А в то же самое время в гримерной, расположенной почти напротив комнаты сторожа Фербелоу, где дверь была широко раскрыта, прохладный сквозняк слабо покачивал тело Эдвина Шортхауса. Он висел в петле на веревке, закрепленной на вделанном в потолок стальном крюке. Веревка время от времени поскрипывала, но тихо, почти неслышно.
Глава 6
– У преступника бедное воображение, – недовольно проговорил Джервейс Фен. – По улицам расхаживают физики-атомщики, брюзжа на политиков, злоупотребляющих их достижениями, а он выбрал себе в жертву незадачливого оперного певца.
– Вы говорите так, потому что не знали Шортхауса, – сказал Адам. – Уверяю вас, горевать по нему никто не будет.
Они остановились у края тротуара, собираясь пересечь Сент-Джеймс-стрит. В лицо дул ветер со снегом.
Их было трое. Адам, Джервейс Фен, профессор английской литературы и по совместительству детектив, а также шеф полиции Оксфорда сэр Ричард Фримен.
– Но это все равно потеря, – продолжил Фен, когда они наполовину перешли улицу. – Насколько мне известно, покойный был хорошим певцом.
– Хорошим, – согласился Адам. – Иначе бы его не стали держать в труппе. – Он на секунду замолк. – Я смотрю, снегопад усиливается.
– Мне кажется, вы поспешно сочли это убийством, – произнес сэр Ричард Фримен. Он двигался, прямо держа спину, коротким решительным шагом. – Инспектор Мадж доложил мне, что обстоятельства указывают на самоубийство.
Фен понимающе кивнул:
– Ну если Мадж так считает, тогда… Ну, что же, самоубийство, так самоубийство… Честно говоря, данное дело меня не сильно интересует. Кто такой этот Шортхаус? Родственник композитора?
– Да, – сказал Адам, – Эдвин брат Чарльза Шортхауса. Он пел во многих его операх, но особенно ему удавался Вагнер. Эдвин пел партии Вотана в «Валькирии», Сакса в «Мейстерзингерах», короля Марка в «Тристане и Изольде», рыцаря Грааля Гурнеманца в «Персифале». А когда здесь решили ставить «Мейстерзингеров», разумеется, на партию Сакса пригласили его.
Они поравнялись с пабом.
– Хорошо бы выпить пива, – задумчиво проговорил Фен. – Но, пожалуй, рановато. – Он взглянул на собеседников: – Так вы говорите, Шортхауса повесили?
– Вполне возможно, – отозвался сэр Ричард Фримен. – Но причина смерти не удушение.
– Перелом шейных позвонков?
– Или свернута шея. Придем на место, там уже должно быть заключение медицинской экспертизы.
– Вообще-то инсценировать такого рода самоубийство не просто, – заметил Фен. Его румяное, обычно веселое лицо теперь посуровело. – Тут нужны изобретательность и сноровка. – Он застегнул на верхнюю пуговицу свой безразмерный плащ, убрал со лба влажные каштановые волосы и поправил на голове весьма примечательную шляпу. Сорокатрехлетний профессор был голубоглаз, худощав и долговяз. – Я слышал, этот Шортхаус устраивал скандалы на репетициях.
У отеля «Рандолф» они повернули на Бомон-стрит.
– Вот именно скандалы, – согласился Адам. – Лучше не скажешь. – Он посмотрел на шефа полиции: – Надеюсь, вы не возражаете, если в театре к нам присоединится моя жена?
– Жена? – удивился сэр Ричард. – Я не знал, что вы женаты, Лангли.
– Супруга Адама – Элизабет Хардинг, – пояснил Фен. – Я с ней еще не знаком, но знаю, что она пишет на криминальные темы, и какие-то ее работы читал. Рад случаю быть ей представленным.
– Жаль, что ваша супруга выбрала для исследования такую неприятную тему, – произнес сэр Чарльз. – А насчет ее присутствия, конечно, не возражаю и тоже буду рад познакомиться.
– Кстати, Джервейс, она собирается взять у вас интервью, – добавил Адам. – Ей заказали серию статей о выдающихся детективах.
– Выдающихся детективах? – радостно воскликнул Фен. – О, мои дорогие лапы[4]. Вы слышали, Дик? – повернулся он к шефу полиции. – Меня причислили к выдающимся детективам.
Сэр Ричард не ответил, потому что они приблизились к служебному входу в театр, охраняемому констеблем. Рядом музыканты с инструментами в футлярах ежились под холодным ветром. В центре группы была видна арфистка.
Один из музыкантов, увидев Адама, подошел.
– Доброе утро, мистер Лангли. Вы не знаете, сегодня будет репетиция?
Адам пожал плечами:
– Если позволит полиция, то она состоится во второй половине дня.
– Но постановку не отменят?
– Ни в коем случае. Срок премьеры, видимо, передвинут в связи с заменой Сакса.
Музыканты принялись бурно обсуждать ситуацию. Гобоист предложил пойти выпить.
Констебль отдал честь сэру Ричарду, и они вошли в театр. Миновали погруженный в полумрак пустой вестибюль и через вращающуюся дверь прошли на сцену. Издали был слышен голос инспектора Маджа. Он предлагал кому-то немедленно покинуть театр, поскольку посторонним здесь находиться запрещено. Осторожно обходя элементы декораций и осветительные приборы, они вышли на сцену, где Элизабет препиралась с невысоким энергичным инспектором Маджем, не желающим мириться с ее присутствием.
Увидев Адама, Элизабет повеселела.
– Дорогая, – произнес он радостным тоном, – позволь представить тебе шефа полиции сэра Ричарда Фримена и профессора Джервейса Фена. – Он повернулся к спутникам: – Это моя жена Элизабет.
– Очень приятно, – учтиво произнес сэр Ричард с небольшой хрипотцой в голосе и скосил глаза на инспектора. – Успокойтесь, Мадж. Все в порядке.
– Как скажете, сэр, – пробормотал инспектор не очень довольным тоном.
Фен, глядя на Элизабет, светился лучезарной улыбкой.
– Очень рад знакомству. Мы с Адамом старые приятели.
Сэр Ричард оглядел сцену и тонущие во мраке ряды партера, затем повернулся к инспектору:
– Это случилось здесь?
– Нет, сэр, – ответил Мадж. – Место происшествия – гримерная.
– Так ведите нас туда. Здесь нам делать нечего.
– Фербелоу! – позвал инспектор.
Через несколько секунд из призрачной дымки материализовался пожилой сторож и, прищурившись, вежливо поздоровался.
– Фербелоу, – сказал инспектор, – вы пойдете с нами в гримерную и расскажете сэру Ричарду то, что вам известно.
– Кто это? – вполголоса спросил шеф полиции.
– Сторож, сэр. Единственный свидетель.
Фербелоу объявил, что в кабине лифта все не поместятся.
– Ничего, – заметил сэр Ричард, – поднимемся по лестнице. Для здоровья полезно.
Они пошли. Инспектор впереди, за ним сэр Ричард, следом Фен, затем Адам с Элизабет. Замыкал шествие сторож Фербелоу. На третьем этаже они гуськом подошли к двери, где была прикреплена карточка с надписью: «ЭДВИН ШОРТХАУС».
– Надеюсь, его уже убрали? – спросил шеф полиции.
– Да, сэр, – ответил Мадж, всовывая ключ в замочную скважину. – Вскрытие, наверное, уже проведено, и скоро сюда прибудет доктор Рашмоул.
– С братом вы связались?
– Я послал ему телеграмму сегодня рано утром, сэр, – отозвался Мадж, возясь с замком. Ключ почему-то не проворачивался. – И пришел ответ. Весьма странный.
– И что там?
Мадж на секунду оставил дверь, чтобы достать из кармана телеграмму:
ПРЕБЫВАЮ В ВОСТОРГЕ НАДЕЯЛСЯ НА ЭТО МНОГИЕ МЕСЯЦЫ САМОУБИЙСТВО ИЛИ ЧТО ДРУГОЕ МНЕ БЕЗРАЗЛИЧНО ЧАРЛЬЗ ШОРТХАУС.
– Что за чертовщина? – возмущенно проговорил сэр Ричард. – Чья-то злая шутка?
– Вряд ли, – засомневался Адам. – Чарльз Шортхаус личность весьма эксцентричная. И всем известно, что он своего брата ненавидел. Поэтому вполне мог послать такую телеграмму.
– Где он живет?
– Кажется, где-то в пригороде Амершема.
– Ладно. Так что там с дверью, Мадж?
Наконец они вошли в довольно большую комнату, служившую покойному гримерной. Она была захламлена, как, впрочем, и все гримерные. Одежда висела вкривь и вкось на крючках и лежала кучами на стульях. Туалетный столик был завален фотографиями и гримом. На полу валялась истрепанная вокальная партитура «Мейстерзингеров», исписанная разными закорючками. Рядом несколько присыпанных пудрой книг. В углу пивные бутылки – две пустые и одна выпитая наполовину. На столе пишущая машинка с двумя листами чистой бумаги. Дальше раковина. Окна в комнате отсутствовали, но в правой части в потолок был врезан открывающийся с крыши небольшой световой люк. Квадрат со стороной в три дюйма.
– Я вижу, он устроил себе здесь второй дом, – заметил Фен. Затем повернулся к Адаму: – Репетиции в костюмах уже начались?
– Еще нет. Но он всегда проводил много времени в гримерной. В основном пил. Тут обязательно где-то должны быть несколько бутылок джина.
– Были, – подтвердил Мадж. – Взяли на анализ содержимого. А тело висело вот здесь.
– Да… – задумчиво проговорил Фен, – высоты тут едва достаточно, чтобы повеситься.
– В местах исполнения смертных приговоров, – отрывисто произнесла Элизабет, – существует норма – от шести до восьми футов в зависимости от веса заключенного.
Фен посмотрел на нее с уважением.
