И он умчался в темноту. С ним побежали еще двое гостей.
Среди общего смятения только Онезорг неподвижно сидел на своем месте.
— Вы не ранены? Вы не ранены? — спрашивала Неля по-немецки.
Онезорг грустно покачал головой.
— Серегу Никитина ведут! Поймали! — послышалось за разбитым окном.
В дверь вошел сначала Демин, запихивая в кобуру оказавшийся ненужным «ТТ», за ним инвалид с никитинским ружьем, а затем ввели стрелявшего.
Это был мальчик лет двенадцати, щуплый, с лицом, покрытым пятнами зеленки, — от болячек. Он не плакал, не оправдывался, — молча смотрел в пол.
— Ну? Как же тебя казнить, негодяя? — спросил инвалид. — Голову оторвать?
— Надо бы, надо бы, — подтвердили гости. — В человека стрельнул!
— Шут с тобой, беги к матери, — решил инвалид. — А вот ружье твое я предам смертельной казни!
И, ухватив старенькое ружье за ствол, он стукнул его о подоконник так, что отлетел приклад, развалилось цевье.
Кто-то из гостей объяснял Демину с Нелей:
— И ведь додумался: вместо дроби шарикоподшипник заложил. Медведя убить можно!
Клавдия с мужем подсели к Онезоргу — чувствовали себя в ответе за происшедшее.
— У него отца ваши в колодец бросили, — оправдывалась Клавдия. — А подойти никому не дают. Ну, тот кричал, кричал… кричал, кричал, потом утоп… Ферштейн?
Онезорг кивнул, показывая, что понял. Лицо у него было серое, как у тяжелобольного. А Василий, хорошо выпивший, извинялся по-другому: налил немцу полный стакан, поднес.
— Выпей! И закуси! По-нашему, по-русски.
Онезорг пригубил, поставил стакан на стол.
— Что, не привык? За четыре-то года? Ладно, будь здоров, не кашляй! Мы к тебе ничего не имеем, вот пригласили — сиди, кушай наше. Четыре года кушал, еще покушай… В общем, кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет — тому два… Мы тебя понимаем. Но и ты тоже обязан пас понять!
Беззвучный, но от этого еще более страшный взрыв поднялся к небу столбом огня и черного дыма. Летели по воздуху стулья, кровати, медленно проплыла, раскинув пухлые ручки, девочка с волнистыми золотыми волосами…
Как всегда, Онезорг проснулся на этом месте кошмара. Над ним покачивалось синее небо — подрагивало вместе с подводой, на которой он лежал, укрытый платом. Немец повернулся набок, укрылся с головой и попробовал снова заснуть. На передке телеги сидела женщина в ватнике, курила самокрутку и правила парой худых лошадей. Чемоданы, сумка с инструментом, миноискатели, похожие на сачки, но только без марлевых колпаков — все это имущество тряслось на подводе. А Демин и Неля решили размять ноги, пройтись немного пешком.
Держа в руках туфли, Неля с удовольствием ступала по мягкой теплой пыли босыми ногами. Демин шагал рядом и молчал, только искоса поглядывал на задумчивое Нелино личико. Потом вдруг спросил:
— О чем размышляешь?
— О Рудольфе… Об Онезорге.
— А я об нас с тобой… Правильно ты меня тогда!.. Девушка так и должна. Я тебе больше скажу: если бы у нас вчера случилось, ты бы не услышала то, что сейчас услышишь.
— Виктор, я вас очень прошу: на эту тему…
— Да это совсем другая тема, — перебил Демин нетерпеливо. — Я ночью не спал, думал и пришел к такому решению; давай поженимся.
От неожиданности Неля остановилась. А Демин продолжал серьезно и даже торжественно:
— Понимаю, на некоторые вещи мы с тобой смотрим по-разному, и возраст у тебя другой, и образование другое. Но жизнь покажет, кто прав. А вообще, я думаю, ты будешь хорошей женой. Да и такие, как я, тоже на дороге не валяются.
— Ничего у нас не выйдет, — Неля смотрела в сторону, туда, где луг полого спускался к реке.
Демин взял ее за руку, повернул к себе:
— Обожди! Чего ты так сразу? Я думал, ты умнее… Надо же понимать ситуацию. Конечно, ты девушка симпатичная — не скажу, красавица, но очень симпатичная. Да только сейчас таких симпатичных — пруд пруди, а мужиков не густо. У тебя ж никого на целом свете… Так и будешь загорать одна?
— Посмотрим. Надеюсь, что нет. Есть человек, которого я люблю, и он это знает. Когда он демобилизуется…
Капитан отпустил ее руку.
— Все ясно. Больше мы к этому разговору не вернемся. Как говорится, сапер ошибается только один раз.
…Теперь Неля и Демин сидели на подводе, свесив ноги, и не глядя друг на друга. Онезорг по-прежнему дремал, накрывшись плащом. Их обогнала полуторка, в кузове которой, перекатываясь, тарахтела пустая бочка. С придорожного камня на развилке дорог поднялась старушка, пискнула жалобно: «Родненький, подвези!» Но грузовик, бессовестно пыля, промчался мимо. Старушка снова опустилась на камень. Когда подвода поровнялась с ней, она сказала беззлобно:
— Не берут… По своему делу торопятся… Может, вы, деточки, подвезете?
— А далеко тебе? — поинтересовалась возчица.
— Колхоз Буденного.
— Нет, не по дороге.
— Доченька, милая, да всего-то две версты! Это и не крюк! — говорила старуха, еле поспевая за подводой. — Я бы и пешки дошла, да ноги не ходят.
— Может быть, подвезем все-таки? — Неля нерешительно посмотрела на Демина, Тот нахмурился:
— У нас свой маршрут.
— Но ведь всего два километра, — настаивала Неля. — Старый человек, больной.
На старушке был мужской клетчатый пиджак до колен и солдатские ботинки сорок четвертого размера. Несмотря на этот клоунский наряд, глядеть на нее было не смешно, а наоборот, грустно. Демин поглядел и махнул рукой:
— Ладно, бабка, садись.
В это время разбуженный голосами Онезорг откинул плащ, сел. Увидев немецкий мундир, бабка испуганно охнула и попятилась от подводы.
— Ну, долго тебя ждать? — раздраженно сказал Демин. Старуха замахала руками:
— Не, не, боюсь… Побьет.
— Кто тебя побьет?
Бабка боязливо показала на Онезорга. Демин разозлился всерьез:
— Садись, не придуривайся! А то уедем!
Теперь они ехали впятером, если считать возчицу. Опасливо поглядывая на Онезорга, старуха рассказывала:
— Я и автобан строила, и на заводе, и у баура батрачила…
— Аутобан это шоссе, — объяснила Неля возчице. — А бауэр — крестьянин, фермер.
— В сорок втором угнали и только сейчас воротилась. Домой еду! А думала, помру в этой Германии.
— Натерпелась, бабуля? — спросила возчица.
Старушка прижала палец ко рту и показала на спину Онезорга. Но потом все-таки не выдержала, зашептала:
— Я его боюся… После расскажу! Я ведь, доченька, даже удавиться мечтала.
— Бабушка, а к кому вы едете? У вас родные есть? — поинтересовалась Неля.
— А как же! Сестра, сестры сын. Крестная, если живая.
Когда подвода ехала по лесной дороге, навстречу попалась полуторка, груженная мешками и ящиками. Разъехаться было трудно; водитель притормозил, открыл дверку:
— Вы в Буденного? Через мост не проедете, его в паводок снесло. Через Ольховку езжайте, там брод.
— Ах, японский бог, — заругалась возчица. — А далеко?
— Километров шесть… А может, восемь.
Не имела баба хлопот, — пробурчал
Демин и выразительно посмотрел на Нелю.
Пока шли эти переговоры, старуха встала на подводе, пощупала, что в мешках, которые вез грузовик. Там было что-то круглое, тверденькое — вроде картошки, но не картошка.
…Когда шум грузовика стих вдали, бабка радостно улыбнулась и распахнула свои пиджак. На шелковую заграничную подкладку был криво нашит огромный холщовый карман. Такие карманы неодобрительно называли «цыганскими». Карман был набит чем-то круглым, тверденьким вроде картошки, но не картошкой. Это оказались мятные пряники
— Кушайте, кушайте, деточки… На всех хватит!
— Ты откуда взяла? — насторожился Демин.
— А с полуторки. Мешок развязала да взяла, — продолжала радоваться старуха.
Капитан даже задохнулся от возмущения:
— Так ты, значит, воровка? И не совестно тебе?
Старуха удивилась такому непониманию.
— А по-другому как прожить? Сама не возьму, кто же мне даст?
— Это в Германии так было, — стал объяснять Демин. — Там я понимаю. А здесь ты воруешь народное добро. Выкинь к чертям эти пряники и никогда не смей!
Старуха прижала карман обеими руками и всхлипнула. За нее заступилась возчица:
— Чего теперь выкидывать? Не хотите, не ешьте, а она пущай кушает! Вот какая доходная — все косточки на виду.
Тем временем Неля по-немецки объяснила Онезоргу смысл происходящего. Немец с неодобрением поглядел на старуху, которая продолжала всхлипывать, но уже грызла пряник. Демин не выдержал:
— Неля! Пройдемся немножко…
Приотстав от подводы, капитан начал:
— Не подумай, что я к тебе цепляюсь, потому что обиделся. Давай считать так: мы товарищи и товарищами останемся. Но должен тебе сказать, что с немцем ты себя ведешь неправильно.
— А что такое? — не поняла Неля.
