— Так нет же у нее сил! — набычился Демин. — В Германии остались!
— А у меня есть?
— Ну, ты тип! — разозлился Демин. — К тебе по-человечески, а в тебе, я вижу, человеческого ни грамма не осталось!
— Чем ты меня попрекаешь? Я, как заяц, в поле сплю! Ем на бегу! На сто кусков разрываюсь! Тебе хорошо, твоих солдат армия накормит, напоит — ты только командуй. А моих кто накормит, если не я? Не будет Нюрке Капитоновой никакой привилегии!
Нюрка Капитонова, в своем нелепом клетчатом пиджаке, снова сидела возле сгоревшего дома и тихонько плакала. Так, наверно, и проплакала весь день.
С грохотом подкатила подвода. На ней сидела деминская команда — все голодные и злые.
— Бабка, вставай! Поехали! — приказал Демин.
Старуха ошалела от радости:
— Ой, правда? Возьмете меня, не бросите?
Ей помогли вскарабкаться на подводу, и лошади тронулись. Подбежал запыхавшийся председатель, закричал вслед подводе:
— А ужин?.. Огурчики?
— Пошел ты со своими огурчиками! — крикнул в ответ Демин. — Куркуль! Живоглот!..
Подвода катилась по знакомой лесной дороге, но в обратном направлении. Ехали в мрачном молчании. Демин уже раскаивался в том, что назло председателю взял с собой старуху. А она потихоньку копошилась в своем необъятном кармане. И вдруг капитан почувствовал, что ему потихоньку суют что-то в руку. Это был пупырчатый белозеленый огурец. Другой огурчик, поменьше, старуха так же тихо вложила в ладонь Неле, а третий, самый маленький, стала грызть сама. А Онезоргу ничего не дала.
Чемоданы и миноискатели были аккуратно сложены на тротуаре. Неля, старуха и Онезорг ожидали Демина возле двухэтажного здания, украшенного новенькими табличками: «Горком», «Горисполком».
— Нюра, а как вас по батюшке? — спрашивала Неля. — А то как-то неловко.
Старуха хихикнула:
— Да меня по батюшке и не величают.
Все больше по матушке! Вообще-то я Анна Константиновна.
Тем временем Демин беседовал с председателем горсовета.
— Опоздали, товарищ капитан. Опоздали, — говорил тот.
— То есть как? — у Демина голос даже изменился: он знал, какой будет ответ.
— Взрыв произошел неделю назад. Полностью выведен из строя хлебозавод. Хлеб возим черт-те откуда… Но это не самое плохое. Семь человек погибло.
Демин молчал, не зная, что сказать. Председатель горсовета написал что-то на бумажке, отдал капитану:
— Идите в Дом колхозника, отдыхайте. А утром дам машину, поедете дальше.
Глаза у предгорсовета были красными от усталости, треснувшее стекло очков заклеено узенькой полоской пластыря.
Комнату, отведенную деминской команде, украшали плакаты военного времени и довоенные фотографии быков-рекордистов. Онезорг и Демин ходили из угла в угол, встречаясь друг с другом и снова расходясь. Лицо у немца было несчастное, губы дергались.
Неля сидела на одной из четырех одинаковых коек и зябко ежилась/хотя вечер был теплый. Потом вдруг спросила:
— Почему она взорвалась? Ведь Рудольф говорил: взорвется осенью.
— Мало ли почему? — угрюмо ответил Демин. Он перестал ходить, сел рядом с девушкой. — Кто-нибудь обнаружил, пытался разминировать «без ума… А может, сама преждевременно сработала. Химический взрыватель точно не рассчитаешь. Температура влияет и другие факторы… Да что сейчас гадать? Этих семерых не воскресишь.
Онезорг, не переставая ходить, заговорил по-немецки быстро и взволнованно. Неля еле успевала переводить:
— Ужасно, ужасно… Ведь когда мы ставили эти мины, я утешал себя тем, что служу своему народу, своей стране. Теперь легко быть умным: мы узнали вещи, о которых раньше и не догадывались. Но тогда, тогда — что мы тогда слышали, кроме нашей пропаганды? Если десять лет подряд все газеты, радио, учителя в школе, армейское начальство, даже твои родные, все долбят одно и то же — человек может поверить во что угодно!
— Что ж ты, не знал про Бухенвальд, про Аусшвиц? — жестко спросил Демин. — Про душегубки не знал, про то, что людей травят газом и жгут в печах?
— Я не знал, — отвечал Онезорг по-русски. — Ты можешь мне не верить, но я не знал.
— Конечно, не верю, — недобро усмехнулся Демин.
А Неля вздохнула и отошла к окну:
— А я вот верю.
И снова наступило молчание. Только Онезорг продолжал вышагивать взад-вперед, как часовой.
— Виктор, смотрите, это к нам? — обернулась от окошка Неля.
Демин подошел, поглядел.
