Человека в тренировочном костюме, надетом на голое тело, нигде не было видно.
Это было весьма странно, если учесть, что он тащился по улице со средней скоростью не выше пяти километров в час. В привидения верить как-то не хотелось, хотя время для прогулок призраков было самым подходящим.
Оставалось только проверить Клуб — двухэтажный дом в конце так называемой «улицы», из широко раскрытых окон которого в ночь вырывались приглушенные музыкальные пассажи и чьи-то редкие, но крепкие ругательства.
Лигум толкнул дверь и вошел в довольно просторный зал так, как в древних вестернах мужественный ковбой-странник, прибывший в захудалый городок бороться за торжество справедливости, вваливался в местный салун, где разнузданно проводили время местные гангстеры. Впрочем, ассоциация с салуном возникла у него не случайно, потому что Клуб города Клевезаль сильно смахивал на самый обыкновенный бар где-нибудь на Сорок Пятой авеню. Разница заключалась только в том, что народу здесь было мало, посетителей обслуживал не автомат, а человек, а непременных в американском баре кибер-проституток здесь не было видно вовсе, так что клуб был явно не ночным. Правда, женский пол все-таки присутствовал в лице особы средних лет, на которой были надеты темная юбка чуть ниже колен и белая блузка. Волосы особы были выкрашены в белый цвет и собраны в высокую прическу.
Губы, накрашенные блестящей помадой, в отличие от глаз сильно выделялись на лице. Особа сидела за угловым столиком из псевдомореного дуба в компании жгучего брюнета с веселыми маслянистыми глазками и человека с круглой головой, короткими конечностями, коренастым туловищем, мощной бочкообразной грудной клеткой и вместительным животом.
Самое непонятное заключалось в том, что не было видно, кто здесь мог бы ругаться. Человек, возившийся за стойкой, был долговязым, белобрысым, белокожим и вообще каким-то неприятно-белесым, как негр-альбинос. Кривя в усмешке тонкогубый рот, он что-то тихо рассказывал невозмутимому Язепу, который сутуло сидел на высоком табурете по другую сторону обитой кожей стойки и мрачно помалкивал. Особа, хоть и доказывала рьяно что-то своим соседям по столику, едва ли могла выражаться подобно пьяному матросу. В углу создавал музыкальный фон турбозвуковой автомат.
Когда хардер вошел, то любители ночного клубного общения тотчас замолчали и уставились на пришельца так, будто он, по меньшей мере, прибыл в Клевезаль на «летающей тарелке». Даже турбозвук, и тот автоматически снизил громкость своего музыкального бормотания.
Грех было бы не воспользоваться всеобщим вниманием в корыстных целях. Лигум сверкнул Знаком так, чтобы его хорошенько рассмотрели все присутствующие, и громко отчеканил Формулу:
— Я — хардер Лигум. Я выполняю особо важную задачу. Прошу всех с этого момента оказывать мне всестороннюю помощь и содействие как информацией, так и делом.
Несколько секунд в помещении царила колючая полутишина, а потом бармен достаточно громко и иронично осведомился, обращаясь к паромщику:
— Знаешь, Язеп, чем человек отличается от животных? — Паромщик что-то невразумительно прогудел. — Тем, что он выражает радость при виде себе подобных с помощью слов. Таких, как, например, «здравствуйте». Или хотя бы: «Чтоб тебе провалиться, скотина!»…
Кто-нибудь другой на месте Лигума точно провалился бы в этот момент сквозь землю, но на то и дано человеку звание «хардер», чтобы с честью выходить из любых затруднительных положений.
— Извините, господа, — невозмутимо объявил во всеуслышание Лигум. — Добрый вечер.
Умненький турбозвук вдруг наддал громкости музыке, и все сразу отвернулись и задвигались, словно ничего особенного не произошло.
Больше всех из присутствовавших в Клубе на покойного владельца судоверфи смахивал — по крайней мере, комплекцией — толстяк, сидевший за одним столом с женщиной, к которой подошла бы кличка «Белый Верх — Темный Низ». С толстяка-то и решил начать юноша. Он решительно направился к троице, на ходу шепнув своему компкарду: «Сканировать изображения людей в зале, передать их в Центр и выполнить идентификацию по параметрам: полное имя, возраст, род занятий. Данные выдать по моему запросу».
Женщина и оба мужчины взирали на хардера с определенным беспокойством. Подойдя поближе, Лигум спросил компкард: «ЛЮДИ ЗА СТОЛИКОМ?». И тут же услышал:
«Супервайзер серверной станции Рас Лехов, точный возраст неизвестен… Пастор католической церкви Андерс Контуш, тридцать один год… Оператор Центра Доставки товаров Альда Мавраева, тридцать восемь лет».
