Я вздрогнула, понимая, что он абсолютно прав – прав во всем.
— Ты любишь шоколадные десерты в прохладную погоду, но сегодня достаточно жарко, поэтому ты, скорее всего, отдашь предпочтение клубничному чизкейку. Ещё ты любишь мороженое, но тебе не нравится мороженое в ресторанах, ты предпочитаешь то, которое продается в ларьках… Я что-то упустил, или у тебя изменились вкусы?
— Не изменились, — тихо произнесла я.
— Что? – ощерился Соболев. – Я всё-таки оказался прав?
— Я могла сама всё это выяснить с официантом.
— И оставалась бы голодной на полчаса дольше, — фыркнул Соболев, закрывая этой своей фразой весь наш спор. Хотя… разве может кто-либо спорить с самим Соболевым? В этот раз мне ещё повезло – я всего лишь получила короткую отповедь.
Ещё не вечер, пошептал внутренний голос, заставив меня вздрогнуть: несмотря на кажущуюся внимательность, Соболев не был любезным мужчиной. В его звериной обходительности не было ничего человеческого; да он даже и не пытался изображать воспитанность и внимание — просто зверь, владеющей всем вокруг.
Я не обольщалась на свой счёт. Я не была ни любовью его жизни, ни женщиной, которой он по-настоящему дорожил – всего лишь невиданная зверушка, которая его забавляла… пока ещё забавляла.
Мне оставалось лишь надеяться, что когда ему всё это надоест, и я обрету свободу. Некстати вспомнилась книга, которую я недавно читала об исходе Белой армии из России… Некоторые офицеры, при отплытии из Крыма, убивали своих коней. Не хотелось бы мне тоже… оказаться таким вот конём.
— О чем задумалась? – поинтересовался Соболев, с любопытством разглядывая меня.
— О Крыме, — машинально ответила я.
— Гмм… — супруг осмотрел мою фигуру. – Не против. Правда, только в конце следующей недели.
Я изумленно покосилась на Соболева.
— О чем ты?
— Отпуск из этого твоего подземелья тебе точно не помешает, — скривился Соболев. – Но одну я тебя не отпущу, так что придется ждать меня.
— Какое отпуск? Какое подземелье? – Наш разговор прервал официант. Пока перед нами раскладывали тарелки с едой, я проанализировала разговор, и как только мы вновь остались одни, со смешком призналась:
— Прости, пожалуйста, я не про отпуск в Крыму думала.
— А про что же? – приподнял бровь Соболев.
— Про эвакуацию белой армии из Крыма.
Поперхнувшись водой, Соболев с трудом прокашлялся. Сначала в его взгляде мелькнула ирония, затем это лёгкое чувство затмило что-то тяжелое, темное.
— Дим… — проблеяла я, страшась его темного взгляда.
Соболев недовольно скривился, но напряжение за столом уменьшилось.
— У баб обычно дурь в голове, когда их недостаточно трахают, — протянул Соболев, впившись в меня взглядом. Я вздрогнула, а Соболев тут же хрипло рассмеялся – так, будто он только что сказал какую-то шутку.
Это ещё сильнее напугало.
Целый обед (или очень ранний ужин) я провела как на иголках. Еда была великолепной – что вполне естественно, ведь уровень шеф повара должен был соответствовать уровню ресторана и ценам в нём, но… мне казалось, что я ем безвкусные опилки – до того мне было не по себе.
Соболев наблюдал за мной как удав за кроликом, заставляя меня ещё больше нервничать.
Наконец, трапеза была завершена – и меня повезли домой.
— Надеюсь, тебе понравился сегодняшний день, — усмехнулся Соболев, как только я устроилась на сидении рядом с ним.
— Было интересно узнать, что у нас в городе открыли такой современный медицинский центр, — дипломатично ответила я.
Соболев усмехнулся.
— О, да, мы же собираемся пустить здесь корни, не так ли, дорогая?
— Не очень понимаю, что ты имеешь в виду, — повела я плечом, надеясь, что Соболев не станет распространяться о личном при водителе.
Зря надеялась.
По-хозяйски закинув руку мне на живот, он усмехнулся:
— Кто-то обещал мне целую орущую ораву детешек.
— Я обещала это тому славному парню – следователю, с которым встречалась, — огрызнулась я. Слова Соболева задели меня за живое, причинив боль. – Не знаешь, что с ним сталось?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Он пошёл на повышение, — рассмеялся Соболев так, будто его враньё не было чем-то из ряда вон выходящим.
Его смех ещё долго отдавался у меня в голове, став источником головной боли. Промаявшись пару часов без дела дома, я решила попытать счастья и ещё раз набрала сестре – без удачи.
Пытаясь не проводить никаких параллелей между внезапным исчезновением сестры, её видео, присланным мне накануне и внезапной активностью Соболева, я решила съездить к ней на квартиру.
Соглядаи, сторожащие меня, конечно, тут же донесут Соболеву, но… по крайней мере, я хоть что-то сделаю!
Одевшись в джинсы и неприметную футболку, я отправилась к сестре.
Аньки дома не оказалось.
Я постояла какое-то время перед дверью, звоня одновременно как в дверной звонок, так и по телефону – но мне никто не отвечал.
Это ещё ничего не значит, решила я и, запретив себе волноваться, пошла по соседям.
К сожалению, мы с Анькой были самыми настоящими близнецами – как те самые Оля и Яло. А с тех пор, как сестрица сменила цвет волос на наш натуральный цвет, мы вновь стали похожи как в детстве.
Да, я обычно не надевала мини юбки, не особенно увлекалась макияжем и каблуками, но без всей этой мишуры мы и в сам деле напоминали две горошины из одного стручка.
За полчаса я услышала много «хорошего» в свой адрес. Явно было одно: Аньку не любили за вызывающий вид, за шумные попойки и за истошные «крики счастья» по ночам.
Про попойки я не знала.
Впрочем, я и про её «карьеру» до последнего была не в курсе: Анька много лет водила нас всех за нос. Лишь недавно выяснилось, что моя сестрица работает не совсем в модельном агентстве. Я… когда всё открылось, я была настолько оглушена собственным несчастьем, что почти не говорила с ней об этом. Да и не могла я поговорить – Соболев практически запретил мне общаться с сестрой. Разрешались лишь редкие звонки по телефону – и то, всегда в его присутствии.
А потом случилось то, что случилось.
Анька тогда убеждала меня, что всё хорошо, что она оправилась – и вновь радуется жизни, но…
… что я знала, о том, насколько это правда?
Несмотря на всю грязь, на всю эту неразбериху между нами, она оставалась моей сестрой – моей близняшкой, которая запуталась в жизни куда больше, чем я сама.
Промаявшись возле её дома несколько часов, я вернулась назад ни с чем. Стараясь не нервничать, принялась заниматься домашними делами. Долго думала, что делать со всем тем богатством, что было на мне сегодня надето. Я понятия не имела, можно ли стирать это дорогущее платье в машинке, поэтому просто убрала его в чехол вместе с украшениями, привязав небольшой мешочек с золото к вешалке. По-хорошему, следовало всё это вернуть Соболеву, но я знала, что он не просто не возьмёт вещи назад, но ещё и очень разозлится на мою попытку это сделать.
Пропылесосив и помыв полы, я почувствовала, что немного проголодалась. Наедаться после сытного позднего обеда в ресторане не хотелось, поэтому я сделала себе омлет из одного яйца, налила чаю – и стала думать.
Глупо, наверное, было ходить по соседям в поисках свидетелей. Если с Анькой что-то и произошло, то жильцы дома всё равно будут молчать; никто из Анькиных соседей, судя по всему, не стал бы вступаться за «гулящую девку».
Отпив горячего чая, я гадала, что делать дальше.
Сестра пропала – это факт. Но не факт, что не по своему желанию. Анька давно жила отдельно, не отчитываясь ни перед мамой с бабушкой, ни передо мной… Может, у неё какое-то дело, допустим, в Москве... Я почти успокоилась. Почти.
А потом вспомнила про видео, которое прислала Анька – и меня снова начала колотить нервная дрожь.
Наверное, из-за этого, я решила попробовать позвонить Анжелике — просто потому, что остальные идеи уже закончились.
