На западе померк последний отблеск заката, и в небе дерзко заискрились звезды. Луна, пересеченная белым рубцом, повисла холодным шаром в потемневшей синеве неба. В палатке душно. Запах отогретой одежды, портянок, свежей хвои смешался с запахом разопревшего человеческого тела. Геннадий забился в дальний угол и оттуда кричит в микрофон:
– Алло, алло, даю настройку: один, два, три, четыре… Как слышите меня? Отвечайте. Прием.
От раскаленной печи жарко. Василий Николаевич отстегивает вход, выбрасывает из печки горящие головешки. С нагретых лежек в испуге вскакивают собаки. Я достаю папку с перепиской и разыскиваю радиограмму Трофима.
«Прибыл в штаб, – пишет он. – Здоров, чувствую хорошо. Личные дела откладываю до осени. Разрешите вернуться в тайгу. Жду указаний».
«Почему он решил не ехать к Нине? – думаю я. – Неужели в их отношениях снова образовалась трещина? Мы ведь давно смирились с мыслью, что в это лето Трофима не будет с нами – и вдруг… Правильно ли он поступает?»
– Алло, алло, передаю трубку. – И, обращаясь ко мне, Геннадий добавил: – У микрофона начальник партии Сипотенко.
– Здравствуйте, Владимир Афанасьевич! Что у вас случилось? Где находитесь?
– Позавчера приехал к Евдокии Ивановне. Она лагерем стоит на гольцах севернее озера Токо. Неприятность здесь получилась: нити паутиновые провисли в большом теодолите, пришлось приостановить работу. Запасная паутина оказалась некачественной, видимо старая. Третий день бригада охотится за пауком-крестовиком, всю тайгу обшарили – ни одного не нашли. Да у меня и нет уверенности, что он даст нам нужную по толщине нить, ведь мы же для инструмента берем паутину из его кокона, там она, мне кажется, тоньше и крепче обычной.
– Попробуйте подогреть электролампой провисшие нити в инструменте. Если они не натянутся, тогда организуйте более энергичные поиски паука. Используйте проводников. Другого выхода пока нет. Обещать же вам помощь в ближайшие дни затрудняюсь. Свяжусь со штабом, сообщу. А что вы предлагаете?
– Никто из нас не знает, где именно зимуют крестовики, ищем наобум, ведь до этого не было такого случая. А проводники у нас молодежь, еще неопытные. Сейчас попробуем подогреть нити, может быть натянутся.
Вдруг в трубку врывается возбужденный женский голос:
– Значит, вы отказываетесь помочь нашей бригаде? Ведь сейчас кокона не найти, да, может быть, пауки и вовсе не живут в таком холоде. Что же делать?
– Здравствуйте, Евдокия Ивановна! Я понимаю вашу тревогу, но как помочь вам, пока не знаю. В штабе, кажется, нет запасной паутины, ее роздали наблюдателям, а их сейчас в тайге и с фонарем не разыщешь. Да и как доставить ее? Не попутным же ветром! Аэродромы уже подтаяли, машины не летают. Скажите, как получилось, что нити провисли?
– Повидимому, от сырости… Значит, ничего не обещаете? А мы все-таки ждали вас, думали, выручите. Мы ведь заканчиваем второй пункт – подарок к Первому мая готовили. Неужели у вас не дрогнет сердце обречь нас на безделье до конца мая?!
– Ну, это будет зависеть и от вас. Потерпите немного. Я сейчас соберу своих таежников, поговорим. Может быть, не сегодня-завтра появится в эфире Хетагуров, поручу ему заняться паутиной. Но как доставить ее вам, не представляю. Через час явитесь на связь.
Геннадий работает с другими нашими станциями, принимает радиограммы, а мы садимся ужинать.
– Чудно как получается: из-за паутины остановилась работа, – говорит Александр, вопросительно посматривая на меня. – Неужели без нее нельзя?
– Ты когда-нибудь смотрел в трубу обычного теодолита? Видел в нем перпендикулярно пересекающиеся нити? – спрашиваю я.
– Видел.
– Так вот, слушай. В обычном теодолите эти линии нарезаются на стекле, а в высокоточном, скажем в двухсекундном, как у Макаровой, с большим оптическим увеличением, нарезать линии нельзя. Их заменяют паутиной, натянутой на специальную рамку. Паутину же берут из кокона, в котором паук-крестовик откладывает яйца. Всего-то для инструмента надо дециметра три паутины, но где ее сейчас возьмешь?
– А разве шелковая нитка не годится? – спросил Пресников.
– Нет, она лохматится и не дает четкой линии.
Улукиткан смотрит на меня с недоумением. Он не все понимает, из наших разговоров о теодолитах, но для него ясно, что из-за какого-то паука у инженера остановилась работа.
– Какой такой паук, его спина две черных зарубка есть? – спрашивает он.
– Есть.
– Эко сильный паук, человека задержал, – рассуждает старик. – Бывает, бывает. Вода вон какой мягкий, а камень ломает… Это время паук надо искать сосновый лес, в сухих дуплах старого дерева и под корой, где мокра нет. Здесь, однако, не найти.
– Если мы вызовем к микрофону проводников Макаровой, ты сможешь им рассказать, где нужно искать пауков?
– Это как, чтобы я в трубку говорил?
– Да.
– Уй, что ты, не умею, все путаю…
– Ничего хитрого нет, сумеешь. Я помогу. Садись ко мне поближе, – говорит Геннадий.
Он надевает на голову старика наушники, посылает в эфир позывные и, установив связь, просит вызвать к микрофону проводников.
Улукиткан торжественно продувает нос, откашливается, скидывает, как перед жаркой работой, с плеч телогрейку.
– Кто там? – пищит он не своим голосом в микрофон и пугливо смотрит на нас.
– Ты не бойся, говори громче и яснее, – подбадривает его Геннадий.
– Ты кто там? – снова робко повторяет старик и замирает, испугавшись разрядов, внезапно прорвавшихся в наушники. Но вот его лицо расширяется от улыбки, становится еще более плоским. Услышав родную речь, старик смелеет и начинает что-то рассказывать, энергично жестикулируя руками так, как будто собеседник стоит прямо перед ним. Затем он терпеливо выслушивает длинные ответы, кивает удовлетворенно головою в знак согласия. Можно подумать, что не он инструктирует проводников, где нужно искать кокон и паука, а они рассказывают ему что-то весьма интересное.
– Кончил? – спрашиваю я Улукиткана, когда он снял наушники.
– Все говорил. Еще много новости есть. Нынче промысел там за хребтом хороший был, охотники белки дивно добыли, сохатых, сокжоев…
– А о пауке ты рассказал?
– У-ю-ю… забыл! Зови его обратно, Геннадий, говорить буду. Старая голова, все равно что бэвун [43], ничего не держит. Давнишний привычка остался. Человека встретишь тайге, надо послушать, какой новости он несет издалека, и свои ему рассказать. Так раньше эвенки узнавали друг о друге, о жизни людей, кто куда кочевал, кто умер, какое несчастье пережил народ. Так узнали и о революции, о новых законах. Человек с большими новостями почетный гость был, ему лучшая кость за обедом и самый крепкий чай. На хорошего гостя даже собаки не лаяли.
