– Да! Но хотелось бы верить!
– Хотелось? Верь! Это единственное из того, что «хотелось», которое так легко исполнить!
* * *
– Не встревай! Ты можешь помолчать, когда разговариваешь?
* – …Вот, гаад! …А как тебе это? Я говорю: «Он осунулся, не находите?». А этот гад так серьёзно: «Да он просто лежит не по центру гроба». Представляешь? Вот, гаад!..
* * *
– Это всё твой дружок!
– Та какой он мне дружок!? «Нализались, да облобызались!»
– А ты, хорошая, не стесняйся своих чувств! Кошку в мышке не утаишь!
* * *
– Если ты за те наши с тобой месяцы отдала мне свои лучшие годы, то представляю твои худшие годы! Интересно: кому и на сколько они достанутся?
– Да пошёл ты!
– Уже бегу! В Новый Год – без старого счастья! Ура!
* * *
– Один, маклер такой, ко мне подкатывает: «Ой! Девушка! Скоро Новый Год, а я не вижу блеску в ваших глазах!» А я ему: «Так в вашем универмаге один блеск для губ».
– Так и сказала? «В универмаге»? А я-то думаю: чё это тот «маклер» побежал от тебя по стенке, как прусак – от дихлофоса?
– Ой! Ой! Та так уж и «побежал»!
* * *
– Слышь, а для чего в кухне на кране накручено ситечко?
– Как для чего? Воду измельчать, чтоб тарелки не бились!
* * *
– Почему я на Рождество не хожу в церковь? Между Богом и мной не должно быть посредников! Я молюсь, как могу. Без канонов и заученных бормотаний, но откровенно. И верю, что Бог слышит меня чаще, чем тебя – по праздникам, через золочёные стены собора. Священник в церкви – обыкновенный, простой служащий, на своём рабочем месте «с восьми до пяти». Так почему я своё сокровенное должен передавать Богу не лично, а через «секретаршу», торопящуюся с работы! Любой смертный бы обиделся! А Бог – не любой! Бог – единственный и неделимый!
Священник выслушивает всех,но вряд ли кого-то слышит!Бог никого не выслушивает, но слышит всех!* * *
– Как много людей! Как много веселья!
– А если бы было меньше людней, то было бы больше веселей.
– ??? Не понял!
– Что ж, тут непонятного? Чем меньше гостей пригласил, тем больше за столом кандидатур для обсуждения!
– Да, кого-то «осудить» – это нам как пескастрюльщику песком кастрюли начистить!
– Я сказал: не «осудить», а «обсудить».
– Ну, конечно! Как будто «обсудить» – это обхвалить с ног до головы!
* * *
– Почему тупой нож пробку не открывает, а палец порезывает!
* * *
– Меня, знаете ли, всегда интересует: зачем людям две фамилии сразу? Это ж неудобно! Ещё и через чёрточку!
– Как зачем? Фамилии у нас по кому?
– По кому?
– По отцу?
– По отцу.
– То бишь, если у человека две и более фамилий, значит…
– Значит??
– Значит у него – у человека – было два или более отцов. Но я вам должен сказать! Когда у ребёнка много отцов, то это и есть «безотцовщина»!
– О! На эту тему анекдот! Щас вспомню!.. А! Вот! В общем… …Из квартиры доносится невообразимый гвалт. Сосед напротив курит на площадке и без всякого интереса спрашивает мальчика из той квартиры: «Что там?» Мальчик, вырезая лезвийкой на периле несложное слово, так же неинтересно отвечает: «Та, Мамин-Сибиряк приехал, а мама в то время с Римским-Корсаковым. Так Сибиряк Корсакова в Рим собирает, а маму – в Корсаков». «Понятно. А твоя фамилия как, хлопчик?» «Апостолов-Рюмин мы!»
* * *
– …Последняя ракушка, и та мечтает о ракушёнке! – Да, но, думая рожать или не думая рожать, необходимо включать мозги!
– Мозги как раз в деторождении вещь последняя!
– Нет! Есть же границы! Ведь количество детей напрямую влияет на их качество! Кто-то недополучит любви, кто-то – образования, кто-то – просто хлеба! Ну, а кто-то, замазанный маслом, будет скользить по жизни, оставляя пятна жирные повсюду! У всех различные причины, но, если без физических дефектов и физиологических проблем, то можно порассуждать так:
Нету детей – позиция.
Один ребёнок – несостоятельность.
Двое детей – минимум.
Три ребёнка – ладно.
Четверо – рассеянность или первые три – одного пола.
Пятеро детей – растерянность.
Шесть – побойтесь Бога!
Семь – ни себе, ни вам!
Восемь – сам помни имя своё.
Девять – «Дети, воспитательница повесилась. Я ваша мама!»
– А десять?
– Десять детей – не бывает, потому что это уже не отдельные дети, а подрод одного вида!
– А одиннадцать?
– Пора топить гинеколога, кастрировать аккушерку и ставить спираль обществу!
* * *
– Нет, я понимаю! Но отчего именно такие стили-то?
