«Где-то в топи болот погребен остывающий гроб…»
Бросило в жар и иней покрыл лодыжки до самых щиколоток. Но, вместе с тем, полегчало! «А ведь где-то, судя по пению, вооооообще плохо!»…Первоянварская шутка ползала по стране.
…На одиннадцатом выволакивании мешков с остатками карнавальной ночи, ОН наткнулся спиной на взгляд соседа по площадке. Тот засвидетельствовал своё присутствие равнодушно-вдумчивым вопросом:
– Помочь?
– Нет. Я просто переезжаю.
– Конечно! А твой Казанский вокзал провожал тебя, провожал двое суток, пока само всё вече не уехало давеча далече. Один вагоновожатый до сих пор у меня на кухне семафоры не может настроить. Ты его заберёшь? Или я сброшу?
– Семён! Отстань, а! Видишь, я занят?
– Так я и спрашиваю: «помочь»?
– Ладно, помогай!
– Ну, вот! С Новым Годом, сосед! Где пить будем? У тебя?
– Нет! Там уже чисто!
– Тогда – на площадке! Сейчас я вынесу! У меня уже давно всё стынет!..
* * *
2
Ранним рассветом, устав от тщетного ожидания побудки (соседка уехала в санаторий бывшей песни и пляски военных лет), с трудом разыскав глаза, обеими руками отклеив голову с подушкой от ковра, ОН попередвигался к ванной, так и не разлепив нёбо от языка. Последствия встречи Ногого Гога были на лицо, на рёбра и на локти. Принятие достойного вида под душем с водой приводило обратно к себе. Резус-фактор воды был отрицательным. ОН специально продрог, чтобы с головой покрыться гусиными пупыришками и от этого согреться. В холодильнике нашлось пиво (как будто оно там терялось) и, уже просветлённым, ОН включил «кабельное».
«След росомахи»… переключил – «Планета обезьян», перемотал вперёд – «По следу единорога», мотнул назад – «Тигры появляются ночью», нажал несколько разных кнопок сразу и покусал пульт – неожиданно побежали титры. И, хотя буквы было не догнать внятным чтением, «озверевшее» отсутствие радовало. Устав глазами от бегущей по экрану прозы, ОН решил опоэзить ситуацию и, закурив с удовольствием, достал ветхую тетрадку со стихами, написанными в древнем детсадовском возрасте. Писать их ОН уже не мог. (Как можно написать сто раз прочитанное-написанное?) И неловко как-то во взрослом возрасте говорить стихованно, да ещё за собой записывать!
А когда-то! В детском саду, через дорогу, ОН был ещё так безмерно талантлив (как все дети в свои годы), и воспитательница, надолго убегая от них «по делам», сажала группу на стульчики напротив, и ОН, по её просьбе, должен был, отвлекая всех, выразительно почитать чего-нибудь вслух. Это «чего-нибудь» было рассказом про красного армейца, который попал в окружение белых офицеров. /В белой гвардии, подло, заранее не предупредив, окружали только офицеры. Всегда – по пятеро на одного комсомольского бойца/. Но молодой солдат, как и положено, не сдался и достал гранату из-за пазухи. ОН читал четырёхлетним сверстникам эту траги-трагедию изо дня в день, но однажды, в обыденный послеобеденный полдник, видя, что красная граната за потной пазухой непомерно надоела среднегруппникам, неожиданно, встав ногами на стульчик, начал декламировать что-то одно из своего раннего:
Плыви, корвет! Куда? Не знаю.Не буду у руля стоять.Тебе судьбу свою вверяю.Суть будем разом постигать.
* * *
Вперёд, родной! Не ведай страха!И штиля не познай стыда.Одна нам жизнь, но, если плаха.То и она для нас одна.
* * *
Наплюй на вахтенны журналы.Минуй затоптаны пути.Не верь, что всюду есть причалы! Что девства гавань не найти!
* * *
Потом, коль с жизнью будем квиты,Познав личину бытия.Хоть невредимы, хоть разбиты,Вернёмся на круги своя.
* * *
Знакомый берег вдруг предстанетВо сне, в бреду, в сознаньи ли…Волна шампанским в борт ударит,Как «Здравствуй!» от Родной Земли.
…А зачем стесняться лирики, сидя на горшке! Когда маститые мужики (чьи книги, даже «рубо», не влезали в полки библиотек), размазывали козявки по письменным столам и козюльки под писательскими креслами:
«Белеет парус, небо кроет, уединенье, тишину, что кинул он, что ищет он, и ночь, и звёзды, и луну, да пруд под сенью ив густых…[18]» – почти то же самое.
В том возрасте ещё не было «апостолов Пушкиных», «архангелов Лермонтовых» и «ангелов Есениных». Лажа воспринималась по-детски правильно, как есть, и никто не мог убедить, что: «Стоял ноябрь уж у двора» – это гениально. Только потом, с пониманием пришло не обращание вниманий на исковерканные слова, кучу междометий и удобно поставленные поэтами для рифем удАренья, Ударенья, удареньЯ[19].
