Тут и пришел конец четвертой блондинке в жизни Джоя Бака. Лошадь скинула ее, и пожилая леди разлетелась просто на куски.
Новость эта дошла до него как-то ближе к вечеру, когда он чистил грузовик в гараже. К нему подошел помощник капеллана и протянул ему телеграмму от женщины, которая работала в магазинчике Салли.
«ДОРОГОЙ ДЖОЙ ВАША ОБОЖАЕМАЯ БАБУШКА ПОГИБЛА УПАВ ЛОШАДИ БЛАГОСЛОВИ ВАС БОЖЕ ИСКРЕННИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ ПОХОРОНЫ ПЯТНИЦУ МАРЛИТА БРОНСОН».
Когда Джой перечел телеграмму несколько раз, солдатик из службы капеллана осведомился, все ли с ним в порядке. Похоже, что Джой просто не понял вопроса. Он подошел к заднему борту грузовика и остался там стоять. Через несколько минут другой солдат обнаружил Джоя лежащим на боку под грузовиком: его трясло с головы до ног, изжеванная телеграмма торчала у него во рту, а руки судорожно вцепились в горло.
Молодой помощник капеллана прямо не знал, что и делать.
— С тобой все в порядке, солдат? — спросил он. Ответа не последовало. Несколько позже, он снова осведомился:
— Почему бы тебе теперь не вылезти оттуда?
Но Джой не пошевелился. У него было дикое выражение глаз, и помощник капеллана забеспокоился. Побежав за помощью, он вернулся с двумя солдатами, которые выволокли Джоя из-под грузовика, и доктором, который сделал ему укол. Затем они оттащили его в больницу, где он провел в полудреме от лекарств несколько дней, и, конечно, не успел на похороны Салли.
Через три недели он вернулся к своим обязанностям. Когда срок его службы завершился, Джой попытался остаться на сверхсрочную. Но, похоже, армия не испытывала нужды в солдатах, которые подобным образом реагировали на смерть обыкновенной бабушки. Они рассчитались с ним и демобилизовали его. Он вернулся обратно в Альбукерке, плохо представляя себе, что тут его никто не ждет, — это стало ясно ему лишь по прибытии. Он остановился в гостинице и стал звонить приятельницам Салли. Бабушка не оставила завещания. Он выяснил, что где-то в Кур д'Аллен, Айдахо у нее обитала сестра, о которой она никогда не упоминала. Эта старуха даже не подозревала о существовании Джоя. Приехав сюда, она ликвидировала все имущество мертвой косметички — включая дом, в котором Джой Бак жил с семи лет, — и вернулась к себе обратно в Айдахо, ничем не дав о себе знать.
И теперь, когда ему минуло двадцать пять и он был полон по самую макушку печали и сожалений, Джой ощутил настоятельную потребность подумать над своим положением. Но ему было трудно держать в голове достаточно много разнообразных мыслей, да и пределы его воображения были серьезно ограничены. В этом не было ничего порочного, но он был не подготовлен к таким ситуациям и не знал, как вести себя при таком сложном положении дел.
Несколько дней он оставался в гостинице, проводя большую часть времени в своей комнате с задернутыми шторами. Дни и ночи беспорядочно сменяли друг друга, и порой он забывал даже поесть. Почти все время он спал, и ему снились кошмары. Во сне и наяву он томился по Салли Бак и порой звал ее. Однажды ему показалось, что она вошла в комнату, когда он спал, и села на край его постели. Он проснулся, и она в самом деле была тут, рассеяно перебирая пальцы, как она делала в жизни. Он видел ее в профиль. Сквозь распахнутое окно она глядела на ночное небо. Он сказал: «Салли, что же мне делать?» Но она не подала и виду, что слышит его. Потом она что-то вымолвила, но он не разобрал. То ли «Я хотела бы вернуть мой дом», то ли «Я не могу ездить верхом». Что бы там ни было, Джою помочь ее слова не могли. Он был рад хоть тому, что смог снова увидеть ее.
