на мотоцикле увезла.
– Блин! А я думаю, кто это на меня орет? И музыка орет, и она орет. Или ревет?
Я готов был сделать и то и другое.
– Так орет или ревет? – Я еле сдерживался, чтоб не послать его подальше с его подшучиваниями.
– Нет, точно. – Он словно задумался, вспоминая. – Да, точно.
– Что «нет, да», точно?!
– А?! Ревет! Точно! В смысле как медведь, аж мурашки по коже. Слушай, Валя, – его тон изменился и стал чуть более серьезен, хотя и по-прежнему насмешлив, – я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся. Твой трицикл стоит прямо передо мной.
Я не поверил своим ушам.
– Что?! Где?! В Амстердаме?!
– Ты иногда бываешь непроходимо, нет, сейчас… – он замолчал на мгновение, подыскивая слово, – вот, непереносимо туп! Ты думаешь, твоему мотоциклу будет легче найти меня в Голландии, чем мне твой дом в Москве? Я, по крайней мере, хоть адрес знаю.
– Да? – Я думал о Кэт.
– Что да?
– Поднимайся, – мне надо было отдышаться. Надо же, пригнала мотоцикл. А почему не сказала?! Не позвонила? И когда успела?
– Сейчас, только ключи выну.
– Она что, и ключи в замке оставила?
– Да. Ладно, не лопни, пока я не поднялся.
Пока Гера при помощи медленного лифта преодолевал 9 этажей, я смог успокоиться и перестать задавать себе вопросы про Кэт. Пригнала, потому что испугалась. И точка.
В прихожей громко прозвенело. Я быстро подошел к двери и открыл ее, не глядя в глазок. За дверью стоял Гера, ставший, кажется, еще больше.
– Войду или нет? – Он стоял возле двери шириной в метр и придуривался. Этот человек удивлял меня своей жизнерадостностью и жизнелюбием. Никогда не унывающий, никогда не стонущий, всегда по-умному циничный. Еврей, одним словом. Просто очень здоровый.
– Привет, входи.
Когда я закрывал дверь, то мой взгляд упал на дверь полковника. Странно, но я ничего не почувствовал, словно случившееся недавно было сценой из какого-то фильма.
После объятий и пожатий мы уселись в комнате, и я с наслаждением затянулся настоящим «Парламентом». Периодически вставляя едкие реплики в мой короткий рассказ о том, как меня кинули, Гера сделал вдумчивое лицо и, собрав крупные морщины, изрек:
– Все бабы дуры. Я все сказал.
– А твоя, ты говорил…
– А моя, – он как-то скривился, затем махнул рукой, – ушла. И ребенка с собой увела. И адвокатов послала, только, как я уже сказал, все бабы дуры. Я договорился с адвокатами, и мне они, кстати, обошлись даже дешевле, чем ей. Говорю же…
– Понятно. – Его надо было перебить, многократное повторение одной и той же фразы действовало на меня прямо магнетически! – Давай куда-нибудь пойдем и выпьем. Мне так надо выпить и поговорить с тобой.
– Что, опять об этой своей… как там ее?
– Нет, – я помедлил, – о другом.
– Может, кто-то должен денег и таки не отдает? – Хуже всего у него получалось изображать старого мудрого еврея.
– Почти. Или хуже. Я не знаю, поэтому и хочу с тобой поговорить.
– Ладно, уболтал, тем более жрать хочу как Лукулл! Выбирай ресторан, но едем на такси, а не на твоем «велике». И вызови машину побольше, потому что в эти ваши «чайники» я уже не влезаю. Денег у тебя, как я понимаю, опять нет? – Он осмотрел меня как работорговец, оценивающий стоимость жалкого раба.
Мне оставалось только пожать плечами.
– Ладно, поехали, нищий жид. Так и быть, покормлю тебя на деньги, не вписанные в налоговую декларацию.
