7
Впереди шла танковая бригада прорыва. Двое суток пост безостановочно мчался по ее рубчатым следам.
На вносовцев легла большая ответственность. Позади катилась лавина мотострелкового корпуса. Японская авиация могла появиться каждую минуту, а в степи спрятаться негде. Единственное спасение — заранее предупредить противовоздушную оборону о приближении вражеских самолетов. Поэтому один из наблюдателей все время ехал стоя на крыле автомашины, следя за воздухом.
Танки путь себе не выбирали. Они легко перемахивали через невысокие гряды холмов и каменистые россыпи, их не задерживали сухие русла речушек, в которых сейчас не было ни капли воды.
Автомашине то и дело приходилось совершать объезды. Вчера в одной долине они внезапно попали, как в ловушку, в густую траву. В рост человека, трава закрывала смотровое стекло и наматывалась на дифер. Каждые сто — сто пятьдесят метров останавливались, и кто-нибудь лез с ножом под машину. Колобов отбил себе зад, трясясь на крыше будки. Оттуда он кричал Лесину, поворачивать ли руль влево или вправо. Машина шла вслепую.
Сегодня днем уперлись в одну из сопок. Подъем на нем был настолько крут, что Лесин, выйдя из кабины, с сомнением покачал головой. И задняя и передняя оси у «шевроле» были ведущими, но при такой крутизне это вряд ли могло помочь.
Ниязов взобрался на вершину сопки, позвал к себе Лесина. Тот нехотя полез наверх.
Сержант кивком показал, что впереди по лощинам проехать можно будет далеко. Знал, такая перспектива должна воодушевить шофера.
Все, кроме Кокорина, который в случае, если машина поползет назад, должен был тотчас подложить под задние колеса железные колодки, встали по бокам «шевроле». Выругавшись, Лесин влез в кабину и завел мотор.
— Давай! — крикнул Легоньков.
Машина, рыча, тронулась. Солдаты помогали ей, стиснув о? напряжения зубы и побагровев от усилий. Метр, еще один, еще! Кокорин с колодкой в каждой руке, согнувшись, поспешал сзади. Елпанов крикнул, чтобы он держался сбоку. В какой-то момент мотор вдруг заглох. Все вросли ногами в землю, и тут Кокорин бросился на колени и сунул под колеса колодки. Лесин успел снова нажать на стартер и убрать тормоз. Он сделал еще что-то уже совсем невозможное: «шевроле» вдруг рванулся и, словно оттолкнув от себя людей, яростно кидая из-под колес комья сухой глины, выскочил на пологую вершину сопки.
Несколько минут солдаты вповалку лежали на земле возле машины.
Тут, на вершине, было хорошо: легкий ветерок смягчал зной; сопки впереди казались застывшими морскими волнами. Они сверкали на солнце розовыми каменными плешинами. Синее небо обнимало землю. Картина была исполнена покоя, и лица солдат повеселели.
Андрей первый поднялся на ноги.
— Молодец, Никифор, я бы не сумел! — похвалил он Лесина, Затем, повернувшись к Ниязову и облизав запекшиеся губы, попросил — Сержант, разреши по полкружке воды!
Хорошей питьевой воды у них осталось одна канистра. А запаслись, казалось, с избытком. Но здесь, кажется, понятие «избыток» лишено смысла, когда дело касается воды. За четыре дня пути не попалось ни одного ручейка.
— Побалуемся второсортной, — сказал Колобов, вытащил канистру из гнезда снаружи машины. Тут была вода для радиатора, Канистры не догадались хорошенько промыть, вода в них пахла железом и бензином.
Заметив на лице Андрея брезгливую гримасу, солдат сердито напомнил:
— А кашу на чем будем варить?
Он первый налил себе воды в алюминиевую кружку, подержал ее на солнце, чтобы исчезли плававшие на поверхности блестки бензина, и залпом выпил воду.
К кружке протянулись руки.
Ниязов объявил привал.
Бойцы поста сейчас мало напоминали солдат. Лесин был без ремня. Кречетников и Колобов обнажились по пояс, Легоньков, Елпанов и Кокорин ехали в успевших загрязниться нижних рубахах. Один Ниязов не поддавался жаре. Он был одет по всей форме, лишь воротник гимнастерки позволил себе расстегнуть. Сейчас, когда все отдыхали, он принял на себя обязанности наблюдателя.
У Андрея Кречетникова Ниязов вызывал сложное чувство. Андрей уважал его и в то же время испытывал против сержанта раздражение. То самое раздражение, которому подвержен ученик, безрезультатно бьющийся над сложной задачей.
Андрея всегда тянуло поговорить с Ниязовым, что-то в нем понять. Но сержант был скуповат на слова.
— «Петляковы!» — подойдя к Ниязову, сказал Андрей.
На большой высоте держала курс на восток девятка пикирующих бомбардировщиков П-2. Двадцатая группа за сегодняшний день.
— Где-то они кинут свой груз?
Ниязов, смотревший на самолеты узкими прищуренными глазами, сказал:
— Не на нашем участке.
Первому и Второму Дальневосточным фронтам, обрушившим свой удар на Квантунскую группировку с севера и северо-востока, японцы оказывали отчаянное сопротивление. Это было ясно из сводок Совинформбюро, которые солдаты, затаив дыхание, слушали по утрам.
Здесь же, во всяком случае, на их направлении, войска продвигались пока без боев. Может быть, японцы полагались на естественную защиту — хребет Большой Хинган.
Сержант вдруг улыбнулся. На его бронзовом лице улыбка появлялась редко, зато бывала необычайно привлекательной.
— Любишь, Кречетников, стихи?
Он достал из кармана гимнастерки полоску, вырезанную из армейской газеты, расправил на ладони и медленно, внятно, с едва заметным акцентом прочитал, покачивая перед собой в такт словам свободной рукой[1]:
…От семи смертей на волоске,Шел солдат в поход через пустыню,Где лежат с глазницами пустымиЧерепа верблюжьи на песке…Жаром, как из адовых печей,Плотно обволакивает ноги.Попадись ручей на полдороге —Он бы залпом выпил весь ручей!
— Это про нас! — воскликнул Андрей.
— Другое послушай:
…Сумрак фанз, где нет числа тенетам.Рваных крыш убогие венцы.Смерть и жизнь, задавленные гнетом,Были здесь, как сестры-близнецы.Стража, стерегущая кого-то,Сабельного звона холодок.Замертво, как древний Хара-Хото,Лег в пески уездный городок…Нет, он встал! Бегут навстречу люди —В рубищах, покрытые тряпьем.Ведь они мечтали, как о чуде,Об освобождении своем!..
— Сержант, что передадим на РП? — крикнул из машины Елпанов.
Ниязов снял с шеи бинокль, подал его Андрею, одернул на себе гимнастерку, приказал:
— Примите пост.
— Есть, — ответил Андрей, хотя те пять минут, пока радисты будут обмениваться радиограммами, ему как раз не хотелось стоять. Всякий раз, когда РП выходил в эфир, он ожидал известий от Нины.
Колобов, хлопотавший у костра, объявил, что каша готова.
Вдали вдруг словно пророкотал гром. Через некоторое время в той же стороне глухо застучали колотушки. Солдаты насторожились: сомнений быть не могло —, где-то танковая бригада столкнулась с противником!
Андрей вскочил на капот машины, вскинул бинокль, крикнул радистам:
— На РП передайте, по курсу сто восемьдесят!
Из будки выпрыгнули Ниязов и Легоньков.
— Километрах в семи, — определил сержант, прислушавшись.
— Воздух! — вдруг во всю силу легких закричал Андрей. В бинокль он отчетливо увидел кружившиеся над дальними сопками самолеты. Это не были ни П-2, ни ИЛы, ни ЛАГи. Только звук моторов, черт бы взял расстояние, сюда не долетал! — Над передовой — группа… бомбят танки! — передал он сообщение.
Елпанов, сидевший у рации, послал сигнал в эфир. Радист ротного поста дал квитанцию в получении, затем торопливо простучал «ас». Это означало: «Будьте на приеме, ждите». Морзянка посыпалась из наушников после недолгой паузы. Сейчас радиограммы передавались самым простым кодом по типовой переговорной таблице. Взяв таблицу, Елпанов быстро расшифровал принятые группы цифр: «Максимально приблизиться передовой занять пункт хорошим обзором дислокацию немедленно доложить».
«Вас понял!» — ответил Елпанов. Он выключил рацию и вылез из будки.
Солдаты надели гимнастерки, привели себя в порядок, повинуясь чувству собранности, что возникает перед боем.
— Вот они, дорогие! — радостно воскликнул Андрей, отрывая от глаз бинокль.
С запада низко над землей неслись вызванные постом стремительные «Ла-пятые». Грозный рев истребителей, казалось, пригибал сопки.
Солдаты с горделивыми улыбками поправили пилотки и ремни.
— Далеко, — разочарованно произнес Андрей, Это означало, что воздушного боя они не увидят.
От костра подошел Колобов с ведром каши.
— Что делать, сержант? Грузить в машину?
— Поедим здесь, — сказал Ниязов.
Расселись вокруг ведра, быстро и молча поели. Через пять минут пост готов был тронуться в путь.
