вверх. Он внимательно оглядел меня с головы до ног. Дедуля придавал большое значение внешнему виду, и мы с самого начала с ним договорились, что я буду одеваться чисто и аккуратно.
– Это что такое? Внучка, ты зачем мороженое кладешь в карман? Что ты за ребенок такой? – спросил дедуля.
Я не смогла объяснить ничего.
– Если бы ты не пришел так поздно… Что ты делаешь целый час в мечети?! – рассердилась я.
Но получилось так, словно я положила мороженое в карман потому, что дедуля поздно пришел. Снова все было нелогично. Оф-ф!
На самом же деле я была настоящей героиней, пожертвовавшей своими штанами ради того, чтобы очень хорошо обслужить покупателей бакалеи. Но в глазах дедули я была рассеянной девчонкой, которая забила свои карманы мороженым. Очень злая, я выскочила из магазинчика и пошла домой. В саду около дома встретила маму.
– Это что с тобой такое? – воскликнула она.
Я подумала про себя, что, если еще хоть один человек задаст мне этот вопрос, я разревусь. Я сжала зубы. Из боковой двери дома вышла моя бабуля.
– Вы только на нее посмотрите! Еще собиралась стать подмастерьем бакалейщика. Вся грязнющая! Смотри дедушке не попадись, – сказала она с укором.
Ну вот, я не выдержала и разревелась. В слезах я бросилась домой, а мама с бабулей уже за моей спиной сказали:
– Ну раз плачет – виновата.
Что значит «раз плачет – виновата», а? Можно же было сказать: «Если плачет, значит, в безвыходном положении находится», нет? Или «если плачет, значит, очень расстроена», «если плачет, значит, у нее проблемы какие-нибудь». Почему сразу «если плачет, значит, точно виновата»?
Я родилась в самой бессовестной семье на свете!
Я выбежала из дома и снова пошла той же дорогой в бакалею. В лавке резко вытащила из-под прилавка свою тетрадь под названием «Некоторые важные темы, на которые детям нужно обращать внимание при общении со взрослыми» и записала туда шестой пункт.
Пункт 6
У этих взрослых, которые постоянно хвалятся своей сообразительностью, вообще-то голова варит плохо. Обычно они обращают внимание только на видимую часть дела и совсем не интересуются причинами, которые лежат под разными событиями. Потому-то они почти всегда ошибаются. Не пытайся объяснить им, как все было на самом деле, – не поймут. К тому же люди обожают кого-то обвинять. И еще: меня ужасно бесит мороженое в обертке.
На следующий день я снова пошла в бакалею. Такое случалось. В конце концов, из-за этого происшествия не стоило увольняться. Вот я, как прилежный работник, и вернулась на свое место.
Электричество отключали очень часто. Именно поэтому все оборудование, которое должно быть у электрика, мы в магазинчике тоже продавали. Это были всякие розетки, кабели, лампочки, удлинители. Но больше всего было свечей. В дни, когда отключали электричество, свечи становились самым продаваемым товаром в магазинчике.
Однажды снова не было электричества. Дедуля загрузил в машину коробки с мороженым и увез их в райцентр. Бакалея осталась на мне. Наступал вечер.
А значило это вот что.
Нас всех ждала темная ночь. Все должны были сидеть в темноте. А кто не хочет сидеть в темноте, собирался жечь свечи. Так, а где же продаются свечи? В бакалее. А кто в бакалее? Мы. Свечи чьи? Наши. Значит, мы можем продавать по такой цене, которую захотим? Можем.
Я тут же подняла цены на свечи и молилась, чтобы электричество не давали быстро. Если я продам сегодня вечером достаточное количество свечей, мы станем богатыми. В конце концов, надо уметь обращать кризис в новые возможности.
Я приклеила на свечи новые цены. А на картонке написала: «Покупайте качественные свечи, чтобы не сидеть в темноте!» И зажгла две. Было важно, чтобы рядом с объявлением горели свечи. Я пожертвовала двумя свечами, чтобы повысить продажи и привлечь внимание клиентов, то есть тратила средства из рекламного бюджета.
Я думала так: вот-вот все пойдут в магазинчик, чтобы купить свечи, выстроятся в очередь, поймут, что я повысила цены на свечи, но потом прочитают, что свечи качественные, и все равно купят. Но первым в лавку вошел… дедуля.
Вот те на! Его я не ждала. Совсем… Он же поехал отвозить мороженое! И не должен был возвращаться, пока не появится электричество…
– Ты зачем приехал? – спросила я, медленно сползая с дедулиного кресла. Когда он приходил, я не сидела в его кресле. Ведь бакалейщиком был он, а я – только подмастерьем.
Дедуля не ответил. Бакалейщиком был он. Лавка тоже была его. И зачем я только сказала ему: «Ты зачем приехал?» Я решила спросить по-другому.
И дальше было так.
– А что ж с мороженым? Оно где?
– На подстанции ремонт. Сказали, электричество будут периодически давать. Завтра заберем мороженое.
– Хм.
– Ты чего это днем свечи жжешь? А это еще что?
– Это реклама. Типа вывески с лампочками. Я зажгла свечи, чтобы привлечь внимание покупателей.
– А с ценой что? Почему она в два раза выше?
– Я повысила. Людям же сейчас нужны свечи, пусть так покупают. А мы много денег зарабо…
Я даже договорить не успела, как дедуля пошел в атаку:
– Внучка, ты что, шулер какой-то? Ты что, клиентов дуришь? Обманываешь людей? А ну, быстро убирай этот ценник! И в кого ты у нас такая?
Вопросы из него так и сыпались. Я задула свечу и вышла из бакалеи. Говорила же, что, когда отключают электричество и дедуля вынужден отвозить мороженое в соседний город, он становится очень нервным.
Вор
В магазинчике не всегда было многолюдно. Некоторые дни были на удивление тихими. Я такие дни про себя называла днями, когда все сыты. Никто не приходил. Тогда я садилась на сахарный сундук и начинала строить планы на будущее…
Вот, например, у меня были страхи. Разные. Но одним из самых больших моих страхов был страх, что однажды в магазинчик залезет вор. Я не знала, что надо делать в таких случаях, – дедуля мне об этом ничего не сказал. Мне кажется, он тоже не знал, то есть мы оба не имели никакого понятия о том, что надо делать, если вдруг в бакалею ворвутся люди в масках и начнут орать: «А ну, давай расчехляй быстро кассу!» Я всего разок спросила об этом дедулю, на что он ответил: «Не каркай! Не будет в деревне такого!»
Но мне как подмастерью данной бакалеи полагалось принять все необходимые меры!
Именно поэтому я решила вот что. У нас два деревенских мальчика каждые выходные ездят в райцентр на карате. А почему бы и мне не научиться карате? И без разницы, какой пояс получать. Вечером дома я рассказала всем о своем решении.
Маме я сказала так:
– Мне нужно научиться карате для того, чтобы я смогла охранять магазинчик. Отправьте меня в секцию карате.
Но она услышала эти два предложения так: «Картошки хочу!»
Почти все, что я говорю, мама слышит по-другому.
Она ответила:
– Скоро будем ужинать. Далеко не уходи.
Я рассердилась:
– Разве я тебе сказала, что хочу есть? Я сказала, чтобы вы записали меня на карате!
Мама же продолжила свое:
– Ешь все, что есть на столе, потом еды не будет!
Самый большой страх всех мам в том, что их дети останутся голодными, – в этом я была твердо уверена. Что бы я маме ни рассказывала, в ответ она всегда говорила мне про еду. Вот как вам, например, такое?
– Ма-ам, я, может, писателем стану, когда вырасту.
– Ты пообедай сначала, о писательстве потом подумаешь.
– Мне кажется, я не смогу играть на фортепиано, а на органе, может, и смогу. Да, мам?
– Заканчивай уже завтракать, а то в школу опоздаешь.
– Ма-ам, помнишь Эсру? Они в отпуск уезжают.
– На улицу не выйдешь, пока не доешь все. Какой тебе отпуск еще?
– Ма-ам, у меня живот болит.
– Конечно, будет болеть, если нормально есть не будешь.
Еда, еда, еда, еда!
В тот день наш диалог был таким: карате, еда, карате, еда, карате, еда… Я еще несколько раз пробовала заговорить о карате, но в конце концов, когда меня снова позвали есть, отказалась от этой идеи.
Нужно было придумать другой способ борьбы с ворами. Например, попробовать их уговорить.
Вот заходит вор в бакалею, и я говорю ему, например, так: «Здравствуйте! Здесь совсем небольшая деревенская бакалейная лавка. В день мы зарабатываем всего столько-то денег. Ради таких маленьких денег вам совсем не стоит себя утруждать, да еще и имя свое пачкать. Проходите, пожалуйста,
