— И что же? — Ллейр и не пытался скрыть терзавшее его любопытство.
Тем временем Ойсин, за разговором не забывая о руле, удерживал карру под углом к ходу волн и вел суденышко вдоль границы, за которой характер колебаний водной хляби странно менялся: накатистые валы переходили в мелкую частую рябь, а цвет воды из серо-стального становился серо-черным.
— Водоворот. — Ойсин показал как раз туда, где море переменяло цвет. — Анфилада, где собраны сочинения о Най-Брэнил, блуждает по библиотеке, равно как сам остров скитается по Океану. Но, как бы то ни было, в искомую анфиладу — а значит, и на остров — ведет единственный путь. Все галереи, все отделения библиотеки украшены надписями, и если собрать первые буквы их, то выйдет как раз название той страны, книги о коей в тех галереях собраны…
— Погоди немного, — остановил ход повествования Ллейр. — А если бы кто захотел найти книги, допустим, о врачевании, а не о Зеленом острове, куда ему идти?
Вопрос показался резонным и Конану. Киммериец покуда мало прислушивался к речам Ойсина, но запоминал, как обычно, все.
«А все-таки о книгах стоит знать побольше, — подумал король. — Евсевий говорит, что за мое попечительство над библиотеками Тарантии меня будут помнить в веках. Может быть, но хорош же я окажусь, если сам не буду знать ничего о том, чему я способствую! Как видно, в этих пергаментах таится сила тысячи колдунов!»
— В этом еще одна хитрость устроителей, — кивнул, точно сам с собой соглашаясь, Ойсин. — Они размещали книги согласно реалиям и символике своего века. Так, ежели тогдашний Ахерон славен был своими звездочетами, то и труды прочих звездочетов ставились в те же комнаты, что посвящены Ахерону. А поскольку символом Заката был прежде папоротник, то и сведения о нем и сродных ему растениях поместили в закатном притине. Впрочем…
Тут Ойсин резко повернул лодку вправо, возвращая ее на курс северо-северо-запад. Полоса темной воды вскоре осталась за кормой. Остров приближался, и туманные его очертания приобретали весомость и облекались плотью.
— Впрочем, я ушел, кажется в сторону… В сторону от пути моего рассказа, — быстро добавил Ойсин. — В первой зале Най-Брэнил над первой дверью узрел я надпись, исполненную инкрустацией из опала: «Шестнадцатую часть отложи к прошлому и чрез четверть откроется десять».
— Что это еще за околесица? — не понял ничего Ллейр. — И где же ключ к тайне фарватера?
— А ты посмотри! — довольно ухмыльнулся Ойсин. — Это же цитата из одного трактата по магии, весьма известного. Писан он был еще в Атлантиде, потому и система знаков в нем нам доступна. Сама эта фраза взята из описания «истинного пути», ритуала перехода в мир духов, но здесь я ее прочел по-иному. Сходство лишь в том, что и здесь, и гам, в трактате, эта, как ты изволил выразиться, «околесица» есть указание маршрута. «Прошлое» — это Закат. Шестнадцатая часть, коли ее откуда-то отложили, да еще по направлению к Закату, должна быть отложена не иначе, как от полуночи. То есть направиться следует на северо-северо-запад, бесспорно, что направиться следует вдоль первого барьера, вставшего на пути. Далее просто: четверть — это определенный час ночи, но так ее следует понимать в манускрипте мага, где вехами являются меты времени. На море же привычно пользоваться мерами расстояний, ибо у острова можно оказаться в любую часть суток. Посему четверть я понял как четверть лиги — иные промежутки не подходят. Ну а в конце совсем пустяк: важно, что нечто должно открыться, а в стене рифа ничего не может открыться опричь прохода. Едва я увидел его и прикинул ширину — десять локтей, — все сомнения отпали.
— А что означает «десять» на языке того мага? — спросил вдруг Конан.
— Десять миров. Вернее, двери к десяти мирам, — отвечал Ойсин. — А зачем тебе?
— Ты же сам сказал, что следует пытаться прочесть наяву то, что написано в книге, — усмехнулся киммериец. — Вот я и пытаюсь.
— А почему десять? Я знаю о Девятимирье, — возразил жрецу Ллейр.
— Десятый мир — ты сам, и имя ему — твое имя, если только ты знаешь свое истинное имя, — рек Ойсин. — Так учит трактат, — промолвил он, давая понять, что не вполне согласен с древним автором.
Глава XIII
Очевидно, Ллейр хотел было спросить что-то еще — доискаться причины неприятия Ойсином космологии, предлагаемой атлантом, но Конан, занявший место на носу карры, о своих обязанностях не забывал.
— Прямо по курсу парус! — заявил он достаточно громко, чтобы его слышал на корме Ойсин, но не более того. — Кажется, нас почтили встречей, — пробормотал он значительно тише.
Но Ллейр этих слов не пропустил:
— Еще бы, ведь среди нас король, — незлобиво усмехнулся он.
Челн, похожий на рыбачью лодку, влекомый треугольным парусом, приближался галсами, ибо для него ветер был противный. Очевидно, вода там, где бороздило море шедшее навстречу суденышко, была уже свободна от мелей и рифов, предоставляя возможность для маневра. Впрочем, Ойсин был иного мнения о свойствах фарватера, Конану с Ллейром вновь пришлось заняться ветрилом, в то время как Ойсин священнодействовал на руле, следуя остистой нити невидимых постороннему глазу сентенций и смыслов неведомого текста.
Спрашивать далее о том, что еще сумел вычитать в манускриптах давних и пыльных лет Ойсин, Конан не стал: если возникнет необходимость, жители Зеленого острова расскажут и сами. Гораздо более интересовал теперь короля морской патруль с Най-Брэнил. В лодчонке, кажется, находился только один человек, если, конечно, кто-нибудь не улегся на дно, спрятавшись за планширом. Он весьма проворно лавировал против довольно свежего встречного ветра, и челн быстро приближался к незваным, но, как казалось, ожидаемым гостям.
Челном управлял старик с густой и длинной, всклокоченной седой бородой. Хмурый, насупленный, морщинистый, словно кора старого дуба, с глубокой складкой от носа к губам, с обветренным и загорелым лицом, он все же не походил на моряка. Хламида из грубой льняной ткани без всякой вышивки и каймы, будто не боялся лодочник за свою душу, тоже была какая-то серо-седая, точно засыпанная солеными брызгами, кои, взметнувшись раз и опустившись на старика, так и замерли суровой и прочной тканью. Из-под лохматых бровей зорко смотрели блистающие странным огнем глаза, стараясь пронизать пришельцев до самых потаенных и укромных уголков сознания.
Конану приходилось видеть всякие очи и выдерживать всякие взгляды. И никто не мог выиграть этот безмолвный поединок у киммерийца: ни гигантский змей, ни великий черный дракон, ни колдуны и чернокнижники, ни призраки, ни томные красавицы. Не смог и старик, хотя и Конану ни на миг не удалось приподнять маску чужой воли.
