Я
«И в комнате тихие углы…»
Студеной ночи воздух зимнийНисходит холодя полыИ мраз бодрит как строгий схимникА за окном звезду следяСмеются девушки беспечноИ путь небес — напиток млечныйИм материнства череда.
1901 г.
«В поле ветра пьяный бред…»
В поле ветра пьяный бредИ коляски темный верхТочно девы капюшон.Гаснет дня последний светЗимний вечер день повергСумрак бури звезд лишен.Кони рады ласкам вьюгКобылицам хладных пургИх развеянные гривыСвиты с гривами подругВетр степей седой теургСыплет пеною игривой.
1910 г. Декабрь
«С легким вздохом тихим шагом…»
С легким вздохом тихим шагомЧерез сумрак смутных днейПо равнинам и оврагамДревней родины моей,По ее лесным цветам,По невспаханным полям,По шуршащим очеретам,По ручьям и болотам,Каждый вечер ходит кто-тоУтомленный и больнойВ голубых глазах дремотаГреет вещей теплотой.И в плаще ночей широком,Плещет, плещет на реке,Оставляя ненарокомСлед копыта на песке.
1910 г.
«Как после этого не молвить…»
Как после этого не молвить,Что тихой осени рукаТак нежно гладит паукаЖелая тайный долг исполнить.Как после этого не вянутьЦветам и маленькой траве,Когда в невольной синевеТак облака готовы кануть.Как после этого не стынутьСлезами смоченным устамКогда колеблешься ты сам,Пугаясь смерти жребий вынуть.
1910 г. 31-го августа
«Проходят дни невольной страсти…»
Проходят дни невольной страсти,Цветут деревья и вода,Земли зеленая рудаПлетет узорчатые снасти.Чернеет остов корабельныйИ осени уже рукаКанат работы паукаКидает в воздух беспредельный.
1910 г. август
«Я мальчик маленький — не боле…»
Я мальчик маленький — не боле,А может быть, лишь внук детейИ только чувствую острейПустынность горестного поля.
1910 г. декабрь
«Что если я, блуждая втуне…»
Что если я, блуждая втунеПо этим улицам и дням,Веселый странник наканунеПути к далеким островам.Что если я совсем случайноПопал под Северный венецИ скоро выйду наконецИз жизни сумрачныя тайны.Что если я, заснув в туманах,Печально плещущей Невы,Очнусь на солнечных полянахВ качаньи ветреной травы.
1910 г. сентябрь
«Как станет все необычайно…»
Как станет все необычайноИ превратится в мир чудес,Когда почувствую случайноКак беспределен свод небес.Смотрю ль на голубей и галокИз окон дома моего,Дивлюся более всегоИх видом зябнущих гадалок.Иль выйду легкою стопойНа Петербургский тротуарСпешу вдохнуть квартир угар.Смущаясь тихою толпой.
1910 г.
Владимир Маяковский
«В шатрах истертых масок цвель где…»
В шатрах истертых масок цвель гдеИз ран лотков сочилась клюкваА сквозь меня на лунном сельдеСкакала крашеная буква. . . . . . . . . . . . . . .Вбиваю гулко шага сваи,Бросаю в бубны улиц дробь яХодьбой усталые трамваиСкрестили синих молний копья. . . . . . . . . . . . . . .В резкой руке единый глаз,Кривая площадь кралась близкоСмотрело небо в белый газБезглазым ликом Василиска.
Отплытие
простыню вод под брюхом крылий.порвал на волны белый зуб.был вой трубы как запах лилилюбовь кричавших медью труб.и взвизг сирен забыл у входовнедоуменье фонарейв ушах оглохших пароходовгорели серьги якорей
Алексей Крученых
Мятеж на снегу
Слова с чужими брюхами и др.
Сарча, кроча буга на вихроль опохромель пяти конепыт проездовал вза спренькурый смелуб вашуб выньку женрогуловарый спар в том еже спиноброхинкому бурль се вотарнь сумре на ванишест сен гирно куп вспадина.
Дверьсвежие макирасцелуюпышетзакатмальчиксобачкапоэтмладенчество лет
Ударножтокпосинеложивиживешь умираешь
жизнь скучнее смертисмертиживи мертвецсосущий мертвыхвсегда свежихи так живуполыйпротух
Петух мудрости.Убывала вода Ав белых конях не было воды Эстарцы подкатывают пальмуиссохла пещерав ней явства Еблагодатные мысли прорезывают потолок
износились все слова на коняхзастыло олово висят порткимудрецы без работы зеваютзев змия зевнул проглотилоз пар от лошади телонаучился сам ловить раковпитаюсь бей надувалу ого-го
О —ой и душно мне не пускаютплетка в нос лезутмудрецы живут долго день долгийа другие качурятсяни в тебе ни в себе ненахожуся НЕТ горе гореи стал я видеть вдоль и по —перек ничего не вижу несидят на реке благополучнойне скучной жуют дыни петухбегает клюетумилился нож и не режеттак было раньшеа написанное раньше — теперь
Наталья Гончарова. Голова клоуна
Елена Гуро
Из цикла «Небесные верблюжата»
Посвящается Ольге Громозовой
Газетное объявление
Верблюжьего пуха особо теплые фуфайки, кальсоны, чулки и наживотнички.
Это делается так: ловят в засаду молодых светлых духов, длинноватых и добрых, похожих на золотистых долговязых верблюжат, покрытых пухом святого сияния. Сгоняют их в кучу, щелкая по воздуху бичом, и нежные, добродушные создания, слишком добрые, чтобы понять, как это делают боль, толпятся, теснятся, протягивая друг через друга шеи, жмутся о грубую загородку, теряя с себя в тесноте свой нежный пух.
Этот-то пух небесных верблюжат, особо теплый весенним живоносным теплом, и собирают потом с земли и ткут из него фуфайки.
— А как же бедных верблюжат так и убьют? — спросили меня с беспокойством.
— Чего их убивать, — их погоняют, погоняют, пока пух с них пообобьется, да и выпустят обратно в небо до следующего раза, а пух у них отрастает в одну минуту еще лучше прежнего.
На еловом повороте
Крепите снасти! Норд-Вест!Смельчаком унеслась в небо вершинаИ стала недоступно И строго на краю,От её присутствия небо — выше.
Этого нельзя же показать каждому?
Прости, что я пою о тебе, береговая сторона, Ты такая гордая.Прости, что страдаю за тебя, Когда люди, не замечающие твоей красоты,Надругаются над тобою и рубят твой лес. Ты такая далёкаяИ недоступная. Твоя душа исчезает как блескТвоего залива, Когда видишь его близко у своих ног.Прости, что я пришёл и нарушил Чистоту твоего одиночества,Ты — царственная.
Весна, весна
Какой смешной был верблюжонок — прилежный. Старательно готовился к экзаменам и потом проваливался от застенчивости, да чудачества. А по зарям, чем бы прилечь носом в подушку, — украдкой писал стихи.
