В общем и целом все были счастливы.
Итак, в одиннадцать лет я не спеша закапывался в тяжелую жизнь Нины Гринович, а Кортик (после гимназии, бассейна и тира) рисовал карты сокровищ, которые последователи Гитлера могли запрятать в некогда частично оккупированной ими Африке, потом читал Заратустру – по полстраницы в день. По его предположению, бабушка Соль шла по следу уже много лет и вот-вот должна была сокровища найти. Иногда, в основном по ночам, мы обменивались с Кортиком информацией. Он по присланным некогда бабушкой Соль открыткам – в большинстве это были виды гостиниц-бунгало в городах со странными названиями – пунктиром рисовал на картах приблизительный маршрут бабушкиных странствий. Я составил таблицу основных дат жизни Нины Гринович и собрался уже отправить адвокату по электронной почте отчет о проделанной работе, как вдруг Кортик случайно рассказал мне о доме бабушки Соль в Крыму.
– Большой странный дом с нависающими над обрывом террасами, с левого края три этажа, с правого один – дом ступеньками, по всем стенам вьются розы – не обычные, а те, что цветут пучками, и по маленькому дворику ходит павлин и кричит дурным голосом.
Получилось заманчиво. Чтобы я не подумал, что Кортик все выдумал (мне это и в голову не пришло – он и врать-то не умел достойно, все путал), увлеченный наследник странного дома с розами и павлином показал фотографию из давних времен, когда его еще не было.
На цветном снимке разноуровневое строение из белого шершавого камня нависало над морем, а море сливалось цветом с небом, и розы действительно висели на белых стенах уже готовыми букетами, и озабоченный павлин раскрыл свой веер на заднице – наивный – поверил в «птичку» фотографа.
Было заметно, как Кортик изнывает от желания побывать в таком сказочном месте, а для меня лично это значило одинокое лето – сын с отцом поплывут на яхте под этот обрыв.
Потом, вероятно, чтобы я оценил архитектурные способности его любимой бабушки, мне была показана еще одна фотография – черно-белая, из давних-давних времен, когда еще самой бабушки на свете не было. Старый домик в три маленьких окошка, у невысокого цветущего дерева стоят две женщины, одна держит на руках ребенка в длинной рубашке и панаме.
– Вот из какого сарайчика моя бабушка потом выстроила дом с розами в три этажа, – похвастался Кортик.
Я присмотрелся. Место на обеих фотографиях было одно и то же. Из засохшего впоследствии дерева добрые руки соорудили диковатый трон, сохранив несколько кривых веток для спинки и подлокотников.
Я перевернул старый снимок: «Нина и Леночка, Асе 3 года, 1944».
Перевернул цветную фотографию: «Прощай, Ираклий!»
– Принеси лупу, – попросил я Кортика.
Это я сделал на всякий случай, чтобы перестраховаться. Я ее сразу узнал.
– Что нашел? – дышал мне в затылок Кортик.
– Твоя бабушка Соль уже была на свете, – я показал на ребенка в панаме. – Как ее зовут?
– Соль… – пожал плечами Кортик.
– Позвони отцу и спроси, как точно зовут твою бабушку. Имя и отчество.
Пока Кортик возился с телефоном, я внимательно, миллиметр за миллиметром, изучил под лупой лицо одной из женщин. Потом открыл файл «Нина» и рассмотрел полустертый снимок из личного дела с дискеты адвоката.
– Отец спрашивает, зачем мне это нужно? – доложил Кортик, закрыв телефон ладонью.
– Скажи, что составляешь свою родословную. Рисуешь генеалогическое дерево.
– Чего?.. Ладно, пап, я рисую дерево для своей родословной. Ассоль Марковна Ландер. Спасибо. А почему она – Ландер, а я какой-то там Кортнев? Ладно, понял. Мама женилась и стала Кортневой. Ты женился? Ладно, ты женился. Хорошо, твоего дедушку я тоже запишу, диктуй. Двух дедушек? Ладно, давай двух. Пап, подожди, так высоко я дерево еще не нарисовал. Все неправильно? Прадедушки должны быть внизу дерева, в корнях? И мама хочет? Ладно, давай маму. Записываю. Маму бабушки звали Елена Ландер. Известная в своих кругах художница. Ее брат… Брат… Не так быстро!
Пока Кортик, рухнув навзничь на тахту, изображал унылым бормотанием в телефон большой интерес к своим предкам, я подумал, может ли имя Ася быть уменьшительным от Ассоль?
– Спроси, как звали жену брата. – Этой просьбой я только усугубил состояние уже почти теряющего сознание Кортика.
– Как звали жену брата? – закричал он, вероятно, стараясь тем самым перекрыть поток информации о родственниках. Посмотрел на меня дикими глазами и спросил: – Какого брата?
– Брата Елены Ландер, твоей прабабушки!
Он выслушал ответ, отключил телефон и довольно злобно на меня уставился.
– Ты меня!.. Ты у меня…
Пришлось подсказать:
– Я тобой манипулирую?
– Вот именно. Говори немедленно, зачем тебе имя жены брата прабабушки!
– А то что? – хмыкнул я.
– А то я тебе его не скажу!
Когда Кортик злится, он потеет. Вот когда я злюсь, мое тело теряет температуру, руки и ноги становятся ледяными. О чем это говорит? О том, что и здесь красавчику Икару повезло: он вампирит вас даже в моменты сильной злобы. Он забирает себе чужую энергию и подогревается изнутри! Моя матушка тоже – чем больше орет и злится, тем лучше себя после этого чувствует.
– Из разговора с твоим отцом я получил очень интересную информацию.
– Говори по делу! – потребовал Кортик.
– Твою бабушку зовут Ассоль…
– Это я сам тебе только что сказал!
– Хорошо, не кричи. По делу. У твоей бабушки была мама, ее звали Елена. Она умерла от астмы. Скажем, она жутко чихала в присутствии собственной дочери, это плохо кончилось.
– Зачем мне это знать? – Кортик почти успокоился, но все еще был против беседы на тему родственников.
– Твою бабушку воспитывала жена брата Елены. Как ее звали?
– Да откуда мне знать?
– Кортик, ты только что узнал это имя и не хотел мне говорить!
– А!.. Жена брата прабабушки… Екатерина. Это все на сегодня о бабушках и братьях?
Придется чем-то подогреть его интерес к родственным тайнам.
И я подогрел.
Можно сказать, что это был роковой для Кортика день. Его жизнь переменилась… впрочем, я уже говорил то же самое о своей жизни после разговора с адвокатом.
Подогреть интерес Кортика на том этапе можно было только информацией о кладах, сокровищах и тому подобном. Я и сказал о потайном сейфе, который бабушка Соль устроила в подвале этого дома. Он вскочил, но не успел добежать до дверей комнаты. Узнав, что его отец ликвидировал сейф, чтобы устроить в том месте икебану, Кортик остановился, выругался, и я про себя отметил, что ругается он, как шофер.
Кортик тоже не поверил, что в сейфе было одно-единственное письмо, да и то не имело никакого шифра или информации о сокровищах.
– Отец наверняка забрал себе все ценное, а тебе подкинул письмо, чтобы ты выглядел перед бабушкой главным злодеем, когда она вернется!
Я предложил другой вариант для обдумывания.
– Твоя бабушка оставила в своей спальне в письменном столе кучу документов. На дом, на квартиру, сберегательные книжки, альбом с фотографиями. А в сейф положила это письмо о посторонней женщине, которую сначала посадили за сотрудничество с фашистами, а потом реабилитировали. Тебе это не кажется странным?
– Что значит реаби…?
– Это значит, что спустя пятьдесят два года ее признали невиновной. Не было состава преступления.
– Спустя пятьдесят два года? Сколько же ей…
– Она умерла и не узнала, что ее оправдали.
– Я ничего не понимаю, – сознался Кортик. – Давай в шашки на поддавки?
– Тащи.
– А фашисты были до революции или после? – спросил Кортик, выигрывая.
– Что вы сейчас проходите по истории?
– Древний мир. – Кортик подставил мне последнюю шашку.
– А когда это было – Древний мир?
– Пять-шесть тысяч лет до нашей эры. А что такое наша эра, я не просек.
– Хочешь просечь?
– Нет. Хочу выяснить, зачем бабушка Соль спрятала это письмо в сейф.
Я задумался и нашел выход.
– А про евреев еще помнишь? Ты их историю изучал, когда подсел на глистов.
То, что Кортик изучал по собственной инициативе, он запоминал накрепко.
– Про евреев помню. Их истребляли все, кому не лень. Вавилоняне, потом – римляне, потом крестовые походы пошли. Последнее – холокост. Гитлеровцы уничтожали их тысячами. В прошлом веке. Начало сороковых годов. Во Вторую мировую. Ты опять проиграл, – сообщил повеселевший Кортик.
– Гитлеровцы во время Второй мировой назывались фашистами. Из Африки их выгнали англичане, а из России и части Европы – наши войска.
– Значит, – вздохнул Кортик, – это было после революции. Откуда ты все знаешь?
– Дядя Моня воевал, он рассказывал… – Я запнулся.
– Ваш дядя Моня – вечный штабист, – повторил Кортик слова моей матушки.
«Вечный штабист» – так она говорит.
Месяц назад моя матушка ездила в очередной раз с дядей Моней к нотариусу. И получила свою ксерокопию очередного завещания. После шестидесяти лет у дядюшки начался, как это называет моя мать, брачный период утомленного жизнью самца. Браки были недолгими. Каждый раз, когда дядя Моня разводился, он переписывал завещание на свою племянницу – единственную родственницу – мою матушку. И дом в Англии с десятью акрами земли некоторое время – обычно не больше года – условно принадлежал нам. Потом дядя Моня опять женился и писал новое завещание, по которому матушке отписывалось незначительное имущество и его золотой с инкрустацией портсигар восемнадцатого века. Для усиления любовной гармонии дом в Англии отписывался после его смерти новой жене. Браки у дяди Мони длились в среднем от полугода до трех. Потом развод – нотариус – новое завещание: дом в Англии – матушке, портсигар – в музей. При каждом новом браке музей на некоторое время терял портсигар, а матушка – имение в Англии. Из ценных вещей у дяди Мони были еще перстень с изумрудом, нефритовая фигурка медведя девятнадцатого века и коллекция монет. По некоторым намекам матушки я понял, что эти ценности дядя Моня с каждым новым браком перетасовывает между своими бывшими женами.