Действительно, прямо напротив их окна, посреди мостовой стояли три женщины, переговариваясь о чем-то.
— Да, нет, вряд ли, — решил капитан. — А где наша старуха? Может, это она начудила?
— Более чем вероятно, — согласилась Неля. — Она, знаете, куда пошла? На базар.
Между тем к трем женщинам на мостовой присоединились еще три и с ними инвалид на костылях. Они показывали пальцами на деминское окно.
— Ну, точно, бабкины дела! — мрачно сказал Демин. — Только этого не хватало.
А кучка людей на улице все увеличивалась и превратилась наконец в толпу. Состояла она в основном из женщин, но там были и инвалиды — кто с палочкой, кто с перевязанной рукой. На второй этаж к Демину доносился враждебный гул. Потом кто-то крикнул:
— Эй, капитан, выходи!
И Неля вдруг поняла, зачем собрались эти люди.
— Виктор, не ходите! Не надо!
Но Демин уже надел фуражку, одернул гимнастерку и двинулся к двери. На ходу он сказал:
— Неля, ты тоже спустись. Закроешь за мной.
Они спустились по лестнице. Капитан отодвинул щеколду и шагнул на улицу. А Неля снова заперла дверь и осталась, чтобы, когда понадобится, впустить Демина обратно.
Демин стоял на крыльце, окруженный взбудораженной толпой. Женщин и инвалидов было уже человек тридцать.
— Где немец? Немца давай сюда! — крикнули из толпы.
Капитан был человек опытный и знал, как обращаться с вышедшей из-под контроля человеческой массой. Прежде всего надо было снизить накал страстей. Поэтому он неторопливо достал пачку «Дуката», ловко выщелкнул наружу папиросу, примял, как полагается, мундштук и только тогда спросил:
— Какого немца?
Он похлопал себя по карманам, улыбнулся:
— Ах, черт, спички забыл… Товарищи! Кто даст огоньку?
Нехитрая стратегия сработала. К Демину вполне дружелюбно потянулись руки с самодельными, из винтовочных гильз, зажигалками. Но кто-то в толпе не унимался:
— Немца давай! Который хлебозавод взорвал! Сейчас мы с ним разберемся!
Демин опять улыбнулся, хотя улыбаться не хотелось.
— Это какая-то ошибка, товарищи. Со мной специалист, который, наоборот, производит разминирование. — Он протянул руку с пачкой «Дуката». — Ребята, кому закурить? Налетай!
Его спокойная уверенность да и соблазн покурить фабричную папиросу подействовали: пачка таяла на глазах.
И вдруг из-за спин людей протянулся алюминиевый костыль и яростно выбил пачку из рук капитана. На Демина глядело небритое лицо с желтыми бешеными глазами.
— Кончай пудрить мозги! — заорал инвалид. — Отдавай фашиста, мы его на куски!..
И настроение толпы опять качнулось и опасную сторону.
— Чего он резину тянет! Подкиньте ему, кто там поближе!..
В коридоре Дома колхозника висел на стенке телефон. По этому телефону сейчас звонила Неля.
— Станция! Станция! — кричала она в трубку. — Дайте горсовет! Председателя!., Ну, тогда квартиру!
…Демин стоял, прижавшись спиной к двери, отталкивая ладонями напирающих людей.
— Прекратить безобразие! — его зычный командирский голос перекрывал общий шум. — Расходитесь по-хорошему, я в последний раз предупреждаю! Нету здесь никакого немца! Уехал!
В эту секунду дверь отворилась, и на крыльцо вышел Рудольф Онезорг. В своем сером мундире, застегнутом на все пуговицы, в офицерской фуражке, он стоял навытяжку, словно подсудимый, ожидающий приговора. В лицо ему ударил гневный рев:
— Фашист! Сволочуга! Душегуб!
Демин схватил немца и с такой силой толкнул его на дверь, что та распахнулась, и Онезорг влетел обратно в Дом колхозника. А Демин, уперевшись руками и ногами в дверной проем, заорал:
— А ну назад! Все назад!!!
Но его не слушали. Тот же алюминиевый костыль врезал ему по скуле, женщины, плача, выкрикивая обидные слова, молотили капитана кулаками по груди, по лицу. А он был беспомощен: не хвататься же за «ТТ», не стрелять же по своим?!
Избавление пришло неожиданно. К Дому колхозника, пронзительно гудя, подъехал камуфлированный грузовичок. Из кузова на ходу выскочили трое автоматчиков, а из кабины вылез председатель горсовета.
Быстро и решительно солдаты оттеснили толпу от крыльца.
— Все живы? — крикнул предгорсовета, близоруко щурясь; в суматохе с него сбили очки. — Давай, капитан, грузи своих и езжайте от греха!
Демин, Онезорг и Неля на глазах у притихшей толпы влезли в кузов, грузовик тронулся. И вдруг раздался жалобный крик:
