. Последние годы мы не знали ничего друг о друге. А недавно я встретил его здесь на улице. Мы так обрадовались друг другу, что обнялись прямо посреди улицы, не обращая внимания, что на нас оглядываются люди. Он переехал жить в этот город. Он дал мне свой адрес, а я ему наш. И почему-то он ко мне не заходит, может, он болен, он уже совсем старый. Завтра выходной день, завтра я пойду к нему.
— И я пойду с тобой, — сказал Серж.
— Хорошо, и тебя возьму.
Серж уже любил этого старого человека: мысленно он представлял его образ — героя и необыкновенно интересного человека, которого можно только любить и уважать.
— Пошла бы и я с вами, но мне надо проведать того человека, которого Серж обидел. Ну, а к Закревскому пойду в другой раз, если он к нам сам вскоре не придёт. Мне тоже очень хочется его повидать.
— А что стало с той девушкой, которая спасла вас от бандитов? — спросил Серж.
— Я тогда… — начала было мать Сержа, но Серж перебил её:
— При чём тут ты? Не мешай рассказывать.
Мать улыбнулась, а отец сказал:
— А та девушка с возницей добралась до деревни позже нас, они не могли перейти занятую бандитами дорогу. Под вечер туда приехали красноармейцы, которым я обо всём рассказал.
— Тот возница, — сказала мать, — как только пришёл домой, стал горевать, что в лесу остался его конь. А через несколько дней красноармейцы привели ему его коня.
— При чём тут ты! — закричал Серж. — Папа, а что стало потом с той девушкой?
— О, она осталась знакомой мне на всю жизнь.
— А сейчас она где?
— Ты её очень хорошо знаешь. Только она теперь уже не такая молодая, ведь с той поры прошло десятка два лет.
— Откуда я её знаю? — даже подпрыгнул на своём стуле Серж. — Где она?
— А вот она. Это твоя мама.
Серж откинулся на спинку стула и разинул рот от удивления, не сводя глаз со своей матери.
VI
Настенька Закревская в последнее время начала уже скучать без своей мамы. Особенно это чувствовалось вечером, когда, приготовив уроки, она стелила себе постель на диване. В это время дед её уже спал, и она была одна. Постелив постель, перед тем как лечь, она высчитывала, сколько ещё осталось до марта месяца, когда мама насовсем приедет из Москвы. Оставалось ещё много времени, и Настенька не выдерживала: она быстренько присаживалась к столу и писала маме письмо. Так было почти ежедневно. Каждое письмо было коротким. Когда набиралось письма три, Настенька складывала их в один конверт и посылала в Москву. А потом гасила свет и, возбуждённая, припадала лицом к оконной раме. Было ещё не поздно. По переулку проходили люди, иногда проезжала машина. Настенька любила, когда вечером дул ветер. Тогда, лёжа в постели, хорошо было слушать, как шумит голый клён у окна, и казалось, что это какая-то бесконечная песня или длинный-предлинный рассказ. И вправду, словно кто-то что-то рассказывает, интересное, важное и необходимое. А ещё этот шум напоминает длинную дорогу, вдоль которой стоят сёла и города и всюду живут люди. Проходят поезда, и пыхтят паровозы, дымят в небо заводы, зеленеют луга, колышется ржаное поле, в соснах слышен шёпот ветра, в речке блестит под солнцем вода. А как пахнут мокрой травой просторы речных берегов! А какое солнце всходит ясным утром! А какой огненный закат бывает в безоблачный день! И как хорошо, что после осени наступает зима, а после зимы весна, а потом лето и снова осень. Сколько всего есть на свете, и как хорошо быть среди всего этого. И как хорошо, что в этом мире дедушка жил так, что может теперь о многом рассказать своей внучке, Настеньке. И как хорошо то, что будет впереди! Осенью приятно ждать первого снега, а зимой — первой травы. И как радостно увидеть первый жёлтый листок на дереве. А самые красивые листья бывают осенью на осинах. Необыкновенный цвет! Шум ветра за окном превращается в тихую музыку, расплывается в нечто неопределённое, Настенька уже дремлет в своей постели, и наконец приходит сон, крепкий, сладкий и здоровый.
Ночь пролетает, как одно мгновение. Настенька просыпается уже утром. Десять минут она лежит, перебирая в памяти, что она будет делать в этот день, а потом встаёт и быстро одевается. К этому времени уже готов завтрак, и дед хлопочет в кухоньке и весело подаёт оттуда голос:
— Расшевеливайся, расшевеливайся, малышка, в школу пора.
А Настенька обычно возьмёт да и преподнесёт деду сюрприз. Одевается она тихо, чтобы дед не слышал, а едва он крикнет из кухни, чтобы она «расшевеливалась», Настенька в то же мгновение появляется на пороге кухни, готовая, одетая.
