Девочка вернулась к деду.
— О, дедушка, там было так чудесно! Огонь и розы на скалах, синие и желтые цветочки. Смотри, что я тебе принесла!
И Хайди вытряхнула из аккуратно свернутого передника все свое цветочное богатство. Но что за вид был у бедных цветов! Хайди глядела на них, не узнавая. Более всего они напоминали сено.
— Ой, дедушка, что это с ними? — испуганно пролепетала Хайди. — Они сейчас совсем другие, почему?
— Просто они хотят расти себе на солнышке, а не лежать в твоем переднике, — объяснил дед.
— Тогда я больше не стану их рвать. Да, дедушка, а почему орел так громко кричит?
— Давай-ка ополоснись сперва, а я пойду надою молочка, мы с тобой вместе поужинаем, а уж потом я все тебе расскажу про орла.
Хайди послушалась. Уже сидя на высоком стуле с плошкой молока в руках, девочка опять обратилась к деду с тем же вопросом:
— Почему орел так кричит?
— А он просто смеется над людьми, которые живут в тесноте, в деревнях и городах, и только и делают друг дружке гадости.
И старик закричал, подражая орлу:
— Если б каждый из вас шел своим путем и поднялся в горы, как я, вам было бы куда лучше!
Дед прокричал это так, что Хайди невольно вспомнила клекот орла.
— А почему у гор нету имен, дедушка? — продолжала свои расспросы Хайди.
— У них есть имена, — отвечал старик, — и если ты сумеешь описать мне гору так, чтобы я ее узнал, я скажу тебе, как ее зовут.
Хайди так точно описала ему гору с высокими каменными столбами, что дед с удовольствием сказал:
— Все правильно, эту гору я знаю. Она называется Фалькнисс. А еще какую гору ты приметила?
Хайди описала гору с большим снежным полем, которое сначала вдруг окрасилось красно-розовым цветом, а потом вдруг потухло, стало серым.
— И эту я знаю, — сказал дед. — Это Кезаплана. Значит, понравилось тебе на пастбище?
И Хайди поведала ему все, что случилось за день, как там было красиво. Особенно ей полюбился вечерний огонь, и пусть дедушка скажет, откуда этот огонь берется, а то Петер ничего про это не знает.
— Понимаешь, — отвечал дед, — это от солнца. Когда оно желает горам доброй ночи, то посылает им свои самые красивые лучи, чтобы горы до утра его не забыли.
Такое объяснение очень понравилось Хайди, и она просто не могла дождаться утра, чтобы снова пойти на выгон и снова увидеть, как солнышко желает горам доброй ночи. Но ничего но поделаешь, надо ложиться спать. И девочка сладко проспала на своем сенном ложе всю ночь. Ей снились сверкающие горы с красными розами наверху. А еще ей снилась резвая Снежинка.
Глава IV. У БАБУШКИ
На другое утро, вскоре после восхода солнца, явился Петер с козами, и они вновь отправились на высокогорное пастбище.
И так повторялось изо дня в день. Хайди загорела и так окрепла, что лучше и желать нельзя.
Девочка жила радостно и счастливо, ни о чем не тревожась, как птичка в лесу. А когда настала осень, и зима уже подбиралась к горам, дедушка однажды сказал:
— Сегодня ты останешься дома, такой малышке нельзя идти на выгон, тебя оттуда ветром сдует. Услыхав об этом, Петер страшно огорчился, он предчувствовал, что настал конец его вольготной жизни. Ведь за это время он забыл, что такое скука, да и к тому же привык каждый день получать добрую добавку к обеду.
Надо сказать, что и козы в последние дни тоже упрямились; ему приходилось прилагать вдвое больше усилий, чтобы управляться с ними. Они тоже привыкли к обществу Хайди, без нее не желали идти вперед и разбегались в разные стороны. Хайди же никогда не унывала, она всегда видела впереди только радость. Больше всего она любила ходить с пастушком и козами на выгон, где ее ждали цветы и горный орел, где бывало так хорошо и весело, однако молотки, пилы и плотницкие инструменты деда тоже очень ее занимали.
А уж когда она осталась дома и выяснилось, что дед как раз мастерит круглые красивые ясли для коз, ей стало еще интереснее. Любила она наблюдать за дедом, и когда он, засучив рукава, помешивал что-то в большом котле. Но особенно в такие ветреные дни Хайди нравилось смотреть и слушать волнение и шелест трех больших елей за домом. Она то и дело выбегала из дому, и ей казалось, что нет ничего прекраснее этого таинственного низкого гудения в верхушках елей. Хайди стояла под ними и никак не могла наслушаться и наглядеться вдоволь.
Солнце уже не припекало, как летом, и девочке пришлось отыскать в шкафу свое платьице, чулки и ботинки.
С каждым днем воздух делался все свежее, и, стоя под елями, девочка чувствовала, что ее продувает насквозь. И все-таки она вновь и вновь возвращалась туда, она просто не могла усидеть дома, когда в елях завывал ветер.
А потом совсем похолодало, и Петер, приходя по утрам за козами, то и дело дул себе на руки. Но и это продолжалось недолго. Однажды ночью выпал обильный снег, и утром кругом было белым-бело, и на деревьях не осталось ни единого зеленого листочка.
В это утро Козий Петер не явился, и Хайди, как зачарованная, смотрела в маленькое окошко. Снова пошел снег, он падал крупными хлопьями долго-долго, покуда оконце почти совсем не завалило. Его уже нельзя было открыть, маленький домик был надежно укутан снегом. Хайди это страшно понравилось. Она бегала от окна к окну, наблюдая, как растут заносы. А вдруг домик занесет так, что придется днем зажигать свечи? Но до этого не дошло, и на другой день дедушка вышел из хижины.
Снегопад уже прекратился, и дед принялся расчищать снег вокруг дома. Он набросал две огромные кучи снега, так что казалось — хижину сторожат снежные горы. Но зато окна и двери были теперь свободны, и это было прекрасно!
Когда под вечер Хайди с дедом сидели у окна, каждый на своем трехногом стуле — дедушка давно уже смастерил для внучки такой же стул, как у него, — на крыльце вдруг раздался громкий топот, и дверь распахнулась. Это был Козий Петер. Однако он вовсе не из озорства так топал у порога, просто сбивал снег с ботинок. Он весь был в снегу — ведь ему пришлось пробиваться через заносы. В дороге снег налипал на него и накрепко примерзал. Но мальчик не сдавался, ему необходимо было сегодня же повидать Хайди, с которой он не встречался уже целых восемь дней.
— Доброго вечера! — сказал Петер с порога и прямиком направился к очагу. Больше он ни слова не произнес. Но лицо его лучилось радостью, оттого что он, наконец, добрался до места.
Хайди не сводила с него изумленных глаз — стоя совсем близко к огню, Петер начал мало-помалу оттаивать и вскоре уже напоминал маленький водопад.
— Ну, что скажешь, козий генерал? Как дела? — спросил дедушка. — Ты теперь остался без армии, и настала пора грызть карандаш?
— А почему это он должен грызть карандаш, а, дедушка? — спросила охваченная любопытством Хайди.
— Зимой он ходит в школу, — объяснил дед. — Там детей учат читать и писать, что порой нелегко дается, вот и приходится грызть карандаш, это здорово помогает, правда, генерал?
— Правда, — подтвердил Петер.
Хайди вдруг страшно заинтересовалась школой и буквально засыпала Петера вопросами, что там да как. За этим разговором, в котором Петер волей-неволей принял участие, прошло довольно много времени, и он успел обсохнуть. Мальчику вообще было очень трудно облекать свои мысли и представления в подходящие к случаю слова, но особенно тяжко ему пришлось сейчас, потому что едва он успевал кое-как, с грехом пополам, ответить на один вопрос, как у Хайди наготове были уже два или три новых, совершенно неожиданных вопроса, да еще таких, на которые не ответишь междометием, а надо, хочешь не хочешь, складывать целую фразу.
Во время этой беседы дедушка сидел совсем тихо, только уголки рта иной раз подрагивали от смеха — верный признак того, что он внимательно слушает.
— Ну что ж, генерал, ты, можно сказать, побывал под огнем неприятеля и теперь нуждаешься в подкреплении, пошли, да не отставай на марше!
С этими словами старик поднялся и достал из шкафа еду для ужина, а Хайди пододвинула стулья к столу. У стены стояла лавка, тоже сработанная дедушкой. С тех пор как у него поселилась Хайди, он стал то тут, то там устраивать какие-то сиденья на двоих, потому что Хайди все время старалась держаться поближе к дедушке, сидел ли он, стоял или шел куда-нибудь. Таким образом, сейчас всем троим было куда сесть. Петер вытаращил свои круглые глаза при виде большущего куска вяленого мяса, который дед положил ему на толстый ломоть хлеба. Давненько мальчик так не ужинал. Когда с чудесной трапезой было покончено, за окном уже стало смеркаться и Петер собрался в обратный путь. Сказав «Доброй ночи» и «Спаси вас Бог!», он направился к двери, но вдруг обернулся и добавил:
— Я еще приду, в воскресенье, стало быть, через восемь дней, а ты должна сходить к бабушке, она велела.
Для Хайди это явилось опять чем-то новым и интересным — подумать только, она должна к кому-то пойти! Уже наутро первыми ее словами были:
