Спасаясь от Бодхи, от проклятых джунглей, от страшной ночи,
Раван развернулся и отшатнулся.
Зубы его заскрипели-заскрежетали.
Рука с мечом вытянулась вперед.
Перед ним стоял Бодхи. Неподвижный. Молчавший.
Лицо царевича было черным. Черным был и его взгляд.
Резким ударом ногой в живот и круговым ударом в затылок Бодхи отбросил Равана с края пропасти на середину каменного выступа.
Еще двумя ударами железной ладони он сломал ему руку и ключицу.
Отбросив ногой выпавший меч, Бодхи смотрел, как корчится Раван от боли, как он встает:
– Ты, Раван, умрешь без меча. Умрешь, как торговец.
Воин не убивает женщин и детей.
Глядя в глаза врагу, Бодхи нанес Равану страшный, пробивающий удар ногой в грудь.
С треском разламывающихся костей,
с воем, захлебнувшимся в крови,
тело Равана взлетело над острыми камнями
и исчезло в пыльной пасти желтой пропасти.
Наступал рассвет.
Песчаная буря ушла, растворилась на просторах долины Белых Камней, а из-за отрогов дальних гор вставало солнце.
Небо очистилось от пыли, песка, скверны.
Небо было белым, без облаков и без птиц.
Царевич стал собирать в центре стоянки большой погребальный костер.
Буря вынесла из леса много изломанных, сухих стволов деревьев, много веток, много горечи.
Царевич работал спокойно, собранно.
Великая печаль легла тенью на его лицо, когда он стал переносить тела.
Мина – великая мать-труженица.
Рядом – мудрый и веселый Кумара.
Затем Бодхи перенес тело Радхи – вечной Весны.
Переворачивая тело восставшего брахмана Аджигарты, Бодхи услышал писк.
Медленно подняв тело юноши,
он увидел под грудой скомканного плаща
лицо плачущего ребенка.
Он был жив и тянул к царевичу свои маленькие, пухлые ручки.
Юноша-брахман в последний миг своей жизни
накрыл телом ребенка своей возлюбленной.
Тело Аджигарты легло рядом с телом Радхи.
Бодхи поднес к погребальному костру горящий факел.
Затем сел рядом с ребенком, которому принес плоды банана и молоко кокосового ореха.
Так они и сидели рядом, глядя на бурлящий огонь,
уносящий в царство предков,
в царство Богов четыре благородных Души.
По пыльной, теплой дороге шел с горы в долину Бодхи.
За его спиной в мешке спал ребенок.
Сверкали над головой желтые звезды.
Густая темнота была тихой, мягкой, пахнувшей мятой.
Она была в ожидании. Она была в томлении.
Сухая земля, сухие травы, сухие деревья, горячие горы.
Все ждали дождя.
Впереди раздался шорох травы.
Бодхи замер.
Темнота заговорила голосом мага Саттора:
– Мир и здоровье тебе, царевич Рудра.
– Мир и тебе, маг Саттор.
Маг Саттор и Бодхи сидели у костра.
Рядом на красном плаще спал крепким сном ребенок.
Саттор говорил мало, но каждое его слово было словом мудрости:
– Ребенка я заберу во дворец. Мы воспитаем его свободным.
Вот мешочек с травами и зернами.
Ятра превратилась в войну. Береги себя.
Мир тебе, свободный человек!
– Мир тебе, Учитель.
Бесшумно подняв ребенка, маг Саттор растворился в темноте.
Бодхи стоя проводил его.
Засыпав костер песком дорог, Бодхи продолжил путь.
Впереди его ждала река Кришна.
Живущие на болотах алчности, с желтыми глазами,
живущие в гное похоти, с потным запахом страха,
живущие в темноте грязных слов и грязных вестей,
живущие в желчи нетерпимости,
не видно вам дороги в сверкающие горы,
не видно вам птенца, выпавшего из гнезда,
не видно вам чистого поцелуя юных влюбленных,
не видно вам сверкающего неба.
А радуга уже раскинула качели весны.
И засмеялась мать, качающая люльку с ребенком.
И сели на лошадей всадники в красном.
И путник поднял свой посох.
И птица уже летит через просторы реки.
По большой сланцевой дороге Бодхи поднимался на один из хребтов Восточных Гат.
Справа пели тысячи птиц и бушевали красками джунгли.
Слева шумела река на дне бездонной угольной пропасти.
Царевич остановился. Навстречу ему бежала босая женщина, размахивая красным платком.
Когда она подбежала, Бодхи увидел маленькую, смуглую, жилистую старуху с пронзительно синими глазами. Она пыталась что-то сказать, но голос свистел перебитым дыханием.
Бросив на землю посох и суму, Бодхи побежал широким шагом большой охоты по тропе, на которую показывала старуха.
Подбежав к базальтовой скале, Бодхи увидел плачущего старика у входа заваленной пещеры.
Царевич поднял левую руку. Старик замолчал.
Сквозь слой щебня, песка и камней Бодхи услышал глухой женский голос и крики детей.
Голоса слабели. Старец упал на колени и заплакал.
Стальными ладонями, словно небесный кузнец в мастерской грома и молний, Бодхи хватал куски скал и швырял их далеко в сторону от завала.
В нем проснулся, клокотал, бурлил и взрывался сотнями белых солнц сгусток страшной красной энергии, который он впервые почувствовал в джунглях, когда выжил после страшной засухи.
Он мог вызывать ее. Но остановить ее было невозможно.
Она уходила сама.
Расчистив дорогу к входу, Бодхи увидел громадный рубленый валун, перекрывающий вход в пещеру и одновременно поддерживающий вершину каменного свода, не давая ему рухнуть.
Бодхи развернулся к старикам:
– Я отброшу этот камень и буду держать свод.
Вытащите из темноты детей.
– Пусть помогут тебе Боги, паломник!
Сцепив зубы, сделав сильный вдох животом, собрав всю энергию в чакре Манипура, Бодхи начал медленно поднимать и сдвигать валун.
Ступни стали входить в землю.
Натянутые мускулы спины готовы были разорваться.
Глаза налились кровью.
Из десен пошла розовая пена.
С рычанием взбешенного буйвола Бодхи отшвырнул в сторону камень-гору и мгновенно подхватил на плечи оседающий гранитный свод.
Бодхи еще раз посмотрел на стариков.
Первой вбежала в темноту и пыль старуха, за ней бросился косолапый старик.
Царевич слышал за спиной шум сдвигаемых камней.
Видел перед собой красно-желтые круги.
Чувствовал уходящие в пыль ноги.
Старуха вынесла из пещеры двух плачущих детей, старик – бесчувственную мать.
Бодхи приподнял гранитный свод и с криком атакующих джунглей резко прыгнул вперед.
За его спиной раздался страшный грохот.
Базальтовый свод рухнул, разбивая и разбрасывая во все стороны осколки камней, пыль и режущий щебень.
Было жарко.
Солнце накалило горы, реки, деревья.
Стояла знойная, зенитная тишина.
И только в сухой, желтой, летней траве сурово стрекотали воинственные, янтарные кузнечики, недовольные беззаботным танцем серых, хохлатых воробьев.
Старуха, улыбаясь глазами, поднесла царевичу воду в тыкве-горлянке.
Бодхи подставил ладони и омыл свое лицо.
Потом он сделал пять маленьких глотков.
Бодхи был воином.
Воин всегда оставляет последнюю воду самому слабому.
Старуха вновь протянула ему тыкву-горлянку:
– Пей, сынок. Это святая вода из священной реки Кавери.
– Как твое имя, старшая мать?
– Синивали.
– Где муж твоей дочери?
– Погиб, защищая город Чоли. Он был воином.
Бодхи вытащил из сумы золотой знак с пятью драгоценными камнями и отдал его старухе.
– Это Даршан. В городе вам дадут за него много золотых монет. У детей должен быть дом, сад и корова.
– Пусть Боги будут с тобой, путник.
– Мир и здоровье вам, собиратели меда.
Бодхи ушел, а бабушка Синивали в точности исполнила его желание.
На большие деньги, вырученные за пластину с изображением Паллавы, они купили на окраине города дом с большим садом и корову, дающую много молока.
Еще одну корову они подарили Богу Шиве.
А через много лет, в сезон дождей, под грохот грома и сверкание молний среди ночи проснулась мать Синивали.
Она посмотрела в темноту, и ее дочь услышала:
– Это был царевич Рудра.
Тот, кого я проклинала.
Поднимаясь на вершину пологого хребта, Бодхи внезапно остановился. Священная река Кавери была первой, которую назвал царь Рударам.
Солнечная, прозрачная, щедрая, радостная,
бегущая серебряной нитью с Запада на Восток,
связывающая Кералу, Чолу, Пандью и Паллаву,
возвращающая людям надежду,
взывающая сквозь гарь войны к миру,
Кавери – священная река.
Бодхи не любил Кавери.
Он навсегда запомнил, как его, шестилетнего, сбросили с Черной Скалы Волков в пропасть, по дну которой текла река.
Отшельник-араньяк, страшный, с волосами до земли, со змеей на шее и обезьянкой на голове вытащил его на берег и захохотал:
– Ом!
Напился в первый раз сам. Бхур!
Второй раз пить не будешь. Бхува!
Третий раз выпьешь из рук Луны. Сва!
Араньяк ушел, оставив его на лесной тропе, где его вновь нашли люди племени маймунов.
Убивать его не стали, а забрали в Красные джунгли.
