Герасим и посланец погнали коней за ним. Хорь, ведя на поводу коня Звенигоры, выехал на дорогу и спросил:
– Что он сказал, Митрофан?
– Чтобы мы сами сделали с этим все, что надо.
– Черта лысого! Мне надоело таскаться по степи! Было бы хоть за что… Чернобай положил в карман полный кошель денег, а нам – кукиш с маком!.. Вернемся домой – не на что будет и горло промочить.
– Так что ты надумал? – с расстановкой спросил Митрофан. – Порешить запорожца тут и не тащиться к озеру?.. По мне, можно и так. Чернобаю хотелось помучить его, а нам это ни к чему. Пускай легкой смертью помрет!
– Ну и бестолковый ты, Митрофан, – пробурчал Хорь, поднимаясь на стременах, чтобы хоть немного сравняться с высоким, как жердь, товарищем. – Тебе все разжуй да в рот положи!.. Я клоню к тому, что Чернобай за девчат не даст нам и злотого. А нам бы неплохо иметь с этой канители какую-нибудь выгоду…
– И какую такую выгоду? – вытаращил глаза парень.
– Давай догоним Али, – быстро зашептал Хорь, – продадим ему этого казака! Ты же слышал – он сам хотел его купить. Как ты думаешь, сколько он даст за него?
– Ты что – сдурел? – испуганно отшатнулся Митрофан. – Чернобай проведает – головы поснимает! У него разговор короткий!
– А откуда он узнает? Нешто сами разболтаем?.. Скажем: как, мол, велел… посадили на кол, а потом камень на шею и бросили в воду. Пусть нырнет в озеро, поищет… Попросим Али, чтобы тоже молчал, а этого парня продал куда подальше, за море.
Митрофан заколебался, что-то соображая своим тяжеловесным умом.
– Ну, чего тут долго думать? – не успокаивался Хорь. – Татарин даст за него не меньше ста цехинов. Положим в карман по полсотне. Или у тебя их и так много?
– Кой черт! Даже пива не на что выпить. Шинкарю задолжал… полцехина.
– А так враз разбогатеешь! Али заплатит – не первый раз с ним дело имеем… Едем, пока не рассвело. Если татары снимутся, ищи тогда ветра в поле!
Митрофан почесал затылок.
– Страшновато, правда…
Это означало согласие. Нетвердое, неуверенное. Но Хорю большего и не требовалось. Он быстро развернул коней и погнал обратно.
…Али долго не торговался. Пощупав мышцы Арсена, он понял, что перед ним наилучший товар, и сразу же заплатил деньги. Окоченевшего казака сняли с коня и привязали к другим невольникам.
7
Потянулись долгие дни изнурительного перехода. Ногайцы нападали и брали ясырь чаще всего поздней осенью, а то и зимой, когда замерзали реки. За многие десятилетия путь в Крым был усеян костями несчастных, скошенных простудой и истощением, саблями и стрелами людоловов.
Али – опытный людолов. Он знал потайные тропы, на которых редко встречались казачьи дозоры, и всегда удачно выводил с Украины перегруженный добычей свой чамбул. Но и он боялся внезапного нападения казаков, поэтому, ничуть не жалея невольников, плетью и саблей гнал их без отдыха по пятнадцать часов в сутки. Тем, кто заболевал, до крови сбивал или отмораживал ноги, Али без раздумий сносил головы.
Пленников гнали пешком. Только молодых красивых девушек, предназначенных для гаремов, везли на лошадях: то был ценный товар. Пожилых женщин и детей не связывали. Зато за мужчинами следили строго: по десяткам привязывали к седлам и тянули, как скот.
Арсен в своей десятке шел первым; руки связаны за спиной сыромятным ремнем, длинный крепкий аркан вокруг пояса неумолимо тянул все вперед и вперед – в Крым, в неволю, на смерть.
На второй день, когда отряд поспешно, чтоб не заметила издалека казачья стража, переваливал через высокий холм, впереди встревоженно зашумели голоса.
У Звенигоры радостно екнуло сердце. Неужели запорожцы?
Он поспешно стал оглядываться вокруг, надеясь увидеть рассыпанный строй всадников. Но всюду только безлюдная даль. Отчего же заволновались татары? Что их встревожило?
Вот от чамбула отделились пять всадников и галопом понеслись в долину. Испуганно вспорхнула из бурьяна тяжелая стая сытых дроф.
Арсен посмотрел в ту сторону, куда помчались всадники, и у него сжалось сердце. На противоположном склоне долины шли два путника. Что-то очень знакомое было в нечетких контурах их фигур. Кто они? Где он их видел?
Тем временем всадники скрылись в долине. Путники остановились, должно быть, заметили татар. Потом торопливо полезли вверх. Напрасные усилия! Разве убежишь от быстроногих татарских коней? Разве спрячешься от зоркого глаза людолова в этой голой, безлесной степи?
