Я не ощутил ни малейшей робости от этого прямого вопроса и вполне откровенно сказал то, что об этом думал.
— Рейхсфюрер, нет ни малейшего сомнения в том, что люди стали довольно беспокойными от ужасных налетов. Все ждут, когда появится оружие, которое может изгнать наводящего ужас врага из нашего воздушного пространства. — Немного поколебавшись, я спокойно продолжал: — Многим людям, в том числе и мне самому, противны напыщенные речи некоторых партийных лидеров, которые ведут себя так, будто война уже выиграна и окончательная победа у нас в руках.
Теперь Гиммлер смотрел на меня с пристальным вниманием.
— По моему мнению, — продолжал я без колебаний, — наш народ уже показал, что достаточно стоек, чтобы знать правду. Он уже знает, что мы должны продолжать упорно трудиться, чтобы повернуть колесо фортуны в войне в свою сторону. Нельзя ли сделать так, чтобы опытные генералы-фронтовики иногда приезжали в Германию и говорили с людьми? Эти люди достойны большего уважения, чем партийные функционеры, которые, фактически, ничего не знают о положении на фронте. По этой причине они только говорят пустые фразы, вероятно взятые из высших сфер.
Взорвется ли Гиммлер после того, как я обрисовал ему некоторых партийных функционеров таким уничижительным образом? Ничуть не бывало. Рейхсфюрер СС отвечал вполне спокойно:
— Мне известно о страданиях нашего народа. Мне также известно, что непременным условием того, чтобы мы могли держаться и дальше, должна стать наша новая противовоздушная оборона. В сравнительно короткое время мы сможем пресекать полеты американцев «парадным строем» над нами. Скоро будет введен в строй наш новый реактивный самолет. Проведены испытания новых зенитных ракет, некоторые из них — пилотируемые, а другие — радиоуправляемые. Вы только что сидели за столом с отвечающими за это господами. Вы правы, мой дорогой Кариус. Без всеохватывающего противодействия бомбежкам мы не долго продержимся, но ситуация вскоре совершенно изменится. — При этом Гиммлер на мгновение заколебался: — Необходимым условием для этого, безусловно, должна быть способность удержать наши фронты любой ценой в течение еще одного года. Этот год нужен нам для того, чтобы без помех завершить работу над оружием, которое мы создаем, чтобы ошеломить врага!
При этих словах я вспомнил старую поговорку: «Свежо предание, да верится с трудом!» Но в то же время передо мной забрезжил луч надежды.
Гиммлер продолжал:
— Что касается вашей критики партийного руководства, мне также приходится с этим согласиться, Кариус. Вы сами знаете, что лучшие люди воюют на фронте. Я просто больше не мог осуждать их просьбы пойти на фронт добровольцами. Когда мы выиграем войну — а мы должны ее выиграть, — быстро ликвидируем злоупотребления, которые сейчас здесь царят. Заменим несостоятельных людей проверенными в деле! — Неожиданно он снова сменил тему: — А вы не хотели бы вступить в СС? Мы ищем молодых и проверенных людей. За несколько недель вы можете стать гауптштурмфюрером!
Более всего я был далек от мысли расстаться со своими танкистами и тут же ответил:
— Нет, рейхсфюрер. Моей консервативной натуре претит «смена флага». Я хочу только вернуться в свою прежнюю роту. Я также не собирался заниматься активной деятельностью. Я думаю, что соперничество между вермахтом и СС до сих пор имело только негативные последствия для всех. Мы, в армии, безоговорочно признаем большие достижения СС на фронте. Но не забывайте и то, что в частях СС наиболее подготовленные люди и лучшая техника; то есть они все время были на привилегированном положении. Это часто порождало неприязнь к ним в других частях.
Даже это замечание не вызвало возмущения у Гиммлера.
— Что касается вашего беспокойства по поводу соперничества между вермахтом и СС, могу сказать вам сегодня, что с некоторых пор предпринимаются усилия для объединения обоих родов войск. Следует отметить, что эти усилия постоянно терпели фиаско из-за упрямства генералов вермахта.
Эти замечания Гиммлера обрадовали меня, потому что доказали, что наши генералы действительно проявляли большую твердость, чем обычно считалось. Введение в обиход после 20 июля «германского приветствия» по типу нацистского меня всегда чрезвычайно коробило.
Я надеялся, что генералы останутся непоколебимы. Эсэсовцы, в конце концов, могли присоединиться к нам, поскольку мы, конечно, были первыми, но многое указывало на то, что СС хотели поглотить вермахт. Гиммлер уже был главой штаба всей армии резерва, в которую входили все подразделения вермахта. В этом качестве он только что вручил мне дубовые листья. Затем Гиммлер стал говорить о делах личного характера:
— У вас есть какая-либо личная просьба, которую я мог бы выполнить? Может быть, о дополнительном отпуске или о чем-нибудь в этом роде?
Я сразу же попросил у него документ о том, чтобы мой служебный статус был изменен на «возвращение к служебным обязанностям». Я также попросил, чтобы меня немедленно отправили в свою часть с маршевым батальоном.
Гиммлер неодобрительно улыбнулся:
— Этого не будет, мой дорогой Кариус. Я не могу позволить вам вернуться на фронт в ближайшие два месяца. Вы не можете убить себя до завершения войны. Вы должны восстановить силы в течение нескольких ближайших недель или месяцев в запасном батальоне. Еще осталось достаточно времени, чтобы весной вы могли вернуться в свою часть. Вы, фронтовики, всегда требуете высокоподготовленных солдат пополнения, но никогда не думаете о том, чтобы подготовить нескольких человек самим.
После небольших взаимных уступок мне, наконец, удалось кое-что получить в письменном виде. В этом документе я считался годным к возвращению в строй 1 января, если пожелаю, и должен был быть немедленно переведен в свою прежнюю роту, если я не захочу чего-то другого. Позднее я довольно эффективно воспользовался этим документом.
Наш разговор подошел к концу. Гиммлер спросил, знаком ли я с Зальцбургом и его окрестностями. Когда я ответил отрицательно, он любезно предоставил в мое распоряжение автомобиль с водителем. На прощание он протянул мне руку и сказал:
— Если у вас когда-нибудь возникнут трудности, где бы то ни было, пожалуйста, без колебаний напишите мне. Вы можете обращаться ко мне в любое время!
С этими словами он любезно откланялся.
Я обрисовал свою встречу с Генрихом Гиммлером так подробно, потому что он и в самом деле удивил меня. После разговора в его ставке у меня появилась некоторая надежда на успешное завершение войны. Это было после того, как я уже считал поражение неизбежным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
