Всего его искорёжили хвори да недуги. Но справился дед с болезнями, выходил ребёнка. Только, глядя на калечного малыша, сокрушённо качал седой головой, да печалился: «ох, и нелегко придётся тебе с людьми жить. Да потерпи, в один миг перевернётся судьба твоя, будешь ты счастлив, если только сможешь удержать счастье своё». Долго скрывал дед от всех своего воспитанника. Но век человеческий не долог, тем более, сколько лет старику ни кто не знал. И как пришёл смертный час деда Демьяна, так призвал он к себе соседку, тётку Тасю, и просил её не бросать дитя неразумное на волю судьбы. Плакала тетка Тася над дедом, как все плачут: «А как зовут хоть его, за кого Бога молить?». «Моли за раба божьего Зенека, и будет тебе и ему милость да благодать».
Была Тася женщиной доброй, погиб её муж, сгинул на войне, а детей своих было девять душ, их бы прокормить да одеть. Сиротинку она не бросила, но и воли ему было дано гораздо больше, чем родным детям. Народ удивлялся, что приняла Тася калеку безродного, но та улыбалась, да говорила, что просьбу покойного выполнить обязана. Люди всей деревней, помогали ей. Кто, чем Бог послал, подкармливал ребятёнка, кто, какую — никакую, одежонку давал. Вообщем, растили всем миром.
Никто конечно годов ему не считал, но собрали его всем селом в церковную школу, наукам обучаться. Только учителя сказали, не дано ему к грамоте таланта и отправили парнишку обратно в деревню. Так и рос он, кому дрова поколоть, где за скотиной навоз убрать. Детвора смеялась над ним, дразнила, подшучивала, всякие подлости придумывала, чтобы поиздеваться. Ведь всем известно, дети — самый жестокий народ. Взрослые осаждали их, ругали, мол, нельзя над убогим смеяться, но всё без толку. Отстанут дети от него не надолго, а потом опять за своё принимаются. Он обижался, досадливо махал руками, уходил в леса, и долго, когда до вечера, а когда и до самого утра, не появлялся в деревне. Но по приметам, когда дорос он до совершеннолетия, тогда и произошли с ним загадочные превращения.
Молодёжь деревенская, которая росла вместе с ним, уже заневестилась, заженихалась, свои посиделки да гулянки напридумывала. Собирались по вечерам, песни пели да танцы отплясывали. После, расходились, кто парочками, кто в одиночку. И долго ещё над селом был слышен девичий смех, да песни про любовь. С природой не поспоришь, и Зенек наш, как-то раз пришёл на гулянье. Но стеснялся он своего вида, ведь на посиделки одевали всё самое лучшее. А откуда у сироты наряды да одежды праздничные? Да и считали его всегда дурачком — недотёпой. И лицом он был неказист да телом нескладен. С годами горб, что в детстве был почти не виден, стал расти не по дням, а по часам. И вроде встал он в сторонке, чтобы не видел никто и тихонько стоял, смотря на веселье. И вдруг, первая красавица в деревне, молодайка Кася, подбежала к нему, схватила за руки и потащила в круг танцующих. Как — будто, тяжеленные гири приковали к его ногам, ни рукою, ни головою не мог пошевелить Зенек, а только смотрел на Касю, и глупо улыбался. А Касю это только подзадоривало.
— Ну что же ты, Зенеш, как пень стоишь? Давай потанцуем. Аль ты не умеешь? Ведь ты же у нас такой прыткий! Как за дивчинами на озере подглядывать, аж на дерево залез. А тут, посмотрите на него, стоит как вкопанный!
Хохотала Кася, кружась вокруг Зенека. И все засмеялись, вторя ей и отпуская в сторону Зенека колкости.
— Ну-ну, давай, давай. Посмотрим как ты в танцах мастак, может, невесту тебе подберём.
— Глянь, сколько у нас красавиц!
— Хлопцы, не знаю теперь, как нам быть. Не видать нам наших подруженек, всех Зенек уведёт! — смеясь, сказал высокий, статный Милош.
Он подхватил Касю и закружился с ней в танце. Ах, какой красивой парой они были! Оба молодые, высокие да пригожие.
Зенек почувствовал, как вспыхнули пурпуром его щёки и в голове зашумели колокола. Два дня назад, блуждая по лесу, он вышел на берег озера. Услышав девичий смех, спрятался за кустами и раздвинул ветки, что бы лучше видеть. Картина, представшая его взору, была восхитительна. Девушки всей деревни были на берегу. Как лесные нимфы, они плескались в воде, смеялись и пели песни. Их молодые, упругие, загорелые тела, в алмазном переливе водяных брызг, приковали взгляд Зенека. Особенно выделялась из всех красавица Кася. Самая высокая, чернобровая, с копной смоляно-чёрных, густых, волнистых волос, закрывающих всю спину до самых ягодиц, она стояла на берегу. Согнув в локтях руки, провела ими снизу до верху по своему телу. Погладила своё лицо, провела по волосам, подняла руки вверх и потянулась всем телом за ними. Казалось, что сейчас она, как птица, полетит в голубое небо, к солнцу и облакам. Запрокинув голову, она засмеялась:
— Ой, как же хорошо, дивчинки! Небо и солнышко улыбаются мне! Вчера Милош уж так целовал меня, так целовал. Называл коханою. Сказал, что к осени сватов зашлёт. Ой, ну какая же я счастливая! — и столько в её голосе было неподдельной радости, что все, кто был на берегу, переглянулись. — Да что ты? Неужто, так и сказал про сватов? — спросила одна из девушек.
— Нешто я обманывать буду?! Так прямо и сказал. Да вот и Гануся может подтвердить! Правда же?
— Так, что же вы на свиданье вместе с Ганной ходите? — засмеялись девчата.
Все оглянулись на светловолосую девушку, сидевшую чуть поодаль от них.
— Да что вы. Просто, оказалось, что Гануся следит за нами. Так, ведь подруженька? — Кася нахмурила брови и сердито посмотрела на Ганну, но в её голосе прозвучали нотки ни злости, а, скорее превосходства над подружкой.
— Мы с Милошем вышли к реке, знаете то дерево, что ветки свои в реке полощет? Сели мы на бережке, и только Милош стал мне на ушко слова ласковые шептать, как из кустов Ганночка вывалилась, да прямо нам под ноги. Уж так меня напугала, я думала, и сердце из груди выскочит. Ну, як, Гануся, услышала ты, какие слова нежные говорил мне Милош? — победно глянула Кася на девушку.
Зенек забрался на нижнюю ветку дерева, что бы лучше слышать и видеть происходящее. Все смотрели на Ганночку. Она сидела, обхватив руками согнутые в коленях ноги и опустив голову. Золотистые волосы полностью закрывали её худенькую фигурку. Во всей её позе чувствовалось, сколько горя испытывала сейчас она изза слов Каси. Она подняла, полные слёз глаза и посмотрела на неё.
— Смейся-смейся, разлучница. Не долго тебе радоваться. Всё равно мой будет Милош, только мой. И никто у меня его не отнимет! — слезы отчаяния и душевной боли брызнули из глаз Ганны.
Она вскочила, схватила своё платье и заметалась по берегу. Казалось, от горя и обиды, она забыла дорогу к деревне. Остановилась, посмотрела на всех мутными от слёз глазами и бросилась бежать в сторону дерева, на котором сидел Зенек. От неожиданности и страха быть замеченным, он оступился на ветке и, свалившись, выкатился кубарем на встречу Ганне. Девчата, с визгом, бросились кто куда: кто назад в воду, кто, схватив своё платье, быстрыми движениями, стал прикрывать своё тело. И только Кася стояла спокойно, совсем не стесняясь наготы. Казалось, она, будто нарочно, встала так, чтобы показаться во всей красе. Изящно выставив вперёд ногу, изогнувшись так, что стало видно её плоский живот и молодую упругую грудь, она собрала сзади волосы, подняла их к голове и, прищурившись, смотрела на происходящее. Её забавляла эта паника. Она нахмурила лоб, секунду подумала, а потом, улыбнувшись, громко сказала: — А вот и жених для нашей Гануси, Девочки, это же просто Зенек. Ах ты, негодник, иж что удумал, подглядывать за нами?! Ну, как, нравиться? А хочешь поближе посмотреть?
Тут она подбежала к лежащему на земле Зенеку и нагнулась к его лицу. От неожиданности, он вскочил на ноги, потеряв равновесие, снова упал, да так и остался сидеть, открыв рот. А Кася повернулась и спокойно пошла к своему платью, лежащему на траве возле воды. Все уже оделись и успокоились, и только Ганна стояла и плакала, не вытирая слёз. Они катились из её глаз, похожие на маленькие бриллианты.
— Ну что же ты всё плачешь, Гануся, смотри, какого я тебе жениха нашла, — засмеялась Кася, — подойди, обними да поцелуй его. И будет вам счастье.
От этих слов, Ганна расплакалась ещё сильнее и бросилась бежать в лес. Зенек, опомнившись, вскочил и кинулся в другую сторону. Девчата заулюлюкали, засвистели им вслед, а когда они пропали из виду, все рассмеялись, довольные Касиной придумкой.
— Ох, и злая ты, Кася, всё бы тебе над людьми подшучивать да насмехаться, — вздыхая, сказала одна из девушек, Марыля, она стояла чуть поодаль от всех и выжимала подол намокшей исподней рубашки, — вот зачем убогого обидела, ведь у него тоже душа есть, и болеть от обиды как у нас способна. А Ганночка? Разве ж она виновата, что любит да нелюбима. Нехорошо. С добром в сердце человек жить должен. Не зря старики говорят: «злой человек половину своего яда сам выпивает».
— Ой, отстань ты, глядите, правильная какая, всех-то тебе жалко. А я знаю, что себя надо любить да жалеть, тогда и счастлив будешь, вот так-то, — рассмеялась Кася.
