– Свежие иконки-то. Слабенькие. Ненамоленные. Ни страсти душевной, ни страданий глубоких не впитали в себя. Да и художник над ними не особо неистовал. Раньше-то иконописцы неделями, а то и месяцами постились, прежде чем краску начнут разводить, а уж когда лики писать начнут… Лялькин не договорил, зыркнул на Плоткина заострил свой взгляд на его полуобнаженную грудь и сказал, осуждающе покачивая головой:
– Непорядок это, не по-христиански: без нательного креста.
Полез в нагрудный карман. Из кармана вытащил маленький, полиэтиленовый пакетик с нательным крестиком на шелковым шнурке. Шнурок не был завязан, как это обычно бывает, а только продет в ушко крестика.
И для самого Лялькина этот порыв к дарению был неожиданным. Он почувствовал в себе, как это уже не раз бывало с ним, лютую ненависть, к сидящему напротив него человеку. Такую распирающую ненависть, что подавить её в себе не мог. Нужно было действие, и оно свершилось этим актом дарения. И прелюдией к такому действию стало упоминание об иконах в доме. По сути дела, именно упоминание об иконах и вызвало эту вспышку ненависти. Впрочем, что и после чего возникло, для Лялькина не имело значение. Имело значение только одно, – чтобы Плоткин принял от него нательный крест. Чтобы сам Геннадий Петрович завязал на узел шелковую нить.
– Да что вы! – решительно запротестовал Юрий и даже ладонью отгородился от протянутой ему руки с пакетиком.
– Крест этот освящен в храме и поименован на имя Юрия, – Лялькин положил пакетик с крестом на стол.
– Неисповедимы пути Господни. Хотел подарить своему приятелю из Барнаула по имени Юрий (и тут он говорил чистейшую правду!), да вот как удачно совпало.
Однако Плоткин решительно отказался от подарка. Настаивать дальше не имело смысла, и это еще больше ожесточило Лялькина: он терпеть не мог, когда кто-нибудь перечил его воле.
– Зря вы, старика обижаете: я ж от чистого сердца… А впрочем, крестик вам оставлю, в знак нашей встречи, а узелок я завязал так, что думаю, он подойдет вам…
Поговорив еще несколько минут, по сути, ни о чем, Лялькин ушел.
После ухода Лялькина в кухню зашла Дина.
– Ну и типчик у тебя был, – сказала, убирая со стола.
Это – «типчик» – царапнуло Плоткина, и он вдруг, ни с того ни с сего рявкнул на жену: «Дура!»
Почему и от чего жена – «дура», этого и сам Плоткин объяснить не смог бы, но только в этот вечер они крепко повздорили, как никогда за свои два года совместной жизни. Поссорились на пустом месте, без малейшего повода, но утром, жена ушла к родителям, сказав:
– Такие умники как ты с дурами не живут.
К вечеру следующего дня на Юрия навалилась тоска, и мысленно он то и дело возвращался к тому разговору с Лялькиным, об отсутствии нательного креста у крещеного человека.
Бессонная ночь в одиночестве на широкой двуспальной кровати. Размышления о том, что все это от его полуверия, что он только «играет» в православного человека, что следует «моде», стали решающими: он принял подарок Лялькина, и отливающий серебром крестик на тонкой шелковой нити оказался на его груди.
Дальше все развивалось с кинематографической быстротой. В десять часов утра Плоткин позвонил на телестудию и сказал, что он приболел и непременно появится после обеда. После обеда, а точнее – в три часа дня, намечались съемки самодеятельного ансамбля «Калинушка», и главный редактор Рахматуллина, которой звонил Плоткин, сказала, чтобы он «кровь из носу» был в час дня «на рабочем месте».
В час дня Плоткин не появился на телестудии и на звонки телеоператора Владимира Карина, не отвечал. Поскольку время поджимало, то Карин решил заехать на квартиру Плоткина и «все там выяснить».
С женой Плоткина, Вовка встретился случайно у кафе «Чайка», куда он забежал купить пачку сигарет. Карин ничего не знал о размолвке между супругами и поведал ей, что «срывается важное мероприятие». У Дины был ключ от квартиры. Карин уговорил её проехать с ним. Поскольку Дина вовсе не хотела, чтобы кто-нибудь знал об этой размолвке, то у неё не было причин отказаться.
Она открыла дверь. Вошли. В коридоре на турнике висело тело Плоткина. Карин запомнил только большой, высунувшийся синий язык, словно Плоткин дразнил этим языком кого-то.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Есть перед Барнаулом узловая станция, Новоалтайка, она же центр Первомайского района. Семен Адамов жил в Новоалтайке, в районе вагоностроительного завода и работал там, в заводской пожарной охране командиром отделения. Эта специальность предопределила и род побочного заработка: летом, Адамов организовывал бригаду, обычно из трех человек, и занимался «по линии добровольного пожарного общества» пропиткой деревянных чердаков в государственных учреждениях Первомайского района.
Шел июль-месяц 1981 года. Адамов с двумя товарищами: водителем спецмашины Лешкой Козловым да пареньком по имени Вовка – возвращались из поселка Лесное, где располагался психоневрологический диспансер. Они третий день обрабатывали крыши многочисленных зданий, входящих в комплекс этого учреждения.
В четырех километрах от поселка, на выезде из ленточного соснового бора, двигатель машины «застрелял» и никакие попытки оживить его ни к чему не привели. Сбив все руки «кривым стартером», решили заночевать, благо ночи стояли теплые, лунные.
Развели костерок, достали «спецпаек»: три банки кильки в томатном соусе, три пачки плавленых сырков, булку хлеба, да шмат сала, да по бутылке водки «на рыло».
Пока солнце окончательно не село, Лешка Козлов обегал окрестности и нашел небольшой ручеек с пригодной для питья водой. Видимо, где-то был «ключ», и вода, повинуясь извечному стремлению течь, образовала ручеек. Лешка выкопал лопатой ямку и, когда вода набралась и отстоялась, принес полное, попахивающее бензином ведро, заметив при этом:
– Чистую водку русский человек не пьет: слаба чистая-то, а вот когда водочку водичкой с бензиновым запахом запьешь, так она сразу же и «заберет» тебя.
Для убедительности своих слов он добавил:
– Я бензином до нутра пропах, и жена моя меня за этот запах, уважает, говорит: «Мужиком пахнет». Он еще повторил свою вечную присказку, что от мужика должно пахнуть, помимо бензина, табаком и потом.
– Потом – это непременно, потому как баба по поту унюхивает силу мужицкую, хотя и не сознает того.
Адамов предпочел бы воду без запаха, но он не был привередлив: приходилось пить спирт и с аммиаком. Сметливые мужики ставили сосуды с таким спиртом на паровые батареи, и большая часть аммиака испарялась, а меньшая не пугала их. Пить подогретый спирт, – тоже ведь натуру нужно иметь особую, русскую. Рассказывают такой анекдот: мужик утром с опохмела помочился, да неловко, на резиновые сапоги жены попал. Куда попал, там дыры образовались. А супруга ему говорит: – Ты пить – пей, но зачем обувь портить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