– Отчего? А что – отчего! Все стили плавания взяты из эпоса издревле плавающих народов эпохи полиомиелита. Народы верили и поклонялись всяким силам. Так, в воде всегда обитало водное чудовище, в небе – небное чудовище, в земле…
– Причём тут небо, земля и чудовище! Мы говорим о спортивном плавании.
– Правильно! Вот представьте все: баттерфляй. Представили? Человек всеми силами выпрыгивает из воды, пытаясь оттолкнуть тянущее за ноги чудовище. Но попытки тщетны! Тот, кто в воде – сильнее! Понаблюдайте. Брасс. Человек постоянно пытается нырнуть и подсмотреть: что там, на дне? Но чудовище даёт ему пинка и ныряльщик, широко раскрыв рот на взлёте, снова падает, пытаясь заглянуть под воду. Вольный кроль – бег по воде локтями. Чудовище отпускает человека, даёт волю, засекает до десяти и неторопливо догоняет. Тут бы и ноги помогли, только нет под ногами опоры, одна вода. А на спине. Заметили? Этот стиль вызывает в движениях плавуна некие неординарные потуги. Ладошки как-то наружу, неестественный повод плечами, ритмичные повороты таза, с придыханиями… Видимо, чудовищу нравилось находиться сзади снизу…
…Когда зажёвывало очередную кассету, слышно звучала гитара вместе с песней про очередной ёжик резиновый, колышек осиновый, с дырочкой в правом боку… Потом в перерывах, пока Дима, муж Гали, перекручивал магнитофон назад, прорывались отголоски всяких любимых мелодий, с искажениями невдумчивости в пол оборота, типа:
«Он наестся Петербургом.Он оправится Москвой.Александра, АлександраЧто там трется между нами?..»
Если музыка заигрывала снова, все привычно окунались в крик всеобщего неслышанья и громкого переспрашивания. Люди поближе тянулись от друга ко другу и вместе ощущали восторг настроения. Праздник извне был сейчас внутри каждого. Несказанно радовал, радовал и радовать не переставал! …Пока, в какое-то только им известное сеечасье, времена суток медленными, неожиданными скачками не приблизили безысходность будущего ухода в следующие дни и вынудили, хотя и нехотя, запрощаться в сторону дома.
…Бедный израненный пятый этаж держался, всё же, живее, совсем убитого четвёртого! «Лучше жить на двадцать восьмом с лифтом», – тосковал ОН, взбираясь, взбираясь, взбираясь и насвистывая басню Крылова. Передыхая[16] возле междуэтажного окна[17] с плоской решёткой, стало смешно за Крыловскую ворону, и ОН поймал на себе улыбку. «На ель ворона взгромоздясь!!!» Ну и ну! Как вам видок? Птица – «тяжёлый бомбардировщик», кряхтя, всеми своими четырьмя лапами вцепившись в кору до крови под ногтями, хвостом обвив ствол, делает поступательные движения, ближним крылом прикрыв глаза, боясь взглянуть вниз. Почему четырьмя? А попробуй, залазя на дерево, передние отпустить! Да ещё с сыром в клюве! Полёт будет неземной!..
«Позавтракать, уж было, собралась. На ту беду лиса внизу…» «На ту беду!» Интересно, какая такая беда Крылова таилась в утреннем завтраке? Видать, вчерашний вечерний завтрак протекал настолько экспрессивно, что сумбур рассвета страшил, пугал, мелькал, кружил и дёргал. Рот залипал ощущением нахождения внутри сыроварни, а на ту беду ещё и вчерашняя «лиса» внизу с претензиями… Ох уж эти буйные поэтические Крыловские вечера!.. Господи! Что только в голову не прилезет! Кыш!
…Послепотопная потоптанная квартира, подлизываясь, прятала по углам остатки скисшего позавчерашнего праздника и, как обиженная жена, настойчиво требовала от тебя ухода уже при входе.
«Мочите тряпок швабрами!»
Посочувствовала ФРАЗА.
– Заткнись, вражеская радистка! – ответил ОН и закатал рукава. – Прежде всего – порядок! А потом уж – беспорядок.
«Фильтруйте языки базарами!»
Дважды взвизгнула ФРАЗА, почти увернувшись от ударов.
Вынося мусор частями, после около часа ОН стал различать проявляющиеся, знакомые очертания егомаминой квартиры. Забывшийся всеми выключиться телевизор показывал совсем из другой комнаты на кухню, через стену балкона. По экрану широкоротнооткрытно изливалась наружу белорусская оптимистично-отпевальная. Солист, загибая пальцы, перечислял, над чем всё летит и летит белый аист.
Неловко подпрыгивая, пытаясь прикрыть за собой дверь предплюсной ноги (пальцы, запястья, локти, мышки – всё, что под ними, и зубы были заняты подвешенными тяжёлыми кульками), ОН мельком уха отслушивал, как вокально-инструментальный ансамбль лирически домучивал слухача и глядача, достанывая один из третьих куплетов:
