Василий погрозил Косте мизинцем. Тот вытянулся у косяка.
- За то ему и прозвище Череп. Что же, табачку?
Владимир чихнул. Он пробовал удержаться и не мог. Сквозь слезы видел он желтое лицо Кости: оно кривлялось и казалось опять настоящим черепом. Василий тасовал карты. Но зазвенел колокольчик, послышалось ржанье, голоса, и Владимир очнулся.
Из крытого тарантаса вылез дородный барин. Взобравшись на крыльцо, он обнял хозяина.
- Дядюшка! Вы ли это?
- Я сам. Хоть я тебе не то чтобы совсем дядюшка, пуля в лоб, однако не чужой, а потому и заехал.
- Дядюшка, чайку. Да какими судьбами... А это мой друг и сосед Вася...
- Погоди, братец, не спеши. Мы с господином поручиком друг друга довольно знаем.
- Здравствуйте, Елпифидор Сергеич.
- Здравствуй, пуля в лоб. Что же ты, в отставке?
- Мы оба в отставке, дядюшка. Только я как абшид получил, вышел и в Веймар уехал, а он до прошлого года все служил.
- Так. Ну, а в карточки, небось, поигрываешь, а?
- Играю. Не угодно ли?
- Спасибо, пуля в лоб. Да с кем же ты здесь играешь?
- А вот с Владимиром.
- Со мной он играет, дядюшка, каждый день. Сто тысяч я ему проиграл.
- Сто тысяч?
- Да ведь это мы, дядюшка, так, от скуки, на орехи.
Василий усмехнулся.
- Вы один, Елпифидор Сергеич?
- Нет, не один, а с дочкой.
- С Проичкой? - Владимир кинулся к тарантасу. - Кузина! Проичка! Пробудитесь!
В тарантасе зазвенел смех.
- Не спит она, а туалет поправляет. Проичка, ты готова?
- Готова, папенька. - Головка в соломенной шляпке показалась было из тарантаса.
Василий протянул руку, но Проичка оперлась на ладонь Владимира и вспорхнула весело на крыльцо.
Все чинно уселись за столом.
- Пифик, трубку! - крикнул Елпифидор Сергеич. Откуда-то из-под тарантаса выскочил запыленный казачок с дымящимся чубуком.- Главного-то ты еще не знаешь, пуля в лоб. Ведь мы Москву бросили недаром. Теперь твои соседи.
- Как так?
- Ты Анну Ивановну помнишь, покойницу бригадиршу? Нет? Ну так она моей Проичке доводилась крестной и Чулково свое по духовной ей отказала. Три тысячи душ, дом с парком.
- Поздравляю, дядюшка, поздравляю.
- Наследство хорошее, - заметил Василий и спрятал карты.
Проичка прилежно кушала землянику.
- Ну, нам пора, пуля в лоб. Прощайте, господа. Ждем вас к себе обоих.
Тарантас отвалил. Василий глядел в глаза Владимиру.
- Так на орехи?
- Что?
- На орехи играем, говорю? Вот же тебе орехи.
Он вытащил из кармана целую горсть и рассыпал на столе.
Владимир недоумевал: подскочивший Костя начал выкладывать новые пригоршни. Волоцкие, грецкие, кедровые, миндальные завалили стол. Наконец, Костя выхватил кокосовый орех, ткнул в него пальцем и, осклабясь, на ладони поднес Владимиру. Вместо ореха был череп.
Владимир обиделся.
- Однако, это...
Василий погрозил Косте. Слуга, повернувшись, вышел. Скоро у крыльца застучали дрожки, и Череп, подсадив барина, растопырился за ним сзади.
- Владимир, прощай. А что табачку, не хочешь? Хорош табак, недурна и табакерка. Мне прошлой ночью ее Наполеон проиграл. Денег у него не было с собой; возьми, говорит, Вася, табакерку.
Владимир фыркнул: "А, чтоб тебя!" - и засмеялся вослед умчавшимся дрожкам.
Орехов на столе он не нашел и долго дивился фокусу.
Приятели часто начали наезжать в Чулково. Елпифидор Сергеич их развлекал обедами, а Проичка разговором. Она была девица веселая, ровного нрава, лишь из кокетства иногда жеманилась, как героиня романа. Этих романов начиталась она в Москве. Василий, навещая бригадиршу, привозил цветы, конфекты и модные книжки.
Была уже середина лета, когда Владимир решил признаться Проичке в чувствах и просить руки. Тут явилась ему преграда в лице приятеля. Едва Владимир, уединившись с Проичкой, намеревался говорить, тотчас показывался Василий. Зачем он ездит в Чулково? Владимир ревновал.
Он придумал открыться Проичке после всенощной, накануне Ильина дня. Под визг и щебет стрижей над ветхой колокольней, задевая воздушным платьем могильные кресты, прошлась Проичка с Владимиром вокруг церковной ограды.
- Знаете, кузен, мне сегодня утром это же самое сказал ваш приятель.
Владимир замер.
- Что же вы?
- Я просила его обождать до завтра. Уж подождите и вы. За ночь я все обдумаю и решу.
Владимир не находил слов.
- Но как же... тут нечего решать... Я ваш друг детства.
- А он друг юности.
Они вышли из церковных ворот. Коляска с Пификом на запятках понесла их к дому. Стрижи звенели над переливами спелой ржи.
В столовой Елпифидор Сергеич раскладывал гранд-пасьянс. Василий следил за его занятием. Кипел самовар.
- Пифик, трубку! Ну что, помолилась, Проичка?
- Помолилась, папенька.
- За бригадиршу Анну молилась ли?
- Я за всех молилась.
- Славная была старуха, пуля в лоб. Только уж не взыщи: другого разговору у ней не было, как про бригадира-покойника да про матушку-царицу. Бывало, зайдешь к ней, ну как, мол, Анна Ивановна, пуля в лоб, что новенького на свете? "Да что, - скажет, - ничего, батюшка, не слыхать, окромя того, что мой Иван Савельич царице намедни представлялся". А уж его лет сорок как схоронили. И сейчас расскажет, пуля в лоб, как ждал у царицы в приемной Иван Савельич. Ждал, ждал, и смерть ему курить захотелось. Не вытерпел бригадир, закурил трубку, ан царица-то и выходит. "Ничего, говорит, - кури, Иван Савельич, покурила бы и я с тобой, да вишь, больно дела много". Ну, уж тут всегда, бывало, всплакнет старушка.
После чаю Проичка спустилась в цветник. К ней подошел Василий.
- Жажду услышать мой приговор.
- Нет,- твердо сказала Проичка.
- Нет?
- Нет.
- А если бы не было его? - Василий кивнул на Владимира, стоявшего на балконе.
- Тогда... Не знаю... - Проичка вспомнила, что говорят в таких случаях героини, но Василия ей было жаль. Чтобы утешить его, она дала ему розу.
Владимир с балкона видел это.
Приятели выехали верхами, конь-о-конь. На душе у обоих было нехорошо.
- Да, бишь, забыл совсем, - сказал Василий, обрывая рассеянно свою розу.- Мне деньги нужны, так ты припаси сто тысяч, что проиграл намедни.
Владимир едва удержался на седле.
- Ты шутишь?
- Нет, не шучу.
- Откуда я возьму?
- А я почем знаю? Чай, ты не маленький, в гвардии служил и порядок помнишь.
Владимир готов был зарыдать. "Это ему на свадьбу",- мелькнуло в уме, и стало темно на сердце.
- Ну ладно, дам тебе отыграться, так и быть. Поедем ко мне, у меня ночуешь, а завтра сядем.
Кони неслись галопом.
В сумерках приятели подъехали к усадьбе. Становилось совсем темно. В передней, мерцав-шей розовым светом, их встретил Костя. Он прыгал, вихлялся, скалил зубы. В припадке радости, подпрыгнув до потолка, зацепился за крюк и повис, кривляясь; одна нога отскочила со стуком. Владимир опешил, но Костя проворно сорвался, поднял ногу, приставил и бойко прошел в столовую.
- Вот не подумал бы, что у твоего Черепа деревянная нога.
- И не думай, - отозвался Василий кисло. - Пойдем, закусим.
Никогда еще Владимиру не случалось ужинать у Василия, и потому, должно быть, столовая приняла в глазах его небывалый вид. Разные тени на потолке и на стенах, метаясь, тянулись из углов, исчезали снова и выплывали опять. От их игры то рыцарь на картине высовывал язык, то у бронзовых львов из пасти валились маки, то выглядывал из отдушины карлик в алом колпаке.
Костя с салфеткой стоял за стулом Василия. Ключница, горбатая старушка с огромным носом, принесла блюдо раков. Она не шла, а точно неслась над полом и так же плавно вылетела в дверь. Красные раки, дымясь, ворочались и шуршали. Одни поползли на тарелку к Василию, другие, падая на пол, пробирались к Косте, и тот их глотал целиком.
Владимир хотел взять одного, покрупнее, но рак больно ущипнул его за палец. Тут Костя, заплясавши от восторга, выморгнул оба глаза на ладонь, подбросил, поймал и вставил опять на место.
- Череп, не дури, - строго сказал Василий.
- Напоследок можно, - проскрипел Костя таким голосом, что Владимир вздрогнул.
Совсем не по себе ему стало в диванной, где ждал его ночлег. В розовом сумраке, казалось, таяли стены. Владимир снял фрак, улегся и закрыл глаза. Внезапно послышались шаги. Он вскочил. Светлая полоса скользнула из-под порога. Вошел тайный советник Гёте в красном халате с меховою опушкой. Он нес осторожно колоду карт. За ним крался Эккерман со свечами. Гёте сел и стал раскладывать карты. Эккерман светил.
- Герр Эккерман! - вскричал Владимир.
Свечи упали, и свет погас. Эккерман съежился и шмыгнул под стол. Владимир кинулся к Гёте и наткнулся на книжный шкап. Заглянул под стол, оттуда шмыгнул мышонок. В перепуге выскочил Владимир в столовую, к нему подплыла старуха. Он схватил ключницу за кофту: в руке остался пучок перьев, а в открытое окно вылетела ворона и плавно понеслась к заалевшим лесным вершинам. В дверях, загораживая дорогу, встал Костя. Владимир ударил его и вскрикнул: перед ним завертелся на палке безносый череп.
