себя оставить все раздумья до более подходящего состояния, я прошел в комнату, чтобы сделать один звонок. По номеру, по которому можно было звонить лишь в исключительных случаях. Мне ответили сразу.
– Это Иосиф, – сказал я, ничуть не перепутав свое имя. Точнее, это не имя. Иосиф – моя агентурная кличка.
– Да, Иосиф, слушаю, – говоривший со мной мужчина был спокоен и обладал ровным, поставленным, как у раввина, голосом.
– Сегодня, где всегда, в семь.
– Хорошо, я буду там, – сказал голос, и в трубке раздались короткие гудки.
Вот теперь – все. Точнее, все я скажу лишь после семи часов, когда доложу о выполненном задании человеку по имени Исаак, моему отцу, главе израильской разведки в Москве. Человеку, открывшему мне путь в таинственный мир шпионов и врагов, который всегда верил, что когда-нибудь из меня выйдет толк. Что мне сулила эта встреча? Может быть, меня переправят на историческую родину, нацепив бакенбарды и надев скромное рубище, как выполнившего задание агента, а может, оставят здесь, чтобы довести до ума некоторые моменты, оставшиеся неясными в этом деле? В самом деле, ведь у меня не было возможности выяснить, кто конкретно руководил тем борделем и против кого использовался собранный там компромат. Все это еще предстояло узнать, и, возможно, записной книжки покойного Мурейко, которая лежала в моем кармане, вполне хватало для решения этого вопроса. К тому же не факт, что этим придется заниматься мне – у отца были и другие помощники.
Я вспомнил, что было написано на последнем листке инструкции полковника, и мысли вновь приняли прерванное вчера направление. Выходило, что Виктор Николаевич знал, кто я на самом деле? Это почти невозможно, потому что за несколько лет, что я номинально числился в израильской разведке, у меня не было ни одного по-настоящему серьезного дела, а это случилось уже после его гибели. Но если не так, то что же заставило его написать, что я все знаю? Наверное, он все же ошибался. А может, ошибаюсь я. Кстати, диска я так и не нашел. Кто знает, где он. Лежит себе, наверное, в каком-нибудь металлическом ящике, и лежит. Когда-нибудь его найдут, но мне нет до этого никакого дела. А ключ все же сыграл свою роль, хоть и не совсем обычную – он спас мне жизнь, угодив бывшему другу в лоб, и я был благодарен Виктору Николаевичу за то, что он выбрал такой тяжелый ключик.
До встречи оставалось несколько часов, и у меня было время, которое я хотел использовать с пользой для себя. Принять душ, переодеться в чистую одежду и зайти в стоматологию, огромная вывеска которой смотрела в мое окно, настойчиво призывая проверить все свои кариесы. Потом должна была состояться встреча с отцом, которого я не видел полгода, а потом… Если меня не отправят куда-нибудь, скрутив по рукам и ногам в каком-нибудь ящике для удобрений, я собирался заехать на вокзал и купить два билета на ночной поезд до Санкт-Петербурга. Там оставалось еще одно незаконченное дело, правда, не такое опасное, хотя кто его знает – недвижимость всегда лакомый кусок…