Как-то ночью ему приснился сон, который с тех пор стал часто повторяться, сон, в котором бесконечная вереница людей уходила куда-то за край земли. Затаившись в каком-то зябком, темном и молчаливом углу, он со своего наблюдательного пункта видел, как они скрывались на востоке за линией горизонта, связанные золотыми нитями света, которые соединяли их пупки; они двигались под бодрые маршевые звуки, и он провожал их глазами, пока все они не исчезали за горизонтом, куда опускалось солнце. Здесь были кто угодно — водители автобусов и нянечки, музыканты, солдаты и девочки из магазинчиков десятицентовых мелочей; здесь были китайцы и летчики, доходяги, толстяки и рыжеволосые женщины; тут можно было найти шахтеров и банковских клерков, миллионеров и детективов из универсамов, гуру, детей, бабушек и воров; стоило подумать о ком-либо в этой золотой цепи, и он был тут как тут — проститутки, карлики, святые, сумасшедшие, копы, учителя, репортеры, просто хорошенькие девушки, бухгалтеры, старьевщики и мясники. Тут было место для всех, кроме него. Он много раз делал попытку присоединиться к ним, ища какой-то разрыв в цепи, пусть и маленький, но достаточный, чтобы втиснуться, но, как только ему удавалось обнаружить его, ряды тут же смыкались и цепь обретала твердое единство, которое невозможно было нарушить, неизменно оставляя мечтателя в его темном, зябком и молчаливом укрытии.
После таких снов Джой не мог больше оставаться в комнате гостиницы. Одевшись, он выходил на ночные улицы Альбукерке, не переставая удивляться как знакомые места могут так для него измениться. «Может, ты и знаешь нас, — говорили ему городские строения,
— но мы не знаем тебя». Он бродил по издавна знакомым местам и останавливался у дома Салли Бак. Дом был ныне необитаем, и в окнах стояла непроглядная тьма. Он подобрался с заднего двора и постучал в окно спальни Салли, смутно надеясь, что кто-то ему ответит.
Он ждал и ждал.
«Надо что-то делать, — наконец решил он. — Надо, черт возьми, сматываться отсюда куда-нибудь».
Вернувшись в отель, он сложил все свое имущество в сумку, удивляясь лишь тому, как мало у него скопилось вещей за все эти годы.
5
В Хьюстоне Джой надеялся найти особу по имени Натали, которую он знал и некоторым образом даже любил в армии. У Натали была какая-то длиннющая итальянская фамилия, и Джой провел больше часа на автобусной станции Хьюстона в тщетных попытках найти ее в телефонном справочнике. Прежде чем окончательно сдаться, он истратил больше доллара мелочью на телефонные звонки.
Затем он пошел прогуляться и как следует осмотреться в Хьюстоне. «Ну, дер-р-рьмо, — сказал он про себя, — тут не убавить, не прибавить. Сдается мне, что этот город вполне может обойтись без всяких Джоев Баков. Но с одним-то ему придется примириться, черт бы его побрал».
Он шатался по городу, пока не набрел на гостиницу. На ту самую, в названии которой отсутствовала букву «О» — дешевое запущенное заведение, в номерах которого вечно стоял затхлый воздух, а пол в ванной был залит водой.
Стоял холодный январский день. Он сидел на краю кровати, размышляя, что ему делать со своими проблемами, но очертания их виделись ему смутно. Он видел себя в будущем: все так же сидящим на краю кровати в гостинице, пытаясь привести мысли в порядок. Пройдет пятьдесят лет, его длинная белая борода будет мести по полу, а он все так же будет сидеть на том же месте, задаваясь вопросом, почему же мир повсюду так неуютно устроен, как а Альбукерке и почему он оказался выброшенным из него.
Единственное окно выходило в межстенный колодец, так что звуки улицы доносились до него словно бы издалека. Тишина эта, вселявшая неуверенность, ввергла его в какой-то ступор, который длился несколько часов. Позже, когда он вспоминал эти часы, они напоминали ему детство, когда телевизор выходил из строя. Время навалилось на него невыносимым грузом, под которым он не мог шевельнуться. Оно окружало его непроницаемой стеной, выбраться за которую было невозможно, — об этом даже помыслить было нельзя. Во время этих бесконечных тягучих часов в «г" стинице» его била дрожь, которая не имела ничего общего с температурой снаружи, скорее, она напоминала дуновение смерти.
Он спасся от ступора, надолго завалившись спать, а когда проснулся, уже стояла ночь. Воспоминания об этих липких влажных часах были для него как прикосновение руки призрака к затылку.
Он оделся, причесал волосы гребешком и так стремительно выскочил на улицу, словно за ним гналось какое-то омерзительное существо в бородавках.
В нескольких кварталах отсюда были ярко освещенные улицы. Джой направился туда, чувствуя себя так, словно во сне он пытается вслепую включиться в золотую цепь, которую представляет собой жизнь. Когда он подошел поближе, тишина уступила место шуму уличного движения. Через несколько минут он остановился перед дверью «Солнечного сияния», из двери которого на улицу лилось яркое солнечное сияние.
Зайдя внутрь, Джой внезапно погрузился в атмосферу слепившего его света, реальность которого стала для него средоточием жизни в этой темной мертвой стране. Помещение было заполнено почти до отказа, и ему показалось, что он знает тут почти всех.
