— Здесь всюду смерть. Солнце не греет, льды не тают, высыхают моря, пески засыпают Туму. Я хочу видеть зеленые горы, белые облака, синее море. О Сын Неба! Возьми меня на Землю!
Генка бросился к ней и протянул руки.
...Он смотрел в ее запрокинутое бледное лицо, и сердце его сжималось от жалости, нежности и печали. Бережно и осторожно положил он свои ладони на ее худенькие плечи...
— Обнимаетесь?! — яростно закричал Тяпа, бросаясь на Генку. — Обнимаетесь, да?!
Генка успел повернуться и встретить Тяпу точным коротким ударом. Тяпа схватился за живот и сел на землю. Отдышавшись, жалобно спросил:
— Ты чего дерешься?
— Смотреть мне на тебя?
— Не по правилам! В книжке как? Ты должен упасть, а не я. Падай, давай!
— Фиг! — показал ему кукиш Генка. — Ты чего полез? Твое дело приказать и стоять, сложив руки на груди.
— А я не хочу «на груди»!
— Еще раз схлопочешь, — спокойно предупредил Генка.
— Я же уводить ее должен! — все еще сидя на земле, ныл Тяпа. — Мне Шурик сказал: «Будешь разлучать!»
— Уводи, — согласился Генка.
Тяпа поднялся с земли, подошел к Оле и по-хозяйски положил ей руку на плечо.
— Ты что? Вообще уже?! — скинула она его руку.
— А что? — отступил Тяпа. — Я тебя разлучаю? Разлучаю!
— Ну и разлучай! — вскинула голову Оля. — Только без рук!
И пошла за кусты орешника. Обескураженный Тяпа поплелся за ней. Генка засмеялся и навзничь упал в траву.
— Ты мертвый, что ли? — спросил подошедший Пахомчик.
— Без сознания! — болтал в воздухе ногами Генка
— На себе, выходит, переть? — вздохнул Пахомчик
— Давай, давай! — веселился Генка. — Марсиане тебя не забудут!
Пахомчик с трудом взвалил Генку на спину и, пошатываясь, направился к зарослям орешника, не видя вышедших на опушку Вениамина и Ползикову.
— Ранил! — в ужасе прошептала Ползикова. — Я говорила, говорила... А вы не верили! Он еще пистолетом грозился!
Ползикова вдруг пискнула и спряталась за спину Вениамина. К ним направлялась Оля. Белая простыня ниспадала с ее плеч, стеклянный шар сверкал на голове. Запрокинув лицо, протянув руки к небу, она шла, не видя никого вокруг, и голос ее звенел, разносясь по поляне:
— Где ты, Сын Неба! Вернись! Рожденная из света звезд ждет тебя!
Наткнувшись на ошеломленного Вениамина, она замолкла и смотрела на него, не узнавая.
— Травина... — осторожно дотронулся до нее Вениамин.
— Что? — не сразу ответила Оля.
— Ты... Ты как себя чувствуешь?
— Хорошо, — недоумевающе взглянула на него Оля.
— А почему так одета?
— Как? — Оля поправила простыню, коснулась рукой стеклянного шара на голове. — А-а!.. К лагерному карнавалу готовлюсь.
— Понятно! — облегченно вздохнул Вениамин.
— Врет! — закричала Ползикова. — Наш отряд еще костюмы не делал. Мы — корнеплоды, а она кто? Привидение!
— Сама ты привидение! — хмуро отозвалась Оля.
— А на голове что?! — ахнула Ползикова. — И не стыдно, Травина? А еще девочка!
— Подожди, Ползикова, — попытался остановить ее Вениамин.
— Да вы посмотрите! — захлебывалась от возбуждения Ползикова. — Это же колпаки из клуба!
— Замолчи! — сжала кулаки Оля.
— Не замолчу! — расхрабрилась Ползикова. — Думали, хулиганы какие-нибудь посторонние! А это вот кто! Ну, Травина!
— Это правда? — спросил Вениамин.
— Пусть она уйдет, — сквозь зубы сказала Оля.
Вениамин внимательно посмотрел на нее г. обернулся к Ползиковой:
— Иди погуляй.
— Я уйду, а она вам такого наговорит! — упиралась Ползикова. — Вы ей не верьте!
— Иди! — жестко повторил Вениамин. Ползикова съежилась, будто сразу стала меньше ростом, и пошла к лесу.
— Ну? — посмотрел на молчавшую Олю Вениамин. — Откуда плафоны?
— Из клуба, — прошептала Оля. — Только вы начальнику не говорите.
— Боишься?
— Я?! — вскинула голову Оля. — Нет! Мы хотели сами...
— Что?
— Ничего. — Она упрямо сжала губы и отвернулась.
— Так... — сказал Вениамин и опять повторил: — Так...
Повернулся и не спеша направился к лесу.
Оля опустилась на траву и расплакалась. Вышедшие из-за кустов орешника мальчишки уселись вокруг и деликатно смотрели в сторону, пока она, всхлипывая и размазывая слезы, вытирала лицо краем простыни.
— И чего тебя на поляну понесло? — мрачно сказал Пахомчик. — Не видела их, что ли?
— Ничего я не видела! — шмыгнула носом Оля. — Я Аэлитой была. По-настоящему! Я, если хочешь знать, шла и плакала.
— Зачем? — удивился Тяпа.
— Низачем! — отвернулась от него Оля и опять всхлипнула.
— Дурак ты все-таки, Тяпа, — вздохнул Шурик и подсел к Генке. — Что будем делать, Ген?
— Обратно надо вешать, — угрюмо ответил Генка. — Людмилы до утра не будет, а к начальнику Ползикова не сунется!
— Почему? — поинтересовался Пахомчик.
— Не любит он таких, — неохотно объяснил Генка и, помолчав, добавил: — По-моему.
— А Витамин? — вмешался Тяпа. — Теперь-то наверняка доложит!
— Все равно надо вешать, — нахмурился Генка. — Сегодня ночью.
— Ночью? — протянул Тяпа.
— Страшно? — усмехнулся Генка.
— Спросить нельзя? — надулся Тяпа и покосился на Олю. — Думаешь, ты один такой храбрый?
В лесу опять послышалась песня. Отряд возвращался в лагерь.
— Сейчас на обед горнить будут, — сообщил Тяпа.
— По солнцу определяешь? — усмехнулся Пахомчик.
— По животу! — не понял шутки Тяпа и заспешил: — Пошли, пацаны!
Генка нарочно отстал от ребят. Постоял над большим муравейником, похлопал ладонью по верхушке и поднес ее к носу, вдохнув щекочущий запах муравьиного спирта. На знакомом повороте тропинки прыгнул с одного набухшего землей корневища на другое, в который раз удивляясь могучей силе деревьев, протягивающих друг другу эти руки-корни, чтобы вместе устоять перед любой бедой. Долго, будто прощаясь, слушал, как долбит сосновую кору дятел, и, разглядев его на вершине старой порыжевшей сосны, пошел дальше.
Он шел и думал о том, что надо самому пойти к начальнику и рассказать обо всем. Пусть гонит из лагеря его одного, «семерка» здесь ни при чем. Потом подумал, что не та уж «семерка»! То «ковбои», то «марсиане», и запутал он все сам, а распутывать почему-то не хочется. И сразу вспомнил Олино мокрое от слез лицо и протянутые к нему руки. «Артистка! — убеждал он себя. — Артистка! И больше ничего!» Но тогда выходило, что и сам он артист из погорелого театра, потому что верил ей, а главное — себе. Он тоже стал тогда седым и грустным инженером Лосем и, став им, предал верного и отважного Криса.
«Поиграли — и хватит!» — решил Генка, подходя к большому, заросшему мхом валуну. Валун был похож на какое-то огромное доисторическое животное, и каждый раз, проходя мимо, Генка останавливался перед ним и гадал, кем он прикинется сегодня: гигантским динозавром или мамонтом. Но сегодня валун был просто валуном, а у подножия его, натянув на колени короткую юбку, сидела Оля. Генка споткнулся и хотел повернуть обратно, но Оля уже увидела его и шагнула навстречу.
— Я тебя жду, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.
Теперь она была совсем не похожа на Аэлиту. Лицо ее было спокойным, брови нахмурены, спутанные волосы закрывали лоб.
— Ну? — спросил Генка, смотря в сторону.
— Слушай, Ген, — сказала она негромко. — Раз все из-за меня, я и отвечу.
— Из-за тебя? — по-своему понял ее Генка и почувствовал, что краснеет. — Что из-за тебя?
— Если бы меня не увидели, ничего бы не было, — нахмурилась Оля. — А я как дурочка!..
Она безнадежно махнула рукой и замолчала. Генка облегченно вздохнул, но тут же помрачнел и, боясь выдать себя, небрежно сказал:
— Брось, не переживай! И так плохо, и так плохо!
— Что плохо? — подняла брови Оля.
— Все! — крутанул в воздухе рукой Генка и с отчаянием повторил: — Ну, все! Понимаешь?
Она растерянно покачала головой и вздохнула:
— Пойду к начальнику.
— Да ты-то при чем?! — закричал Генка. — При чем тут ты? Я все затеял, мне и отвечать!
— Тебя выгонят, — сказала Оля и чуть слышно добавила: — А я не хочу...
Генка засмеялся, с разбегу прыгнул на валун, с трудом удержался на нем, и, балансируя руками, прошелся по гладкой круглой верхушке.
— Не выгонят! — крикнул он сверху. — А выгонят — пусть! До конца смены — всего ничего! Ты в город приедешь! — Потом спрыгнул вниз и, разглядывая верхушки деревьев, небрежно проговорил: — В общем, плюнь! Без тебя разберемся!
Сунул руки в карманы и, посвистывая, пошел по тропинке.
VI
Дождь собирался давно. С утра парило, а после обеда по небу поползли тучки. Ветер разгонял их, но тучки подкрадывались с другой стороны, брызгали мелким дождем и убегали. Ближе к вечеру улегся ветер — и уже не тучки, а тучищи поползли к лагерю. Горнист протрубил отбой, и, будто по его сигналу, упали на землю первые тяжелые капли. Дождь быстро набирал силу, барабанил по крышам, бурлил в желобах, водопадикамн скатывался с труб, разбрызгивая пенные лужи.