… ну и кто из них кто? Ага, ну с дамой всё и так ясно, а вот этот толстяк, по идее, и должен быть пастором. Во всяком случае, в нем на расстоянии чувствуется мягкое, доброе сердце, охотно откликающееся на радости и горести ближних своих…
— Отец Андерс? — спросил он у толстяка, остановившись перед столиком.
(Наставники всегда рекомендовали начинать общение с незнакомцами с этого маленького фокуса. Человеку, неосведомленному в отношении информативных возможностей хардеров, будет приятно узнать, что каким-то загадочным образом его личность известна собеседнику.)
Но толстяк, добродушно улыбаясь, прогудел:
— Ошибочка вышла, малыш. Пастор — это он. — Он мотнул головой в направлении брюнета. — А меня зовут Рас. Присаживайтесь… это самое… гостем будете.
— Нет, спасибо, я постою, — вежливо сказал слегка смущенный Лигум. — Прошу прощения, господин Лехов… Тем не менее, нужны мне именно вы, а не отец Андерс.
— Он поклонился брюнету. — Вы позволите задать вам несколько вопросов?
— Послушайте, молодой человек, — вмешалась в разговор Мавраева. — Вы хоть имеете представление о том, что ведете себя крайне нетактично? Когда люди беседуют, нельзя вмешиваться в их разговор. Это, я вам скажу, бесцеремонно и неприлично!
Судя по всему, эта женщина твердо знала, что прилично, а что неприлично, как надо правильно поступать, думать и говорить. Такие заскорузлые моралисты встречаются в пропорции один из тысячи, но они способны вызвать аллергию у любого из остальных девятисот девяноста девяти… Единственный способ борьбы с ними — это стараться не обращать на них внимание, как на чересчур назойливых мух перед дождем.
Поэтому Лигум не обратил внимание на вызов, прозвучавший в голосе Мавраевой, а сухо спросил у Лехова:
— Что вы делали в течение последнего часа, господин Лехов?
— Да ничего особенного, — прогудел супервайзер. — Это… сидел вот здесь, разговаривал со своими приятелями…
Пастор вдруг хмыкнул, и непонятно было, к чему относился этот скептический возглас — к тому, что Рас Лехов провел указанный отрезок времени в Клубе, или к тому, что он обозвал соседей по столику своими приятелями.
— И никуда не выходили? — допытывался у супервайзера Лигум.
— Никуда, — растерянно пробасил Лехов. — Хотя нет, подождите… Да, пожалуй, полчаса назад выглядывал наружу… это самое… свежим воздухом подышать. А что?..
— Один?
— Да вам-то какое дело, молодой человек? — взвилась на защиту своего «приятеля»
Альда Мавраева. — Ваше полнейшее отсутствие такта вовсе не красит вас!..
— А спортом вы увлекаетесь, господин Лехов? — игнорируя женские наскоки, спросил хардер. Толстяк утвердительно кивнул, медленно багровея, — видимо, до него еще только начинал доходить некий оскорбительный смысл предыдущего вопроса Лигума. — Ну, а тренировочный костюм у вас имеется?
— Так мы… это… мы шахматами увлекаемся, — пропыхтел Лехов. — А для этого вида спорта тренировочный костюм вроде как и не требуется…
Пастор опять хмыкнул, покрутил головой и аккуратно вылил в себя содержимое изящного фужера, стоявшего перед ним в компании растерзанного овощного салата.
Впрочем, пахло от фужера не очень-то приятно. За время пребывания Лигума возле столика это была уже третья порция, принятая вовнутрь святым отцом. Судя по всему, он слишком буквально трактовал библейские слова о том, что вино — это кровь Иисуса.
— Ты к нему не приставай, сын мой, — неожиданно грубым басом сказал Контуш хардеру. — Что он тебе может сказать в первом часу ночи? Ему уже давно пора баиньки… Давай-ка мы с тобой лучше вмажем по сто пятьдесят!.. Для знакомства, а?
— Спасибо, но мне не хочется, — воспитанно ответствовал Лигум, поворачиваясь на каблуках.
За его спиной Альда Мавраева воскликнула:
— Послушайте, отец Андерс, вы просто невыносимы! Ну разве пристало носителю священного сана так много пить? Вино — это же злейший враг человечества!..
— А ты что, не помнишь, дочь моя, что в Писании сказано: «Возлюби врага своего аки самого себя»? — осведомился Контуш и загоготал, как тот крестьянин, который, если верить анекдоту, впервые в жизни увидел в зоопарке жирафа. Лишь теперь Лигум догадался, что крепкие выражения, которые донеслись до него через окно, наверняка принадлежали пастырю духовному.