Вот один оглянулся, бросил своего товарища и быстро помчался вперед. Задний остановился. Некоторое время стоял неподвижно, будто прислушиваясь к чему-то, а потом, вытянув вперед руки, тоже побежал. Но бежал он как-то неуверенно, неуклюже, спотыкался, падал и все время забирал влево.
«Слепой! – ужаснулся Звенигора. Сразу вспомнил кобзаря Сома и его поводыря Яцька. – И занесло же несчастных! В самые лапы степных хищников!»
Их привели, когда отряд пленных спустился в долину.
Яцько плакал и испуганно оглядывался, как затравленный зверек. Сом держался спокойно. Его поставили перед Али. Старик поднял седую голову – шапку он где-то потерял – и уставился на татарина страшными дырами, в которых когда-то были глаза.
Али презрительно улыбался.
– Мальчишку привяжите! Да покрепче! Прыткий щенок, еще убежит по дороге… А старика… старика отпустите. Не вести же нам его в Крым!.. Эй, старик, иди себе прочь! Слышишь?
– Спасибо тебе, – глухо промолвил Сом и шагнул неуверенно вперед.
Но в это время, вырываясь из цепких рук татарина, закричал Яцько:
– Дедушка! Дедушка! Куда же ты? А я?..
Услыхав голос Яцька, кобзарь остановился и нащупал рукой тулуп мурзы.
– Отпусти мальчонку, добрый человек, и Аллах не обойдет тебя своей милостью. Он мал еще… Сирота. Ты немного заработаешь на нем. Не бери греха на душу! – умолял он.
– Иди! Иди прочь, гяур! – заверещал Али и ударил старика нагайкой по голове.
Сом схватился за окровавленный лоб и рванулся в сторону. Его длинные тонкие ноги путались в бурьяне как ходули. Торба отлетала, била по спине. Глухо стонала кобза.
Али схватил лук. Наложил стрелу.
– Деда! Они хотят убить тебя! Беги быстрей! – закричал Яцько.
Али натянул тетиву. Послышался резкий короткий свист черной стрелы. Кобзарь споткнулся, взмахнул руками и упал лицом в бурьян.
Татары загоготали. Один из них вытащил саблю, кинулся было к старику, чтобы прикончить, однако мурза остановил:
– Сдохнет и так! Я хорошо попал!
Он подъехал, нагнулся и выдернул стрелу из спины.
– Вонючий пес! Разбойник! Зачем убил дедуся? Что он тебе сделал? А-а-а!.. – закричал Яцько.
Али оскалил зубы. В его узких глазах черным пламенем сверкнул гнев. Широкое скуластое лицо исказилось недоброй усмешкой. Он рванул коня, зло хлестнул Яцька нагайкой. Паренек перестал кричать, втянул голову в плечи.
– Беги сюда! – крикнул Арсен.
Яцько проворно шмыгнул в толпу пленников. Те сомкнули ряд.
Али придержал коня, мерзко выругался.
– Гяур! Собака! – прошипел, отъезжая и давая знак передним трогаться.
Засвистели нагайки, зазвучали резкие гортанные выкрики. После вынужденной остановки татары еще быстрее погнали пленных.
Яцько, дрожа всем телом, прижался к Арсену. Испуганно глядели светло-голубые глаза из-под белесых волос, нависавших на лоб.
– Куда вас понесло, несчастных? – участливо спросил казак. – Сидели бы себе в Сечи!
– Дед Сом хотел проведать родных, – всхлипнул мальчик. – Где-то недалеко здесь живут… Вот и доходились! Дед Богу душу отдал, а меня, как курчонка, схватили татары… У-у-у!..
Мальчик снова заплакал. Арсен пытался утешить, отвлечь его мысли. Куда там! У самого в горле стоял горький ком, а на сердце давила ужасная тяжесть.
…Перекоп проходили под вечер. Огромное холодное солнце катилось над равниной и кровавым светом заливало узкий перешеек. Крым! По-татарски – Кырым[19].
Арсену уже приходилось здесь бывать во время похода Сирко в Крым, и он знал, что место это называлось «Дорогой слез», «Воротами слез»; где бы людоловы ни взяли ясырь – на Правобережье или Левобережье, на Слобожанщине[20] или в Галиции, на Дону или под Москвою, – они обязательно проводили его через Перекоп. Ханская стража и мубаширы[21], постоянно находившиеся в Перекопской крепости, брали за каждого пленника ясак – налог в казну. Здесь чамбулы разделялись на небольшие отряды, которые растекались отсюда по всему Крыму. Здесь делили ясырь, разлучая мужей с женами, детей с родителями, братьев с сестрами.
Пока пленники шли по родной земле, они еще не сознавали полностью всей глубины своего несчастья, надеялись то на побег в дороге, то на неожиданное нападение казаков, то – невесть на что. Здесь теряли последнюю надежду: впереди лежала чужая страшная земля, которая, словно чудовище, пожирала ежегодно десятки тысяч людей и почти никого не возвращала обратно.