МЕТКА*
Вчитывайтесь в молитвенники.
После стихотворения детей сначала переклинило, потом – замкнуло. За окном стало отчётливо слыхать далёкое крадущееся наступление многочисленных тёмных сумерек, мечтающих поквитаться со скрывшимся ещё утром одиноким светлым рассветом…
Тишина! Но тут – пять, четыре, три, два, один и… как прорвало!
Группа, не всегда вспоминающая свою воспитательницу в лицо, уже не помнила и себя от поэтического экстаза! До сих пор не умеющие писать, начали вдруг читать!
Андруций – самый высокий, а, значит, смелый, который каждый день мечтал быть шофёром (они с папой копили на «Жигули»), резко выдохнул и, подмяв под себя крохотульку-стульку, «влупил»!
Путей – не счесть, дорог полноДля лёта и для ползанья.И – чтобы выносить дерьмо,И – выложенных звёздами.
Девочки, с театральным визгом, сильно зажмурившись, заткнули уши ладошками. Оно и понятно. Было как-то грубо с рифмой. Но смысл не хромал, и Андрюша продолжил:
На водопой, и – на убой,К театрам, и – меж свалками,Для тех, кто «свой», для нас с тобой —И шаткие, и валкие.
* * *
Особняком или гурьбойМы топчем пыль векОвую,Считая, что мы, что мы, что —Прокладываем новую.
По три раза «мы» и «что» являлось явным прорывом в поэзии!
Жаль, что столь тонкый модернизм не нашёл отзвука в мещанских умозрениях и, как следствие, был нещадно освистан.
Наташа выкатилась на «сцену» со своей любовью, как с торбой дуста:
Не люби меня, не люби!Я от знаков твого вниманья не таю.Лучше жвачку мне «Лёлик и Болик» купи!И я снова прощу тебя, на первый раз, жевая.
Тут, вроде, и рифма не хромала почти, но враз захромала Натали, в порыве пожёванного чувства упав со стульчика.
Слово взял Лаконя (за фамилию и за лаконизм прозванный). Двумя руками указывая на Андруция, а другой рукой – на Наталью, он отчитал:
Орррловская длиннорррылая барррсучная скачет, Как курссская гладкопёрррая несссучная кудахчет!
Познания Лакони в зоологии не поддавались сомнениям. (Его мама была педиатром).
Эстафету неизвестных поэтов перехватила, белая от смелости волнения, староста. И стих её тоже сильно побледнел от жестокой жестикулирующей реальности:
Пусть же буря мглою небоКроет вихрем, зверем воет!Я ж, как гордый буревестник,Возлечу над пеной моря! И, назло пингвинам, ГорькийОбо мне легенду сложит!Кабы обо мне та песня,Я бы знала, что мне делать!Я б резвилась в шторме птицей!Чтоб вскормиться, взнереститься.И, крылом волны касаясь,Я б запомнилась навекиВам – в ревлюциях несмелым!..
– Уберите старуху Изергиль с утёса!
Кричали эрудированные. Орали и остальные. (А чё б не поорать). Староста отбивалась по-настоящему отчаянно – и клювом, и когтями, только перья летели! Пришлось повозиться, а за это время наслушаться много оскорблений с угрозами:
– Ваше поведение совсем недопустимое из всех рамок! Сейчас придёт воспитатель детей, и я ей всё расскажу подробнейшим образом!
Будущую активную кандидатку и делегатку сначала «слётов», а потом «съездов»[20] запихали в ящик, плотно закрывающийся от детей. Ящик с игрушками.
Но и в этом замкнутом пространстве, придерживая одной рукой незаметно поднятое вещественное доказательство – надорванную политическую брошюру про подвиг гранатомётчика, она другой рукой неусыпно диктовала себе список провинившихся. И была тайно счастлива в борьбе! Её час настанет! Их час нагрянет!
Позицию на стульчике занял Сюзя:
Разворачивайтесь правой, орущие!Доставшие паспорт в паузе!Прозастоявшиеся и птиц жующие!Ваше место – в пентхаузе!
* * *
Вылепленные из гвоздей люди!Смотрите на выгрызающего бюрократизм волка!В купе иностранца, едущего к Люде,Не спасёт ни маузер, ни трёхкалиберная двустволка!
Сюзя в данное время всерьёз увлекался пятилетней Людмилой из художественной гимнастики, но та, увы, на ближайшее «навсегда» была занята скакалками и булавами.
А если в марше не развернуться!Если площадь помоста, плотничая, не эквивалентна!Фарисеи! Вам лучше заткнуться, ёрничая!Мол, кто там махает лентой?
Этот оратор быстро, на восьмом куплете полупесни был табуретнонизвержен из-за требухи, которую нёс и из-за того, что всем тоже не терпелось.