Такси подъехало минут через пять. Это был большой внедорожник премиум-класса, одобренный моим другом благодарным кивком. Гера расположился сзади и громко хохотал, рассказывая, как он договаривался с адвокатами. История была занятной и поучительной, но я не очень вникал в его рассказ, думая о своем. Я еще не решился, стоит ли впутывать Геру в это дело или просто показать ему ключ и спросить, не знает ли мой мудрый друг, от чего он?
Пару раз я покосился на водителя, ехавшего с каменным лицом, пару раз ответил сидевшему на заднем сиденье великану, но мысли постоянно вертелись вокруг убитого соседа. Наконец мы приехали. Это был ресторан на Пятницкой, точнее, в одном из переулков. Я был там как-то раз, еще до Кэт. Ничего так, тихое, без соло исполнителей заведение. И недорогое. Мы спустились по винтовой лестнице и, открыв окованную под старину дверь, вошли в зал ресторана. К нам тут же подошла девушка и отвела к одному из немногих незанятых столиков.
– У вас и среди недели по ночам в рестораны ходят? – Гера наклонился и говорил полугромким шепотом.
– Ну мы же пришли, – я пожал плечами.
– Хм, – хмыкнул голландский еврей и откинулся на спинку, – мы другое дело. Мы целый год не виделись.
– Может, и они, – я повел подбородком, – тоже не виделись.
– Ладно, бог с ними, – он умел быстро становиться из серьезного смешным, и наоборот. Как и сейчас. – Ты хотел со мной о чем-то поговорить?
Я еще не решил, говорить ему про убийство или просто показать ключ. В конце концов, ключ можно показать, что с того? Можно не объяснять, откуда он.
Вынув из кармана слегка потускневший ключик, я положил его на стол ровно между нами.
– Что это? – Брови его, черные и по-прежнему густые, вскинулись кверху.
– Это ключ, – пояснил я.
Он посмотрел на меня с сожалением.
– Я вижу, что это ключ. От чего он?
– Это я у тебя хочу спросить. – Разговор шел совсем не так, как мне представлялось, точнее ровно наоборот: Гера задавал мне вопросы, ответы на которые я бы и сам с удовольствием послушал.
– У меня?! – Брови взлетели еще выше. – Да я в жизни не видел этого ключа.
До меня наконец дошло.
– Послушай, мне просто хочется знать, это может быть ключом от ячейки, сейфа или какого-нибудь еще ящика?
– А, вот оно что. Ну-ка, дай-ка, – он взял со стола кусочек металла и поднес его к глазам.
– Не ячейка и тем более не сейф.
Герман повертел ключ в руках и задумчиво произнес:
– Может, от почтового?
Мне стало смешно.
– Вы в ваших палестинах вообще оторваны от реальной жизни. Если это почтовый ключ, то какой же тогда ящик? Золотой?!
– Да, я и забыл, где я, – признал Герман, – но я имел в виду ящик для почты внутри какой-нибудь гостиницы.
Я недоверчиво посмотрел на него.
– В некоторых отелях имеется такая услуга. Есть люди, которые снимают номера на длительные сроки, какая-нибудь иностранная фирма или просто богатый бездельник, который не спрашивает о цене. Они выкупают целые этажи, и вся корреспонденция для них складывается в специальные ящички, которые, представь, тоже называются почтовыми.
– Ты специально приехал из Амстердама, чтобы прочесть мне лекцию о гостиничных услугах?
– Нет, я приехал, потому что уезжаю.
Я потряс головой. Что еще за парадоксы?
– Я продал здесь все и уезжаю. И, если честно, не хочу больше возвращаться, – впервые за вечер Герман выглядел серьезным.
– Гер, ты чего? А мама? У тебя же мама живет в Питере?
– Нет, Валя, больше не живет. В воскресенье похоронил ее.
Я молчал. Надо было что-то сказать, но у меня почему-то пересохло в горле. Гера первый нарушил молчание:
– Да, все, хватит. Намучилась она, теперь успокоилась.
Я знал, что его мать чем-то долго болела, по несколько месяцев проводя в больницах, наотрез отказываясь выезжать из страны, что всегда раздражало Геру.
Подошел официант и, разложив приборы, ушел.
– И
