Через месяц, в последних числах февраля, Снежок остановил у калитки еще одного посетителя, прибывшего с берегов седого Байкала — Степана Загоруйко. Здоровенный детина, родители которого, коренные харьковчане, по комсомольской путевке приехали строить БАМ, да так и вросли корнями в сибирскую землицу, работал у Фомина и крановщиком, и кровельщиком, и плиточником, и мастером на все руки. Степа серьезно сошелся с Тоней Павловой, сельской почтальоншей, миловидной тихоней среднего росточка. Кроме симпатичного личика и спокойного характера у Антонины были два несомненных преимущества — красивая грудь и богатая коса, спускавшаяся ниже пояса. Несмотря на милый характер, холостячка Антонина который год давала всем потенциальным женихам от ворот поворот. Бабы уже начали говорить про нее нехорошее, но тут неприступная крепость почти сдалась… Под таким напором любая бы выбросила белый флаг. Ухаживал Степан красиво: дарил цветы, которые привозил после рейсов в город, встречал и провожал с работы и на работу (как ему Фомин спускал с рук прогулы?), на почте отремонтировал двери и перегородку, сколотил новый стенд. Местные мужики, наученные горьким опытом, делали ставки, когда Тонька запульнет ухажера куда подальше, но та не спешила радовать общественность. Эксперты сарафанного радио поголовно сходились во мнении, что начальнице почтамта надо срочно подыскивать новую работницу, ибо нонешняя не сегодня завтра помашет Таежному голубым платочком. Весна приближалась, любовная лихорадка набирала обороты. Уж кого-кого, а Степу встретить у порога Вадим ожидал меньше всего.
— Привет, Степан.
— Привет… — Загоруйко уперся взглядом в подтаявший сугроб у завалинки, покраснев, как маковый цвет. Как все запущено-то…
— Я это… — промямлил Степан.
— Степа, ты рожай быстрее, не тяни резину.
— Ну, это… лучше в доме…
— Понял, не дурак. Был бы дурак, не понял. — Вадим пригласил краснеющего мужика в дом, на всякий случай оценивая состояние его ауры и цветовую гамму органов. На первый взгляд все было в порядке, гость просто светился богатырским здоровьем. — Слушаю, Степан Борисович.
Загоруйко сорвал с головы шапку, принявшись переминать ее в громадных кулачищах, как застоявшееся тесто:
— Я это… — завелась волынка по второму кругу, — Вадим Михайлович, с девками… бабами у меня… того.
— Только не говорите мне, что ни разу еще не «того», — усмехнулся Вадим.
— Да нет, того, но у меня не того… не стоит, вот…
— Интересные пироги… а как же вы с Антониной?
— Ну-у, мы еще… она такая… ну-у… — Лицо Степана стало настолько пунцовым, что переспелые помидоры скисли бы от зависти.
— Ладно. — Вадим еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться в голос. Похоже, у Степы был сдвиг в мозгах, и проблемы прятались в психологическом буреломе, в остальном здоровья у него было хоть отбавляй. — Помогу я вашему горю или счастью, тут как посмотреть. Железные деньги есть с собой?
— Есть. — Степан пошарил в кармане штанов, выудив оттуда три металлических десятирублевки. — Вот, больше нету; я сбегаю принесу еще, если надо.
— Стой. Куда собрался? Трех десяток хватит.
Вадим забрал у него монеты и демонстративно пошептал над каждой, после чего протянул их хозяину:
— Держи, я тут заговор сделал на мужскую силу, сошьешь в трусах кармашки, в них будешь вкладывать монеты. Трех дней хватит за глаза, чтобы все наладилось. Одна десятирублевка на один день; смотри, не переборщи, Казанова.
— Спасибо. — Загоруйко смотрел на блестящие дензнаки, как на величайшее сокровище. Да-а-а, припекло мужика: ни отпечь, ни пережарить. — До свидания.
Прошла неделя. Вадим пошел за хлебом в продуктовый магазин, возле которого встретил буквально светящихся счастьем влюбленных голубков. Судя по довольному виду Антонины, в постели у них было больше чем отлично, что подтвердилось через несколько секунд. Загоруйко незаметно подмигнул благодетелю и показал ему большой палец. Самовнушение — вот великое чудо! «Благодетель» улыбнулся в ответ и встал как вкопанный. Доигрались голубки — в животе Антонины горела яркая искорка…
— Степан Борисович, Антонина Сергеевна, можно вас на минутку?
— Что-то случилось? — Тень беспокойства набежала на лицо Степана.
— Можно и так сказать. Извините, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но какие у вас планы?
Степан расплылся в улыбке:
— Мы заявление в загс подали, если ты про это!
— Хорошо. — Тут Вадим позволил себе расслабиться и улыбнуться в ответ. — Антонина Сергеевна, вы, — шепнул он будущей мадам Загоруйко, указав взглядом на плоский, скрытый шубкой животик, та мило покраснела и неверяще стрельнула глазами. Вадим подтвердил новость тихим голосом: — Поздравляю. И с тем и с другим.
О том, что ему не поверят, он не думал. Новость, что в поселке появилась вторая Ширшиха, точнее — Ширших, а еще точнее — что Белов оказался знахарем, давно разлетелась по дворам и была достаточно обсосана на кухонных посиделках. Бабы доказывали друг другу, что они знали: по-другому просто быть не могло. Кто, скажите, в здравом уме будет жечь покойников? Вадим чуть не выпал в аут, когда узнал, что еще его дед летал на шабаш… Какие сказки тысячи и одной ночи? Вы по российским деревням пошукайте, вам та-ако-ое порасскажут…
— О чем вы шепчетесь? — вновь проявил беспокойство Степан.
— Да так, о своем, о женском… — отмахнулся Вадим, направляясь в магазин. — Тоня как-нибудь расскажет. Еще раз поздравляю.
— А? Ну, ладно, спасибо.
— Спасибо! — крикнула Антонина, обрадованная доброй вестью.
Россия. Н-ск. Секретный научный центр
— Черт… — Несколько минут напряженной тишины, и хриплый голос вновь поминает нечистого: — ЧЕРТ!
Обладатель хриплых обертонов вскочил с удобного кожаного кресла на колесиках (от резкого движения со стола слетело несколько листков, но человек не обратил на них никакого внимания, все его мысли были заняты другим), прошелся перед своим рабочим столом, постучав костяшками пальцев по рабочей поверхности предмета интерьера.
— Черт! — в третий раз разнеслось в кабинете. Говоривший, прищурив глаза, посмотрел на интерком. Со стороны могло показаться, что аппарат офисной связи неким образом загипнотизировал человека.
Закончив буравить интерком взглядом, человек протянул к нему руку, придавив толстым пальцем одну из кнопок.
— Слушаю вас, Илья Евгеньевич! — Из динамика громкоговорителя донесся приятный женский голос.
— Настя, вызови ко мне Савушкина.
— Его нет…
— Как нет? — удивился Илья Евгеньевич.
— Вы же сами разрешили ему выезд в город… — Секретарша выдала не меньше удивленных тонов, поражаясь забывчивости шефа, за которым ранее ни разу не замечалось склероза.
— Да-да, припоминаю. Какие вовремя… Кто-нибудь живой из его заместителей есть?
— Иону.
— Угум, Василий с физической фамилией…
— Пригласить?
— Будь добра… и, Настюш, сооруди мне кофейку.
— Что-нибудь еще?
— Нет, спасибо.
Закончив разговор и собрав с полу рассыпавшиеся бумаги, Керимов застыл посреди кабинета, провалившись в тяжелые думы.
— Что это: ошибка или?.. — спросил он у самого себя, оборвав мысль на полуслове. — Если… нет, невозможно…
Тут в дверь осторожно постучали.
— Разрешите? — В кабинет опасливо заглянул Василий Иону, успевший навести справки у секретарши шефа, колдовавшей у кофеварки, что тот несколько не в настроении.
— Входите, — разрешающе махнул рукой Керимов, усаживаясь в кресло. — Присаживайтесь, Василий Николаевич, поверьте мне — в ногах правды нет. Разговор у нас будет недолгий, но тяжелый. Что вы можете сказать относительно этого?
Керимов придвинул к подчиненному папку с подборкой документов, с которыми знакомился несколько минут назад.
— Материалы готовил я, — ответил Иону, стрельнув по бумагам глазами.
— Замечательно. Это позволит нам избежать некоторых ненужных вопросов. Перейду к сути. Больше всего меня беспокоят результаты полевых измерений, изложенные во втором приложении. Вы показываете существенный рост напряженности магнитного поля в аномалиях. Средняя разница между показаниями, снятыми прошлой экспедицией, и последними данными составляет около пяти процентов. Здесь не может быть ошибки?
— Нет, — качнул головой Иону, — я потому и акцентировал пояснительную записку на результатах полевиков, что установленные в указанных точках стационарные приборы фиксируют устойчивый рост.
— Какой?
— Две сотых процента. В день.
— В день?
— Да.
— Та-ак, почему я узнаю об этом последним? — Казалось, в кабинете резко упал столбик термометра и выморозился воздух от нешуточной угрозы, прозвучавшей в ледяном голосе Керимова. Василий невольно втянул голову в плечи, стараясь не смотреть в полыхавшие яростным огнем гнева глаза нависшего над ним начальства. Во взгляде Ильи Евгеньевича читалось обещание тысячи и одной ночи адских мук. — Почему, я вас спрашиваю!?
